Македонский Лев - Дэвид Геммел

— Мы не должны принимать в пищу ничего, кроме того, что раздобудем сами, — сказал он.

Он снова покинул комнату и набрал в кувшин воды из бочки на кухне.

— Никто не должен узнать, что мы подозреваем их, — сказал Филипп по возвращении. — Они должны думать, будто мы едим то, что нам дают.

Пердикка кивнул. Его голова упала на подушку, и он заснул.

Четыре дня Филипп продолжал свои ночные визиты к брату, и постепенно к Пердикке вернулся его обычный цвет лица. На утро пятого дня Гермон пришел в покои Филиппа, внеся головку сыра с фигами и новый кувшин с водой.

— Как спалось, господин? — спросил он с добродушной улыбкой.

— Не хорошо, друг мой, — ответил Филипп, нарочито слабым и усталым голосом. — Мне, похоже, никак не излечиться от этой тошноты. И силы оставляют меня. Могу ли я увидеться с лекарем?

— Это не понадобится, господин, — сказал Гермон. — Это всего лишь… свойственные молодости желудочные слабости, вызванные осенними перепадами. Ты скоро поправишься.

— Благодарю. Ты очень добр ко мне. Не составишь мне компанию за завтраком? Тут слишком много для меня одного.

Гермон развел руками. — Если бы я только мог, господин, но меня еще ждут дела. Приятного аппетита. Я бы посоветовал тебе заставить себя поесть — только так восстановишь силы.

Когда он ушел, Филипп надел длинный синий плащ и, спрятав в его складках кувшин, крадучись отправился к комнатам для прислуги, в покой Гермона. Он знал, что старик сейчас у Пердикки, и вошел в его спальню. Свежий кувшин с водой стоял у окна. Выглянув из-за подоконника, юноша убедился, что сад внизу пуст, и выплеснул кувшин Гермона, наполнив его снова уже из своего сосуда.

На следующее утро завтрак принцу принес другой слуга. — А где же мой друг, Гермон? — спросил Филипп.

— Ему нездоровится, господин, — ответил мужчина, поклонившись.

— Мне жаль это слышать. Пожалуйста, передай ему, что я надеюсь на его скорейшее выздоровление.

В этот день Пердикка встал с постели. Его ноги были слабы, но сила возвращалась к нему. — Что будем делать? — спросил он младшего брата.

— Это не может продолжаться до бесконечности, — негромко проговорил Филипп. — Скоро они заметят, что мы больше не принимаем яд. Тогда, боюсь, они прибегнут к ножу или мечу.

— Ты говорил о побеге, — предложил Пердикка. — Думаю, я почти достаточно силен, чтобы присоединиться к тебе. Мы могли бы направиться в Амфиполь.

— Лучше в Фивы, — сказал Филипп. — Там у меня есть друзья. Но долго ждать мы не можем — максимум еще три дня. До тех пор ты должен оставаться в постели и всякому, кто спросит, отвечать, что чувствуешь себя всё слабее. А еще нам понадобятся деньги и лошади.

— У меня нет денег, — сказал Пердикка.

— Я подумаю над этим, — пообещал Филипп.

Гермон стоял на коленях перед тремя мужчинами и нервно смотрел в орлиные глаза Птолемея.

— Они, должно быть, очень сильны, раз сопротивляются действию порошков, господин, но я увеличу дозу. Старший умрет через три дня, клянусь тебе.

Птолемей обернулся к Атталу. — Мне следовало послушать тебя, — произнес он глубоким и гулким голосом.

— Еще не поздно, господин, — отозвался Аттал. — Пердикка слаб. Я могу прикончить его во сне. И никто не догадается.

— А Филипп?

Аттал вздохнул.

— Я был бы рад убить его, — вдруг заговорил Архелай. — Это доставит мне несказанное удовольствие.

Его отец засмеялся. — Уж не знаю, что не так с этим парнем, которого ты невзлюбил. Он довольно-таки отрешен от всего. Но — пусть будет так. Убьешь его — но не сегодня. Пусть сначала умрет Пердикка. Филипп может пожить еще с недельку. — Он обратился к Атталу. — Ты сказал, что никто не заподозрит, что мальчишки будут убиты? То есть, не будет никаких следов?

— Не будет, господин.

Птолемей подозвал к себе сына и зашептал ему в ухо. Рослый принц кивнул и сделал вид, что выходит из комнаты. Затем вдруг налетел на Гермона, заломив ему руки за спину.

— Покажи мне! — велел Царь. Аттал взял платок из вышитой ткани и накрыл им Гермону лицо, сильно прижав материю к носу и рту старика. Жертва недолго оказывала слабое сопротивление, затем его ноги дернулись и ослабли, вонь опорожненного кишечника заполнила помещение. Аттал снял ткань с лица старика, а Архелай отпустил тело, тут же упавшее на пол. Птолемей встал над ним, внимательно вглядываясь в мертвое лицо. — Мне не нравится его мина, — молвил он. — Он не похож на умершего во сне.

Аттал хохотнул и присел возле тела, закрыв мертвецу рот и глаза. — Да, так лучше, — прошептал Царь. — Хорошо. Действуй.

Когда настал вечер, Аттал сидел в своих покоях, потягивая разбавленное вино. Он не собирался пьянеть из-за ждавшей его этим вечером работы, но порывы сердца подстрекали его допить кувшин досуха. Он гордился своим четко организованным, здравым рассудком, и отодвинул кубок с вином. Что с тобой такое? спросил он себя. Ответ пришел сам собой. Ему была не по нутру мысль о смерти Филиппа, хоть он и не мог понять, почему. Не то, чтобы этот парень ему нравился — Атталу не нравился никто. И все же я не хочу видеть его мертвым, осознал он. Всё дело оборачивалось паршиво. Птолемей был дурак; он был достаточно безжалостен, но этим его таланты исчерпывались. Архелай был не лучше. Даже более того: у него талантов было еще меньше, чем у отца. Беспокойство нарастало. Многие знатные люди отдалялись от дворца, а мораль в войске была ниже некуда. Если Птолемею суждено пасть, то его фавориты будут сброшены вместе с ним, а Аттал не горел желанием получить место в числе павших.

Но что я могу сделать? думал он.

Аттал заметил, что настроение его мрачнеет вместе с небом. У него не было выбора. Никакого. Сначала убить Пердикку, затем разыскать главного македонского оппозиционера и приготовиться поменять коней, когда подоспеют кровавые деньки. Он выругался — и вновь потянулся к вину.

Он дождался полночи и тихо пошел по пустым коридорам, пока наконец не дошел до дубовой двери в покои Пердикки. Увидел свет, сочащийся из-за двери, и приник к дереву ухом. Внутри звучали голоса, но он не мог разобрать ни слова. Беззвучно прошептав проклятье, он собрался уходить, как вдруг дверь распахнулась, и он оказался лицом к лицу с Филиппом. Парень, похоже, был удивлен, его рука метнулась к кинжалу.

— Бояться нечего, — сказал Аттал, успокоив мальчишку и войдя в комнату. Старший принц сидел на кровати и ел хлеб с сыром; он выглядел здоровее, чем когда-либо на памяти Аттала. Воин обратился к Филиппу. — Я искал тебя, — легко соврал он, — но тебя в твоих покоях не было. Я подумал, что ты можешь быть здесь.