Царьград. Гексалогия - Андрей Посняков

– Ну, что ж ты боишься? Я вовсе не собираюсь тебя насиловать… Спасибо за квас, и… ступай себе по своим делам. Ступай, ступай, что ты смотришь?

– Господин… – в уголках больших серых глаз служанки вдруг показались слезы. – Если… если я не ублажу тебя, меня на целую ночь отдадут конюхам…

– Что?! – Юноша скривился и присвистнул, бросил в сторону, словно бы обращающийся к публике актер. – Ну, Ванька! Ну и фрукт! Прямо – юный извращенец какой‑то. Конюхам!

– Никто тебя ни кому не отдаст! – твердо заявил Алексей. – По крайней мере, пока я здесь… Так что отправляйся себе спокойно спать. Ты кто здесь, служанка или рабыня?

– Дворовая челядь… – прошептала Ульяна. – Старый господин купил меня у турок, дешево… Я тогда была совсем маленькая, голодная, тощая… Ой… – Девушка осеклась. – Вам правда больше ничего от меня не надобно, господин?

– Не надобно, не надобно, – задумчиво пробурчал Лешка. – Ты вот что… я б на твоем месте давно отсюда сбежал!

– Сбежать?! – Серые глаза челядинки округлились, казалось, став еще больше. – Но кому я нужна, господин? Где я буду жить, на что? Или… пойти в гулящие?

– Н‑да‑а, – протянул гость. – Задача… Однако, ведь ты человек, а не какая‑нибудь там лошадь или кошка. Сама должна думать! Познакомилась бы с каким‑нибудь парнем, желательно – не из местных, вышла бы замуж, уехала… Ну, что ты плачешь?! – Лешка взял девушку за плечи. – Ты ж красивая девчонка! Всякий рад будет…

– Я бесприданница, – сдерживая слезы, еле слышно откликнулась служанка. – К тому же – рабыня, и… и давно уже не девственна! Кому я такая нужна?!

Не сдерживая больше слез, она закрыла лицо руками.

– Ну, что ты, что ты, не плачь! – как мог, шепотом утешал Лешка. – Подумаешь, не девственна, эко дело! Хорошему‑то человеку на то – плевать, а плохих ты не ищи… На базар ходишь? Ну, посылают тебя на рынок?

– Да, господин… Обычно – по пятницам.

– Вот видишь! Так ты не так просто ходи, а приглядывайся ко всяким там приказчикам да молодым купцам… А уж коли ты регулярно туда ходишь, можешь не только познакомиться с кем‑нибудь, но и договориться о встрече. А уж потом… В общем, от тебя самой все зависит! И не хнычь! Рабыня она… невольница… Плакать‑то проще простого, а вот подумать – как свое состояние изменить, что, кишка тонка? Я‑то уж знаю, вы, девки, вовсе не такие дуры, какими иногда кажетесь. Ну, поняла, что тебе делать?

Перестав плакать, Ульяна слабо улыбнулась, кивнула.

– Ну, вот и славно. Так что иди себе спокойно и думай, думай… Каждый день думай! Оно, конечно, не просто – думать – особенно, без привычки – за тебя ведь хозяева все решали: что есть, что носить, где и с кем спать. А как станешь свободной, о том самой нужно заботиться будет. Не у всех получается, многие больше к рабству привыкли…

– Господин… – Ульяна сверкнула глазами.

– Иди, иди, – Лешка едва не силой подвел ее к дверному проему. – Приятных сновидений.

Выставив девчонку из комнаты, задернул штору…

– Господин! – Служанка вернулась – лицо ее вдруг сделалось чрезвычайно серьезным, а в широко распахнутых глазах промелькнул страх. – Уходите из этого дома, господин! Уходите как можно скорее!

Выпалив это яростным шепотом, Ульяна быстро повернулась и убежала. И как не боится никого разбудить? Впрочем, хозяйская опочивальня, кажется, наверху. А Лявон «из Проруби» гостюет в другом крыле дома.

Юноша все же уснул – давала себя знать накопившаяся за всю дорогу усталость – а ведь вроде поначалу, сразу после ухода служанки, как‑то вот расхотелось спать. Ишь ты – уходи! Предупредила… и, главное, сразу же унеслась безо всяких там объяснений. Почему уходить? Что здесь, в доме, такого страшного? Странно… А вообще, конечно, пора бы и честь знать! Лешка вовсе не собирался задерживаться в Брянске. Кажется, Ванька что‑то говорил о том, что скоро собирается отправлять караван во Львов. Вот с этим бы караваном и… А дальше – через Валахию – в Варну, там сесть на любое подходящее судно, и вот он – Константинополь! Друзья… Ксанфия… Юноша вздохнул? Интересно, помнит ли еще его эта знатная ромейская дама, приемная дочь крупного государственного чиновника? Может, уже и позабыла, может, вышла замуж… все может быть… Лешка принялся вспоминать золотистые, чуть вьющиеся волосы Ксанфии, ее большие зеленовато‑карие глаза, точеную фигурку, улыбку чуть припухлых жемчужно‑коралловых губ… Ксанфия…

