Ада, или Отрада - Владимир Владимирович Набоков

Три египетские скво, послушно держащиеся все время в профиль (вытянутые эбеновые глаза, прелестные узкие носы, заплетенные черные гривы, фараонские фуро медового цвета, тонкие янтарные руки, негритянские браслеты, большие золотые серьги-кольца, полускрытые ниспадающими прядями, налобные повязки, как у краснокожих, украшенные орнаментом нагрудники), любовно позаимствованные Эриком Вином из репродукции фиванской фрески (без сомнений, вполне заурядной в 1420 году до нашей эры), напечатанной в Германии (Künstlerpostkarte № 6034, сообщает ехидный д-р Лагосс), готовили меня (посредством того, что Эрик запекшимися губами называл «утонченными манипуляциями с определенными нервными окончаниями, положение и силу которых ведали лишь немногие древние сексологи», вкупе с не менее изысканным применением некоторых масел, туманно упомянутых в ориенталии Эриковой порнологии) к принятию испуганной девственной малютки, в жилах которой текла кровь ирландских королей, как о том рассказал Эрику в его последнем сне в Эксе, Швейцария, устроитель скорее похоронных, чем похотливых церемоний.

Эти приготовления протекали в таком медленном, невыносимо упоительном ритме, что умиравший во сне Эрик и умащенный Ван, трепещущий от низменного желания на рококошной кушетке (в трех верстах к югу от Бедфорда), не могли себе представить, как эти три молоденькие леди, внезапно лишившиеся одежды (хорошо известный онирическо-эротический прием), все еще ухитрялись длить прелюдию, удерживая меня на самом краю разрешения. Я лежал навзничь и чувствовал себя вдвое больше, чем когда-либо (сенильный нонсенс, сообщает наука!), когда наконец три пары нежных ручек попытались деликатно насадить la gosse, эту дрожащую Ададу, на устрашающего вида инструмент. Из-за глупой жалости – редко посещающее меня чувство – моя твердыня пошатнулась и поникла, и я увлек девчонку на пир с персиковыми тартинками и сливками. Египташки сперва приуныли, но очень скоро вновь оживились. Я потребовал, чтобы все двадцать камелий дома (в том числе сладкогубая, с лоснящимся подбородком милашка) предстали перед моей воскресшей персоной. После тщательного осмотра, расточив щедрые похвалы их бедрам и шейкам, я выбрал золотистую Гретхен, бледную андалузку и черную красавицу из Нового Орлеана. Набросившись на них, как пантеры, служанки не без лезбийского пыла напудрили молодые тела и оставили трех довольно меланхоличных граций в моем распоряжении. Полотенце, данное мне, чтобы отереть пот, пленкой покрывавший лицо и щипавший глаза, могло быть и почище. Я прикрикнул, я заставил строптивую створку распахнуться настежь. В грязи закрытой для проезда недостроенной дороги застрял грузовик, и его стоны и рывки рассеяли странное уныние. Только одна из девушек пронзила меня в самую душу, но я перепробовал всех трех, хмуро и неторопливо, «меняя лошадей на переправе» (как советовал Эрик), прежде чем каждый раз заканчивать в объятиях горячей ардиллюзийки, сказавшей мне, когда мы разлепились после самого последнего спазма (хотя судачить о чем-либо, кроме предметов эротических, строго запрещалось), что это ее отец построил бассейн в поместье кузена Демона Вина.

На том все и закончилось. Грузовик уехал или утонул, а Эрик был скелетом в самом дорогом углу кладбища Экса («Но, с другой стороны, все кладбища – экс», заметил как-то жовиальный «протестантский» духовник), между безымянным альпинистом и моим мертворожденным двойником.

