Тень Серафима - Наталья Сергеевна Корнева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уже во время обучения их одаренный друг проявлял пытливый интерес к фундаментальным наукам и вскоре после выпуска стал молодым перспективным профессором. Мелтон получил в управление кафедру точных наук, хотя сфера исследований его была обширна и часто распространялась на науки естественные и даже гуманитарные. Впоследствии новаторские теоретические разработки Мелтона успешно использовали в механике и военном деле, хотя технические возможности для их воплощения в жизнь нашлись не сразу. Без преувеличения можно было сказать: профессор Мелтон – гений, намного опередивший свое время…
Взяв себя в руки, Карл глубоко вдохнул и усилием воли одолел отчаянный сентиментальный приступ. Распрямившись, оборотень нервно запустил пальцы в волосы и направился к главному приемному покою. Несомненно, за минувшие годы он сильно изголодался по человеческому общению и эмоциям, но это не повод бросаться с головой в омут памяти.
Тоска по ушедшему – опасное чувство. Это для простых смертных дорога в прошлое закрыта на ключ, а нелюдям есть куда возвращаться. Но есть опасность: увлекшись, можно остаться в обратном мире навсегда, бесплотной тенью, тревожными снами живых. Так пусть же чувство утраты будет похоже не на нытье затянувшейся раны, а на фантомные боли в отрубленной руке. Возможно, так непоправимее, но так и честнее, и проще. Карл был готов решительно принять боль, но не самообман. Правда горька, зато она избавляет от ложных надежд, разрушительных иллюзий и излишних соблазнов.
Итак, он на месте. Не давая себе времени на новые сомнения и раздумья, Карл быстро дернул кольцо дверного молотка в форме головы льва с пышной гривой. Гулкий металлический звук громом раскатился в тишине спящего здания, информируя хозяина о нежданном посетителе.
Спустя какое-то время за дверью раздались неспешные, размеренные стариковские шаги. Карл невольно задержал дыхание, сердце колотилось намного быстрее обычного.
Ключ дважды провернулся в замке.
С большим трудом Карл узнал человека, открывшего ему дверь. Даже в этот поздний час тот был одет в длиннополую профессорскую мантию и, похоже, еще не завершал работы: кабинет за спиной главы Магистериума хорошо освещали старомодные масляные лампы.
Запах давно горящего масла мешался с приторным ароматом углей жаровен, делая воздух тяжеловесным и плотным. На матовой поверхности стола посверкивали хромированные подставки для перьев и чернильницы с тушью разных цветов, в творческом беспорядке лежали груды исписанной, исчерканной и, наконец, изорванной бумаги. Густо украшавшие ее графики, формулы и сложные математические выкладки привели бы в восторг знатока и в священный ужас – непосвященного.
Что и говорить, мужчина сильно изменился за прошедшие тридцать четыре года: опускавшиеся ниже плеч волосы, аккуратно схваченные в нижней трети лентой, поредели и сделались совершенно белыми; когда-то курчавые локоны разгладились и стали прямыми. Черты лица утратили былую мягкость и жизнерадостность: уголки губ резко опустились, брови, казалось, никогда уже не смогут изменить настороженно-хмурого выражения.
Самое же угнетающее впечатление производили глаза: потухшие, потускневшие от бессонниц и, кажется, слез, они походили на окна ветхого брошенного дома. Карл хорошо помнил время, когда в этом доме еще горел живой свет и хлебом-солью принимали добрых друзей.
Но прежний свет погас, и только ветер гуляет ныне по пыльным закоулкам души, обнажая и без того ужасающее запустение.
– А вы постарели, профессор, – просто сказал Карл.
Глава 31,
в которой решаются на откровенность
Лорд Октавиан Второй Севир молчал, ошеломленный и до крайности раздосадованный странными словами брата.
Никто в блистательной, сияющей белизной камня Аманите не смел открыто перечить ему. Прямое неповиновение есть измена. Страшнее этого преступления сложно сыскать!
Но что же делать теперь? Неужели и вправду – кликнуть ближнюю стражу, велеть арестовать Лукреция? Неминуемо последуют допросы, долгие судебные разбирательства… И сильнейшее давление, которое окажут на него тетрархи и влиятельная аристократия из подвластных им четырех домов, приведет к тому, что придется собственноручно подписать указ о смертной казни.
Спасти изменника даже лорд-защитник не сможет.
Это в Ледуме на троне восседал живой бог, принимающий решения единолично, в Аманите же правили строгие законы, не знающие исключений.
Мыслимо ли: обезглавить на главной городской площади аристократа крови из правящего дома Аманидов? Советника первого ранга, старшего из рода Севиров? Родного брата верховного лорда Бреонии? Какой невозможный позор… Неужели так желал начать он свое славное правление? Неужели такие скандалы помогут ему сделать Аманиту снова великой?
– Зачем испытываете мое терпение? – устало произнес наконец лорд Октавиан и вновь отвернулся. – Я разочарован, советник… как и наш отец был разочарован в вас. Увы, вы совершенно бесполезны для семьи. Говорите, что собирались, и постарайтесь более не попадаться мне на глаза. Никогда.
Лукреций низко опустил голову, но тем не менее упрямо продолжил свою мысль:
– К сожалению, милорд, вы уничтожили последнее официальное послание из Ледума. Возможно, нашим дипломатам удалось бы обнаружить в нем какой-нибудь небольшой промах или двусмысленность. Незначительный казус белли, который получилось бы использовать как повод для обоснованного объявления…
– Исключено, – холодно перебил лорд Октавиан, пытаясь спрятать эмоции. Из голоса их получалось убирать без следа, а вот благородно-серые глаза обычно выдавали его, темнея в минуты гнева. Хорошо, что мало кому позволительно смотреть лорду-защитнику в лицо. – Я не глупец. Меня готовили стать правителем с малых лет, и я хорошо знаком с особенностями дипломатической переписки. Как, впрочем, и вы.
Ведь и Лукреция Севира готовили стать правителем с самого рождения.
– С точки зрения формы эпистола была составлена безукоризненно, – вынужден был признать лорд Октавиан. – Содержание также укладывалось во все возможные нормы права. Это была превосходная отписка, в которой никто не сумел бы отыскать ошибок. Но помилуйте, Лукреций, мы оба умеем читать между строк и хорошо понимаем двуличный язык дипломатии. И знаете, что увидел я в том деликатном письме? Кровь! Ледум смеет угрожать войной – в случае если мы продолжим настаивать на приглашении!
– Это умелая провокация. – Вежливый тон голоса Лукреция вступал в противоречие с резким смыслом произносимых слов точно так же, как и тон посланий из второй столицы вступал в противоречие с их подлинным содержанием. – На самом деле Ледуму не нужно открытое противостояние, как не нужно оно и Аманите.
Лорд Октавиан покачал головой.
– Однако же, советник, противостояние с Ледумом становится дурной привычкой, – сухо заметил он. – Мы никак не сможем избавиться от нее без решительных мер.
– Милорд, если вы всерьез намерены возродить традиционную власть верховного лорда, – Лукреций на миг замялся, – которая ныне не может считаться даже номинальной, вам следует быть терпеливым и осторожным. Стоит всеми силами избегать войны, на пороге которой мы стоим, и