Так вот, с этими мыслями, юноша незаметно уснул…

А проснулся от шума! По всему дому, громко перекрикиваясь, сновали слуги. Юноша быстро оделся – белая батистовая рубаха, короткий польский кунтуш, красный, с желтыми шелковыми шнурами, новые сапоги травянисто‑зеленого сафьяна, широкий воинский пояс. Гарный хлопец! Ванька расщедрился, уж ничего не скажешь, правда, вот денег пока еще не заплатил, как уговаривались. Ну ведь, вообще‑то, еще первый день только… Деньги Лешке были нужны, даже очень. Впрочем, а кому они не нужны? Тому, у кого их очень‑очень много. Лишь очень богатый человек может позволить себе не думать о деньгах, все же остальные…

Деньги были нужны юноше не только на дорогу до Константинополя, но и для бабки Федотихи. Та ведь откровенно намекала, что, если от Лешки не будет никаких поступлений, его друзьям придется плохо… Хм… Друзьям… Ну Вовка – куда ни шло, но Лешка? Сам себе друг – так вот получается, что ли? Выходит, так. А бабка, скорее всего, просто угрожала… Тем не менее, придется условия выполнять… по крайней мере, пока. А уж потом – до следующего лета – ведь зимой гроз не бывает. А значит, не бывает и перехода… Интересно как получается, оказывается, можно и туда что‑то передать, и что‑то получить обратно…

Передать деньги Лешка намеревался вместе с теми, кто повезет выкуп. Напросился бы и сам иль попросил кого. Нет, все ж таки лучше самому – надежнее. И хорошо бы договориться хоть с тем же старостой Епифаном, о том, чтобы следующим летом он бы – хотя бы изредка – клал на старый пень золото или серебряные монеты. Оставить ему деньги – Епифан, кажется, честный человек… Да, сначала это выполнить, а уж потом – в Константинополь, со спокойным сердцем.

– Ага, проснулся уже?! – резко отдернув штору, в комнату заглянул Иван. – А у нас беда – мой дядюшка Лявон преставился!

Отрок еле сдерживал довольную улыбку.

– Как – преставился?! – удивился Лешка. – Он же вчера еще, по‑моему, очень даже хорошо себя чувствовал.

– Болел он сильно, – опустив глаза, Иван присел на край ложа. – Кровью харкал… Вот и… Ночью пошла горлом кровь… И пожалуйста! Что ж, надобно хоронить, делать нечего… Ох, с этими родственниками – одни растраты! Поможешь с похоронами?

– Само собой! – Лешка поднялся на ноги и прицепил к поясу саблю. – А чего делать‑то?

– Поедем сейчас к войту, улицкому старосте, оформим все.

– К кому поедем? – не понял юноша.

– К войту, старосте… Ну, в немцах его бургомистром кличут.

Двинулись в сопровождении вооруженных слуг – не со страху, для солидности – сытые кони лихо били подковами узкие улочки. Скачущий впереди слуга исполнял роль синей мигалки – криком предупреждал прохожих, чтоб побыстрей убирались в стороны.

– Сторонни‑иись! Сторонни‑и‑ись!

Город почти весь был деревянный, что и понятно – лесов вокруг росло во множестве, целые дебри, оттого когда‑то и прозвали город – Дебрянск, ну, со временем «де» отпало и получилось – Брянск. По небу бежали густые белые облака, но дождя не было, а то и дело проглядывающее из‑за облаков солнце отражалось в синей реке, по широкой дуге огибающей холм с укрепленным замком на вершине. Замок тоже был деревянным.

– Кремль, – на ходу пояснил Иван, и вся кавалькада свернула к торговой площади.

Войт – благообразный седобородый человек в длинном черном кафтане с серебряными пуговицами – принял посетителей сразу же, ничуть не ссылаясь на какие‑нибудь важные дела. Обняв Ивана, погладил по голове, вздохнул по‑стариковски:

– Ну, отроче, отроче… Рассказывай, что с тобой приключилося? Проходите вон, в залу. Это кто с тобой?

– Друг и защитник – Алексей Пафлагон.

– Из греков?

Юноша молча поклонился.

Войт радушно махнул рукой:

– Ну, проходите, проходите, не стойте.

В пыльной зале почему‑то сильно пахло кислой капустой… или вчерашними щами. Усевшись за длинный, покрытый зеленой бархатной скатертью стол, войт жестом показал на противоположную лавку:

– Садитесь. Ну, Ваньша, рассказывай… Слыхал, слыхал уже, что с батюшкой твоим приключилось.

– От кого слыхал, Ондрей Платонович?

– Да с утра, на торгу болтали купцы… Уж не упомню, и кто. Злыдни, говорят, напали в верховских лесах на купца Ерофея. Что с батюшкой‑то?

– Выкуп требуют, злыдни… – отрок смахнул со щеки слезу. – Вот, собираю…

– Коль стражники вдруг понадобятся, сопровождать, ты скажи только, Ваня!

– Благодарствую, Ондрей Платонович… – Иван чуть помолчал и продолжил, скорбно поджав губы. – Вот уж, верно говорят – беда одна не приходит… Дядюшка мой, младший тятенькин братец, Лявон из Поруби, в гости приехавши, помер!