Черри, единственный отрок в нашем следующем (американском) амуранте, шропширский паренек лет одиннадцати-двенадцати, выглядел так трогательно со своими медными кудряшками, мечтательными глазами и эльфийскими скулами, что двоица исключительно игривых куртизанок, развлекавшая Вана, в один из вечеров уговорила его попробовать мальчика. Их совокупные усилия, однако, не возымели действия на хорошенького катамита, изнуренного множеством недавно оказанных услуг. Его девичий крупик оказался прискорбным образом обезображен разноцветными отпечатками звериных когтей, шлепков и щипков; но хуже всего было то, что парнишка не мог скрыть острого расстройства желудка, отмеченного неаппетитными дизентерийными проявлениями, покрывавшими древко его любовника горчицей и кровью – следствие, очевидно, безудержного поедания зеленых яблок. Раньше или позже его пришлось бы прикончить или изгнать.

Вообще говоря, участие мальчиков следовало запретить. Великолепный французский амурант пришел в упадок после того, как граф Лангбургский обнаружил в нем своего похищенного сына, хрупкого зеленоглазого фавненка, которого осматривал ветеринар, тут же и пристреленный графом по ошибке.

В 1905 году «Виллу Венус» постигло два других несчастья. Особа, которой мы дали имя Ритков или Вротик, вследствие старческих недугов вынуждена была оставить Клуб без своего покровительства. Однако как-то ночью он неожиданно нагрянул, сияющий с виду, как пресловутое красно солнышко, но после того, как все без исключения служащие его любимого амуранта близ Бата впустую провозились с ним до того часа, когда ироничная Веспер взошла на будничном небе молочников, несчастный властелин половины мира сказал, чтобы ему подали «Розовую Книгу» и записал в нее строку, сочиненную некогда Сенекой:

– а затем удалился, рыдая. Примерно в то же время одна почтенная лезбиянка, управлявшая «Виллой Венус» в Сувенире, чудесном курорте Миссури, собственными руками задушила (она была русской штангисткой) двух своих самых прелестных и ценных подопечных. Все это было довольно грустно.

Однажды начавшись, упадок Клуба продолжился с удивительной быстротой по нескольким независимым направлениям. Выяснилось, что некоторые девицы с безупречной родословной находятся в розыске как подельницы гангстеров с гротескными челюстями или как самостоятельные злоумышленницы. Продажные врачи выдавали патенты увядшим блондинкам, матерям полдюжины детей, часть которых уже готова была поступить в какой-нибудь отдаленный амурант. Гениальные косметологи придавали сорокалетним матронам облик и запах школьниц на первом балу. Высокородные господа, судьи лучезарной честности, смиренные ученые мужи на поверку оказывались настолько неистовыми совокупителями, что некоторых из их жертв помоложе пришлось госпитализировать и сбыть в обычные лупанарии. Анонимные покровители куртизанок подкупали медицинских инспекторов, и раджа Кашу (самозванец) подхватил венерическую заразу от (настоящей) правнучки императрицы Жозефины. В то же время экономические катаклизмы (бессильные против финансовых или философских возможностей неуязвимого Демона и его сына, но подкосившие многих людей их круга) начали понижать эстетические активы «Виллы Венус». Отвратительные сутенеры с подобострастными ухмылками, обнажавшими прорехи в рядах рыжеватых зубов, выскакивали из розовых кустов и совали вам иллюстрированные буклеты, а были еще пожары и землетрясения, и совершенно неожиданно из ста первых палаццо уцелела только дюжина, да и те вскоре опустились до уровня затхлых борделей, и к 1910 году всех покойников английского кладбища в Эксе пришлось перезахоронить в общей могиле.

Ван, впрочем, не пожалел о своем последнем посещении последней «Виллы Венус». Оплывшая и похожая на цветную капусту свеча коптила в оловянной плошке, стоявшей на подоконнике рядом с завернутым гитарообразным букетом длинных роз, для которых никто не потрудился или не смог найти вазу. В некотором отдалении, на кровати, лежала беременная женщина, курила – одно колено поднято, рука мечтательно почесывает коричневый пах, – глядя на поднимающийся дым, сизые перья которого