Грант вызывает Москву. - Василий Ардаматский

Возле двери с табличкой «Приемный покой» ему на какое–то мгновение показалось, что он поступает неправильно. Но он тут же отбросил сомнения и постучал. Дверь приоткрылась, старушка в белой косынке спросила, что ему надо.

— Главного врача хочу видеть, — начальственно произнес Григоренко.

— Погоди тут, — сказала старушка и скрылась. Минут через пять на крыльцо вышла пожилая женщина в пальто, поверх которого был наброшен белый халат.

— Вы ко мне? — спросила она и, видя, что Григоренко медлит с ответом, пояснила: — Я главврач.

Григоренко оглянулся по сторонам и тихо сказал:

— Вы должны меня спрятать, понимаете?

Любченко долго молчала, не глядя на Григоренко.

— Чего вы тянете? — с угрозой спросил он. — Сами же говорили, что можете это сделать, или теперь передумали? Тогда так и скажите, обойдемся.

— Приходите сюда, когда совсем стемнеет, — сказала Любченко и вошла в дом.

До полной темноты оставалось не больше часа. Григоренко решил далеко не уходить. Он уже совсем успокоился, даже хвалил себя за решительность. Медленно дошел до перекрестка, свернул за угол, прошел до следующего перекрестка, снова свернул. И когда он так трижды обошел больничный квартал, стало совсем темно.

Любченко уже ждала его на крыльце.

— Быстро за мной, — шепнула она.

Они вошли в темный, пахнувший лекарствами коридор. Любченко показала ему на дверь:

— Сюда.

Это был ее кабинет. Справа — маленький письменный стол, на котором стоял телефонный аппарат и тускло горевшая керосиновая лампа. Слева, за ширмой, — клеенчатая кушетка, покрытая простыней. Там, возле кушетки, была вторая дверь. В раскрытой голландской печи тлели угли. В комнате было очень тепло, даже душно. — Раздевайтесь, — сказала Любченко, садясь за стол. Григоренко снял пальто и повесил его на спинку стула. Но сесть он не успел — два дюжих гестаповца уже выворачивали ему руки за спину.

— Господа, что вы делаете? Как вам не стыдно? Здесь больница! — воскликнула Любченко и, встав из–за стола, направилась к двери.

— Шкура! — крикнул ей в спину Григоренко.

Любченко зацепилась за стул, на котором висело пальто Григоренко, оно упало. Глухо стукнул об пол лежавший в кармане пальто тяжелый «кольт».

Бульдог ногой отшвырнул пальто в сторону.

— Обыщи, — приказал он другому гестаповцу.

— Ого! — сказал тот, показывая «кольт».

Григоренко сделал попытку вырваться, но получил резкий удар ногой в пах и рухнул на пол, теряя сознание…

Глава 51

Григоренко твердил одно: он болен туберкулезом и, ничего не думая, пришел в больницу, чтобы его посмотрели и положили на лечение.

— Зачем у больного «кольт»? — улыбаясь, спросил Релинк.

Григоренко пожал плечами:

— Этого барахла валяется сколько угодно.

— Что такое «барахло»? — спросил Релинк у переводчика. Тот пояснил ему значение этого слова. Релинк поднял брови и взял лежавший перед ним «кольт». Вынул из него обойму, умело отсоединил затвор и посмотрел сквозь ствол на свет лампы.

— Какое свинское обращение с оружием! — сказал он огорченно и спросил: — Когда вы из него стреляли в последний раз?

— Никогда я не стрелял, я его просто так таскал, на случай, — ответил Григоренко.

— Почему вы явились в больницу так поздно? — спросил Релинк.

— Плохо мне было последние дни, дышать нечем, — жалобно начал Григоренко. — Каждое утро думал: авось отпустит. А сегодня к вечеру почувствовал, ну, прямо умираю, и все.

— Бывает. Туберкулез — болезнь тяжелая, — сочувственно заметил Релинк. — Так… Значит, вы пошли в больницу, и что вы сказали там принявшему вас врачу?

