Незавидный холостяк - Ашира Хаан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А его… нет? – Она подняла на меня изумленный взгляд.
– Нет и не было. Видишь? Нет. Никакой. Разницы!
Я сжал кулак, едва удерживаясь от того, чтобы с грохотом впечатать его в стол.
Чтобы дошло наконец. Чтобы до нее дошло!
Кирилл: росток манго
Но, конечно, стучать кулаком не поможет. Ничего не поможет.
Еще ни одного в мире человека не удавалось убедить за несколько секунд. Особенно, если этот человек настолько зол, как сейчас Варвара.
У нее даже руки тряслись, когда она вкладывала в паспорт вырванную страничку, все еще глядя на нее с недоверием. Словно никак не могла осознать, что это правда.
– Как ты смел… – ее голос поднимался от тихого шипения к почти истерическому крику. – Ты! Как ты смел обмануть меня! Обмануть в таком вопросе!
– Варь, это был не совсем…
– ВАР-ВА-РА! Зови меня Варвара! – прогрохотал гром на всю немаленькую квартиру брата. Ворчун встрепенулся, прижал уши и на всякий случай вонзил когти в ногу Леона. Тот резко вдохнул, но не произнес ни звука.
– Только не швыряйся тут ничем, Леон меня не простит, – попросил я. – У него очень ценные игрушки.
Вот зря я ей подал идею!
Потому что она тут же начала шарить глазами вокруг и заметила рядом с моим плечом застекленную полку, где в зеркальной глубине стояли четыре флакона от одеколона «Север» разных времен – с ее флакона у нас началась новая коллекция.
– Знаешь… – Варвара снова начала с шипения, но я уже знал, куда дует ветер. Ее взгляд не отрывался от флаконов, и я на всякий случай переместился в сторону, чтобы закрыть собой полку с нашими редкими находками. – Кир… Я тебя, кажется, ненавижу!
– Почему? – я скрестил на груди руки и устроился поудобнее на подлокотнике.
Она была хороша. Растрепанная, злая, в этой своей узкой юбке и с расстегнутыми пуговицами на блузке… В других обстоятельствах все могло бы кончиться иначе. Потому что во мне уже тоже начинали бурлить эмоции. Хотелось сжать ее, встряхнуть, укусить поцелуем, отшлепать… Все могло бы пойти иначе. Все.
Но приходилось играть теми картами, что раздали.
– Ты все сломал! Ты сделал меня… другой!
– Тебе не нравится? – поднял я бровь, защищаясь от ее разрушающей ярости барьером принципиального спокойствия.
И принятия.
Хотя с каждой секундой это становилось все сложнее.
Она словно обращала против меня мое же оружие – чистые живые эмоции. И они пробивали любую броню, попадали слишком глубоко, обходя цивилизованную часть личность, добираясь до примитивных чувств. Которые нечем было удержать.
– Неважно!
Она даже притопнула ногой и скопировала мою позу, скрестив руки на груди.
Но тут же расплела их, потому что чувства разносили в клочья все попытки их удержать.
– Варвара? Что еще я тебе плохое сделал? Скажи.
– Неважно, Кир! Это же неважно! Сам сказал! Что тогда важно?!
– Что? – заинтересовался я. – Почему ты злишься, если неважно? Варвара…
Я привстал, но она отшатнулась, лицо исказилось злостью. Будь у нее в руках оружие – мне не жить.
– Потому что ты… ты вообще не такой! Добренький, да? Всепрощающий! Сам живешь не по людски, хотел и меня заставить. Заставил! Сделал меня истеричкой, сделал меня шлюхой какой-то! И не говори, что я этого хотела!
– Если не хотела, то зачем делала?
– Неважно! – Она снова и снова била этим словом, и с каждым повторением становилось все больнее. – Ты не слушал, когда я говорила! У меня было все понятно, все предсказуемо! А теперь…
– Так было плохо? Со мной?
– Нет! Неважно!
– Важно! – гаркнул я неожиданно для самого себя, внезапно устав от этого дурацкого слова. – Важно, нравится ли тебе, а не понятно и предсказуемо ли! Только это важно! Твой путь или не твой!
– Я не знаю! Я теперь ничего не знаю! – заорала она в ответ, сжимая кулаки и притоптывая ногой.
– Не знаешь, нравится ли?
– Нет! Да! Зачем это все? Зачем!
– Я хотел, чтобы твоя жизнь была осмысленной.
– А кто ты такой, чтобы решать, какая у меня должна быть жизнь?!
– Человек, которому было не все равно, что ты всю жизнь спала. А теперь проснулась.
– Я хотела спать! Почему ты свою жизнь считаешь правильной, а мою нет?!
Такие разговоры ведут в тишине и темноте, под вино и тихую музыку, а не на взводе и в присутствии посторонних. Я нутром чувствовал, как хочется Леону вставить словечко-другое. Кое-то из сказанного Варварой он и сам мне говорил когда-то.
– Неправда, Варвара, – я покачал головой. – Я никогда такого тебе не говорил. Нет правильной и неправильной жизни. Есть твоя и не твоя. Свою надо еще найти. Ты нашла? Если нет, может быть, попробовать еще что-то?
Но я терял ее, она ускользала сквозь пальцы, мои слова не достигали цели и хотелось орать, хотелось связать ее, усадить напротив и повторять одно и то же раз за разом, другими словами, с другими чувствами, чтобы достучаться, объяснить. Но…
– Отвяжись! – она открыла сумку, вытащила мою кредитку и швырнула в меня. – Забирай! – судорожно порылась, достала телефон, ломая ногти выколупала из него симку и тоже швырнула ее в мою сторону. Маленький кусочек пластика не долетел, так и оставшись валяться на сером ковролине под ногами.
– Все, теперь все! – она всхлипнула, но быстро вытерла глаза. – Между нами все! И не появляйся в моей жизни, понял? Ты мне противен!
Я потер лоб, прикрыл на мгновение глаза, но собрался:
– Зачем ты так? Мы же можем общаться дальше, Варвара. Давай поговорим…
– Не можем! Не можем, Кир! Не поговорим!
– Ты же меня…
– ЗАТКНИСЬ! – заорала она, закрывая уши руками и зажмуриваясь, словно ждала, что я сейчас достану плакат с цитатой о том, что она меня любит. – Все кончено! Совсем!
И она рванулась к входной двери.
– Подожди! – Я шагнул
