Птица-жар и проклятый волк - Полина Бронзова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут по двору бесшумно скользнула большая совиная тень.
— Чур меня! — выдохнул Дарко. — Ну, брат, поспешим, так уйдём!
Он торопливо полез, упираясь ногами в крепкие столбы. Добравшись до верха, накрыл острые концы брёвен тулупом, уселся верхом и, спустив Завиду вторую верёвку с крюком, зашептал:
— Цепляй, цепляй клетку!
Завид живо надел кольцо на крюк, туда же подвесил и мешок. Дарко поднял их и опустил по другую сторону тына. Оттуда уже слышались голоса — Невзор их приметил и теперь подзывал остальных.
— Теперь сам забирайся, — велел Дарко.
Завид кое-как вскарабкался наверх. Дарко подхватил под руку, втянул. Мужики с той стороны упёрлись руками в тын, подставили плечи, помогли слезть. Дарко сбросил верёвку, после и сам спустился. Встряхнул тулуп, торопливо влез в рукава.
— Ну, бежим… — начал и осёкся, и мужики застыли.
Разнеслось над стылой землёй совиное уханье. Ещё не угас его отголосок, пролетел над ними пугач, закрыв небо — сам белый, глаза огнём горят. Хлопнул он крыльями, пал оземь и обернулся человеком.
Глава 25
Спит Белополье, раскинувшись над серой рекой. Островерхие терема, и голые ветви, и резные крыши хоромин над частоколами — всё плоско и черно. Подморозило, небо вызвездило.
Несутся далёкие крики с царёва двора. Снаружи, под тыном, сгрудились мужики, примолкли, а перед ними стоит человек, усмехаясь. Лицом бел, будто с серебра умывается, волосом чёрен, брови собольи, а глаза провалились, как ямы, света не отражают. Рубаха на нём шелковая, бархатный кафтан распахнут, будто ему не зябко.
Да, может, тому, кто совой обернуться умеет, и мороз нипочём.
— Ты кто таков? — неласково спросил Невзор.
— Да ведь мы уж видались, — ответил ему человек, подходя на шаг. — Не признал?
Завида тут будто в спину с размаху ударило, даже дыхание прервалось. Испугался он, а после уж понял, что сам, отшатнувшись, наткнулся на тын. А клетку-то на земле бросили! Метнулся Завид, схватил её, к груди прижал.
— Видались, да ты не сказался, кто таков, какого роду-племени, — выпятив бороду, говорит Невзор, а сам уж к поясу, к ножу тянется. — Чего тебе надобно? Мы в твои поганые дела не лезем, и ты нас не замай! Думаешь, мы спины тебе покажем, как те трое? Не на тех нарвался, ступай прочь!
Говорит, сам на Добряка косится. Видно, ждёт, что тот скинет тулуп да медведем оборотится, а Добряк только глаза круглит да головой едва заметно мотает. И Пчела задрожал, затрясся, да бух на колени!
— Не погуби! — молит. — Не погуби!
Плюнул Невзор, да уже не таясь нож вытащил. Дарко с ним плечом к плечу встал, да видно, оробел, в сторону косится. А человек усмехается, руки и вовсе за спину заложил, нисколько не боится.
Он один троих одолел, он волхва погубил, Раду на погибель к реке заманил. Она, говорил, колдует, да как бы не так, он сам колдун и есть!
У Завида ком в горле встал. Он его откашлял и говорит не своим голосом:
— Дарко, хлестни меня травой…
Они уже раздобыли купальские травы, чтобы привязать их к рябинкам, а после, как задуманное выполнят, тут же и проверить, ушло ли проклятье. Об этаком лучше точно знать, чем остаток жизни бояться либо, того хуже, некстати волчьей шкурой обрасти. Видит теперь Завид — только двое против лихого человека и встали, не сдюжат, а он-то сам ничего не сможет. В волчьем облике у него силы поболе, и помнит ещё, как псов забарывал.
— Молчи, дурень, — тоже не своим, незнакомым голосом ответил Дарко и Пчелу ногою пнул. — А ты поднимись, не то так и помрёшь на коленях!
Да куда там! Не встаёт Пчела и будто ничего не слышит, от страха сам не свой.
— Чего тебе надобно? — повторил Невзор. — Ведь не красоваться же явился!
— А ведь я спервоначалу по-хорошему с вами пытался договориться, — сказал колдун. — Пособил бы вашему делу…
— Лжёшь! — воскликнул Невзор.
— И без тебя управились, — тут же прибавил Дарко.
— Добро, что вы этакие ловкие. Значит, один из вас мне славно послужит.
— С чего бы это нам тебе служить? — спросил Невзор, а сам кинул быстрый взгляд во тьму. — Мы уж слыхали, как ты награждаешь тех, кто тебе служит.
Где-то там Ёрш с телегой ждёт, да выйдет ли убежать? Сова небось и всадника нагонит…
Рассмеялся тут колдун.
— Те мне плохо послужили, — говорит. — Ведьме дали уйти, перстень не вернули, и дружбы промеж ними не было. А из вас небось каждый за всех постоять готов! Один со мною останется, других живыми отпущу. Покуда он мне верой и правдой служить будет, я их не трону.
Да хотя и смеётся, а глаза холодны, мертвы. Взгляд на Пчеле остановился. Глядит на него колдун, как на коровью лепёху, губы кривит и говорит:
— Этот роблив, как заяц. Этакий мне и даром не надобен.
Он руки всё за спиною держал, да вот расцепил их. Может, хотел на Пчелу указать, а может, какое зло задумал. Невзор ждать не стал, тут на него и кинулся.
Не успел колдун и ахнуть, дважды ударил его Невзор, дважды нож вошёл под рёбра.
Отскочил Невзор, стоит, тяжело дышит, ножа не опускает. Глядит, как по шелковой рубахе быстро расползается тёмное пятно. И колдун поглядел, пошатнувшись. Лицо его будто ещё белее стало. И так тихо, тихо во всём мире, что, кажется, слышно, как звёзды потрескивают да позванивают на стылом небе.
Поднял колдун взгляд, да как рассмеётся!
— Дурень! — говорит, а голос-то стылый, как морозный ветер. — Понапрасну ты рубаху изрезал. Смерть моя на конце иглы, а игла в яйце, а яйцо в ларце, а ларца вам вовек не сыскать!
Да покуда они все застыли с раскрытыми ртами, колдун руку Невзору выкрутил — тот и двинуться не успел, — вмиг поднял выпавший нож и ударил. Невзор охнул от боли, за плечо схватился.
Заревел Дарко, бросился на колдуна, сам тоже нож сжимает. Завид клетку на землю опустил, торопясь. Добряк тулуп скидывает, даже и Пчела будто опомнился, на ноги поднимается, к поясу тянется.
Дарко замахнулся, да колдун его руку поймал и держит без труда. Усмехнулся ещё, а после за ворот сгрёб и приподнял. Дарко в его руках трепыхается, ничего поделать не может. Отшвырнул его колдун, ровно соломенную куклу.
Бросился Завид на помощь, да колдун только махнул не глядя, будто мошку отгонял, он так и отлетел.
Лежит Дарко на белом снегу, стонет.
