Я иду искать - Макс Фрай

— Драть твою лису на дне колодца! — с чувством сказал я. — Конечно ты прав. Но как же мне всё это не нра…

— Веслом.

— Что?!

Я, признаться, решил, что Нумминорих уже обезумел. Заранее, авансом, чтобы нечего было терять.

— Лису драть веслом, — объяснил он. — Драть твою лису веслом на дне колодца. Это выражение я знаю. В моей монографии о традиционной шимарской брани ему была посвящена целая глава.

— Мать твою за ногу.

— А это не знаю! Неужели тоже шимарское?

— Нет. Это — моё.

— Слушай, ты же наверное кучу интересных ругательств знаешь, — оживился Нумминорих. — Даже из других миров! А я тебя толком никогда не расспрашивал. И даже до бешенства всего пару раз доводил — не так это оказалось просто, как все рассказывают…

— Намёк понял, — усмехнулся я. — Ладно, буду тебя развлекать.

Ещё никогда я так не сожалел, что всю жизнь был сравнительно приличным человеком. И знакомых выбирал неосмотрительно, не задумываясь об интеллектуальной выгоде. В смысле, совершенно не заботился о возможности получить от них новые полезные знания. Всё, конечно, потому, что у меня нет дара предвидения. Иначе, томимый предчувствием наступления сегодняшнего дня, с утра до вечера сидел бы в портовых трактирах, стал бы там в доску своим, и пьяные грузчики нашёптывали бы мне свои трёхэтажные секреты, доверчиво склонив голову на плечо. А я бы тайком записывал.

Но я профукал возможность серьёзно подготовиться к самому ответственному выступлению в своей жизни. Поэтому добрая половина брани, которую услышал от меня Нумминорих, пока мы в полной темноте пробирались по заросшей тропинке, была результатом вдохновенной импровизации. Может, оно и неплохо. Ни одно коллективное бессознательное не додумалось бы разместить целую вселенную голодных демонов в одной тощей рыбьей заднице, или, скажем, настоятельно рекомендовать собеседнику продолжительную пешую прогулку по закоулкам памяти пасущейся в Хумгате бешеной козы.

А я смог.

Нумминорих сперва от души веселился и комментировал услышанное. Потом перестал. Я предпочитал думать, что ему просто надоело, хотя и сам понимал: дело плохо, мы приближаемся к центру круга, который начертил бы Мелифаро, окажись он здесь в сопровождении пары дюжин патрульных, чтобы обозначить на карте очередное место, из которого ушла магия Сердца Мира. «Мёртвую зону», едрить её налево. Или направо, как сердце подскажет, в таком ответственном деле его слово — закон.

— Это не отсутствие магии так пахнет, — вдруг сказал Нумминорих. — Я сразу мог бы догадаться. У отсутствия чего бы то ни было не бывает какого-то специального запаха. Скорее, может исчезнуть привычный, но тут явно другой эффект.

— Логично, — согласился я, прервав ради такого дела сложную, запутанную тираду, посвящённую особенностям опыления цветущих деревьев крипхе[38] при участии специально приглашённых огненнозадых демонов. Похоже, во мне и правда проснулся какой-то нездоровый интерес к ботанике.

Оно и понятно, всё-таки весна.

— Если есть новый, незнакомый мне запах, значит есть объект, от которого он исходит, — Нумминорих говорил глухим, бесцветным голосом, но так твёрдо и решительно, словно само существование Мира зависело сейчас от его способности рассуждать вслух. — Не знаю, что это за дрянь, но она уже совсем рядом. И так интересно пахнет, что я чувствую себя практически мёртвым. Но это просто влияние запаха. Ничего особенного тут нет.

— Совсем хреново? — спросил я, прикидывая как сейчас одной рукой ухвачу его под локоть, второй закрою ему глаза — это проще, чем уговаривать зажмуриться — и уведу в Дом у Моста Тёмным Путём. А там сдам на руки кому-нибудь, кто не даст ему вернуться обратно. Хорошенького понемножку. Хватит с него. Вернее с меня. Сил моих больше нет воображать, какой ужас с ним сейчас творится.

— Наоборот, очень даже неплохо, — неожиданно ответил Нумминорих. — Гораздо лучше, чем было утром. Потому что тогда я был уверен, что это и есть настоящая правда обо мне и о Мире, которая внезапно открылась во всей своей ужасающей полноте. А теперь понимаю, что просто вредное воздействие неизвестного запаха, вот и всё. Ты не представляешь, насколько легче терпеть это дурацкое состояние, твёрдо зная, что оно — не моё. И мысли не мои. И вот это тошнотворное ощущение, как будто тело уже умерло, а я в нём зачем-то задержался, не знаю, как выйти, да и вряд ли такое возможно, потому что я — и есть оно, а значит, никакого меня больше нет, и это навсегда. И абсолютно непоправимо…

— Слушай, как ты описываешь, получается примерно то же самое, что идти по следу мертвеца.

— У меня в голове сейчас всё время крутится фраза: «запах дурной смерти», — откликнулся Нумминорих. — Не хотел тебе говорить, чтобы ты не потащил меня куда-нибудь в безопасное место. Но если ты понимаешь, о чём речь, то и не потащишь. Должен знать, что это вполне можно перетерпеть.

Я хотел возразить: «Нельзя такое терпеть живому человеку», — но вместо этого честно сказал:

— Да, когда точно знаешь, что происходит, можно. Ладно, твоя взяла. Хрен тебе безопасное место. Терпи.

Нумминорих вдруг остановился — так внезапно, что я чуть на него не налетел. Но в последний момент свернул и врезался в высокий забор, почти полностью скрытый буйными зарослями вечнозелёного растения, больше всего похожего на вьющуюся сосну, только, на моё счастье, совсем не колючую. А то скакал бы я сейчас с окровавленным лицом.

— Гламитариунмайоха, — сказал я, невольно обрадовавшись возможности применить на практике это бесполезное знание. — Ну надо же, мохнатый забор. А за ним дом. На удивление гладкий. Ничем не зарос. Мы пришли?

— Надеюсь. Во всяком случае, и Карвен, и леди прямо здесь через забор перелезли. И нам туда.

Дом за забором оказался большим, но приземистым — всего один этаж, совершенно плоскаякрыша, никаких печных труб. Парадная дверь когда-то напоминала ворота; теперь одна из резных створок кое-как болталась на расшатанных петлях, а вторая валялась на земле.

— Настоящая старинная усадьба начала эпохи Клакков, — угрюмо сказал Нумминорих. — Только на картинках в школьных учебниках они выглядят понарядней. Живая иллюстрация разрушительной работы времени, лишающей смысла всякое наше де… нет, извини. Я не хотел это говорить. Само вырвалось. Больше не буду.

— Да ладно тебе, — отмахнулся я. — О разрушительной работе времени лично я и без всякого постороннего влияния готов рассуждать, пока силой не заткнут.

— Самому рассуждать — это нормально. Я не хочу, чтобы оно мной… через меня говорило. Обойдётся. Ещё чего. Не для того я родился, чтобы помогать всякой пакости высказываться вслух.