— Что болен и прошу положить на лечение, — ответил Григоренко.

— Именно так и сказали? Припомните–ка получше, а то мы сейчас ваши слова запротоколируем, а мне не хочется предъявлять вам потом обвинение в ложных показаниях. Ну?

— Да нет же, именно так и сказал.

— Хорошо. Зафиксируйте, — обратился Релинк к солдату–протоколисту, сидевшему за пишущей машинкой. Когда пишущая машинка смолкла, Релинк сказал: — С этим эпизодом все. А где вы работаете?

— Постоянно — нигде. Подрабатываю на хлеб где придется, — часы, например, чиню, — ответил Григоренко.

— Часы? — удивился Релинк и, жестом подозвав сидевшего в стороне Бульдога, сказал ему что–то. Бульдог кивнул и быстро вышел из кабинета. — Так… Часы, значит, ремонтировали? — переспросил Релинк и, улыбнувшись, добавил: — Не знал я этого, неделю назад, мои часы вдруг начали отставать на целый час, я их, знаете, вот так потряс, и они пошли правильно.

— Наверное, соринка попала в механизм, — тихо произнес Григоренко.

— Да, да, очевидно… — добродушно согласился Релинк.

В это время Бульдог ввел в кабинет Карлика. Вид у него был страшный: рубашка в крови, все лицо в фиолетовых подтеках.

— Ну–ка, маленький человек, — обратился к нему Релинк, посмотрите–ка на этого господина, не он ли сегодня прятался у вас в будке?

Карлик с трудом приподнял вспухшие веки и посмотрел на Григоренко:

— Он…

— Как тесен мир! — весело воскликнул Релинк. — Тогда скажите нам: кто он, этот человек?

— Мишей его зовут, — тихо–тихо говорил Карлик. — А больше я ничего о нем и не знаю.

— Чем он занимается?

— Когда–то я учил его своему ремеслу. В общем промышлял он, как многие: что достать, что продать, что поменять.

— Ага! — обрадовался Релинк. — Торговец, спекулянт, прекрасно! Что вы можете сообщить нам еще?

— Ничего.

— Спасибо, маленький человек. Уведите его.

— Итак, зовут вас действительно Михаил? — вернулся Релинк к допросу. — А фамилия?

— Григоренко, я же сказал…

— Ну что же, постепенно все проясняется, — самодовольно говорил Релинк, довольно потирая руки. — А у нас такая обязанность — все выяснять. К вашему сведению, мои люди находились в больнице совсем по другому поводу, а случайно напоролись на вас. Главный врач из–за вас закатила моим людям истерику, но, так или иначе, приходится заниматься и вами, и, видите, не зря. Нас очень встревожил сегодняшний случай на базаре. Скажите, зачем вам понадобилось убегать?

— Неохота, чтобы в Германию отправили, — ответил Григоренко.

— Ну, это я понимаю… — согласился Релинк и, подождав немого, отдал приказ увести Григоренко.

Оставшись один, Релинк выскочил из–за стола и начал энергично прохаживаться от стены к стене. С момента, когда Любченко позвонила ему из больницы, Релинк был уверен, что вышел на след большого зверя. Эта уверенность не покидала его и сейчас.

Конечно, легче всего было бы пригласить в кабинет Любченко и на очной ставке уличить Григоренко. Но, во–первых, эта улика может остаться единственной, и она еще не ведет по следу дальше. Во–вторых, на данном этапе следствия нельзя было раскрывать причастность Любченко к СД. Наоборот, Григоренко надо внушить, что она к его аресту не имеет никакого отношения. Релинк уже не раз убеждался, что среди арестованных безотказно действует свой неуловимый беспроволочный телеграф, и Григоренко может по нему сообщить на волю, что Любченко — агент СД. Тогда вся операция развалится в самом начале, а капкан в больнице начисто выйдет из игры…