Вся синева неба - Мелисса да Коста

его лицо, и отворачивается к озеру, чтобы скрыть слезы. Он поклялся себе, что не будет плакать, но сейчас вдруг это выше его сил.

— Я не готов к этому… Я хочу сказать… я думал, что готов, а потом… а теперь понимаю, что нет.

Жоанна молчит, давая ему продышаться и взять себя в руки. Когда же она начинает говорить, голос ее так тих, что он едва ее слышит:

— Мне очень жаль.

Молчание длится в окутывающей пляж темноте. Солнце уже совсем село. Пок свернулся клубочком под лодкой.

— Я… Я расскажу тебе, — ласково шепчет Жоанна. — Если ты забудешь наше путешествие… Я расскажу тебе.

Он чувствует, как по щеке стекает слеза, но не утирает ее, не то Жоанна увидит, что он плачет. Он мотает головой, стараясь не шмыгать носом.

— У нас обоих есть дневники… Ты сможешь их читать и…

Она умолкает, понимая, что не это он хочет услышать. Снова повисает молчание. Им слышно, как вдалеке Себастьян готовит ужин. Звякает поставленная на землю кастрюля.

— Ты ничего не скажешь? — спрашивает Жоанна еще тише.

Слезы вот-вот хлынут потоком, и он не хочет, чтобы она оставалась здесь, чтобы видела это жалкое зрелище. Поэтому отвечает жестко:

— Ты не должна быть так добра ко мне и… упорствовать, напоминая мне все эти вещи… Потому что, как бы то ни было, тебя я забуду первой.

Он сам поражен, как зло прозвучали его слова. Ему хочется посмотреть ей в глаза, обнять ее, сказать что угодно, лишь бы забылась эта фраза, но нельзя. Она не должна видеть, что он плачет. И потом, по сути он прав. Зачем? Так сказали врачи. Давние воспоминания останутся в целости, а более свежие быстро сотрутся. Она первой исчезнет из его памяти.

Он слышит, как она встает, шепчет:

— Пойду… Пойду посмотрю, не нужно ли помочь Себастьяну, хорошо?

Он не отвечает. Еще видит краем глаза, как она удаляется, потом в глазах мутится, слезы заливают лицо и оседают солью на губах.

Прошло полчаса, может быть, больше, когда за Эмилем приходит Себастьян.

— Ужин готов. Иди к костру. Здесь собачий холод.

Он уже вытер слезы. Ему немного легче. Полезно иногда поплакать, отпускает. Себастьян, кажется, ничего не замечает по его лицу.

— Мне надо найти Пока, — говорит Эмиль.

— Где он?

— По-моему, забрался в лодку.

И действительно он находит котенка в лодке, под скамеечкой гребца.

— Это котенок Жоанны? — спрашивает Себастьян со своим неизменным любопытством.

— Наш.

— А вы…

Себастьян явно в затруднении. Он ломает пальцы и не решается продолжить. Но наконец все же заканчивает вопрос:

— …пара?

Эмиль улыбается, ему забавно. Только что его раздражал Себастьян и его интерес к Жоанне. Теперь у него есть подтверждение, что Жоанна очень нравится Себастьяну. Но после разговора с ней на пляже все предстает ему в ином свете. От слез стало легче. А она должна продолжать улыбаться во что бы то ни стало.

И он отвечает Себастьяну уже без всякой враждебности:

— Нет. Она классная девушка… Но мы не пара.

— А.

Себастьян отворачивается, краснея. Эмиль снова улыбается ему. Он и правда трогателен, этот Себастьян, невинный, как большое дитя.

—

Вечер в конечном счете оказывается приятным. Слезы как будто омыли его. Эмиль чувствует себя свежим и обновленным. Себастьян развел большой костер. Они с Жоанной завернули картошку и савойский сыр в фольгу и бросили в огонь. Потом вытащили их вилкой, и теперь все трое делят ужин. Эмиль сел рядом с Лаки, чуть в стороне от своих спутников. Пес положил голову ему на колено, клянча кусочек сыра. Пок прижался к Жоанне, держась подальше от лабрадора и продолжая коситься на него с подозрением. Потрескивает пламя, отбрасывая на землю тени.

Себастьян и Жоанна беседуют, а Эмиль слушает их, прикрыв глаза, убаюканный треском пламени. Себастьян рассказывает, как путешествовал на лодке по островам, как открывал каждый из них с течением лет. Рассказывает о птицах, о яйцах, лопающихся весной, о цветах, расцвечивающих скалы… Он говорит, а ей только того и надо, глаза ее блестят. Он понял, как разговаривать с Жоанной. Эти двое похожи.

Ночь была холодной. Эмиль стучал зубами до рассвета, хоть и закутался в спальник. Костер погас, и, несмотря на развалины, ветер все равно проникал в палатку. Жоанна, кажется, отлично спала. Она свернулась клубочком спиной к нему и не сдвинулась ни на миллиметр.

Проснувшись утром, он застает ее на пляже.

— Себастьян пошел прогулять Лаки, — сообщает она.

После вчерашнего разговора на пляже между ними возникла какая-то незримая преграда. Они разговаривают слишком вежливо, чтобы это выглядело совершенно естественно.

— Ты видела восход солнца? — спрашивает он, нагоняя ее.

— Нет. Пропустила.

Он сует руки в карманы, приосанившись. Их ноги разбрасывают песок. Небо сегодня утром низкое. Молочно-серое. В вышине снова кружат птицы.

— Как твои картины? — спрашивает он с притворно равнодушным видом.

— Мои картины?

— Ты ушла с холстами позавчера утром… Я забыл тебя спросить… Тебе удалось что-нибудь написать?

Она, кажется, понимает, что он делает усилие, чтобы сломать лед, и отвечает от чистого сердца:

— О, ничего особенного… Я попыталась написать стаю розовых фламинго.

— И?

— И они получились похожими на помесь жирафов с аистами.

Эмиль не может удержаться от смеха, и она тоже улыбается.

— Ты мне покажешь? — спрашивает он.

— Нет, не думаю.

— Я уверен, что это не так ужасно…

— Ужасно. И вообще, я займусь натюрмортами… С этого лучше начинать.

— Ты думаешь?

9 октября, 7:40

Площадь Фонтана, на каменной скамье.

В прямом эфире восход солнца над Перьяк-де-Мер

Я проснулся в 6 часов утра. Не мог больше уснуть. Голова гудит от мыслей, но мне не удается уловить ни