Клан – моё государство 3. - Китлинский

– От хилого неучастия в войне,- ответил Павел.

– Там это определено иначе, но смысл похож. Это ты, как очевидец и участник подметил?

– Что война – политика, каждый дурак знает, а вот, что Восток дело тонкое, никто так и не понял. Мы своим присутствием обострили ситуацию до предела. Она не была простой до нашего туда вторжения. Мы влезли на стороне не тех сил, на которые надо было сделать ставку, и как итог – ислам крайних толков пришёл с лозунгом: "Джихад – до полной победы". Мы убрались оттуда, а война идёт своим чередом.

– Как тебе видится, спустя время, правильный подход?

– Нам надо было стать посредником в тех распрях, которые велись до нашего прихода. Мирить не пытаться, там это сделать почти невозможно, однако не дать им крепко махаться мы могли. Наши же бросились власть менять, пускать неугодных в расход, снова менять власть. А афганцы увидели, что толку нет, власти нет, ума нет и пошли резать: власть, нас и соседей, если те слабей.

– Почти в точку! Но там, Паша, они приводят такие тонкости, о которых ни в Генштабе, ни в ГРУ, ни в КГБ, ни в Политбюро не знали. Там, кстати, и твоё имя фигурирует.

– Да ну!!?

– Есть!- кивает Потапов.- Не хочу тебя интриговать, ты сам себе судья, приходи, посмотришь. Право на это у тебя есть.

– Ошибок много?

– Уйма несметная. Я это к тому, о чём мы с тобой говорили. Вот ты заметил, что стрелки умеют принимать решения, не имея информации. Правильные решения.

– Заметил. И такое у меня ощущение, что они вообще информацией стараются не пользоваться. Поступают от интуиции.

– Так делать могут только те, у кого есть багаж. А наши военные мужи, даже при наличии информации умудрялись давать такие приказы, что у меня волосы ставали дыбом, когда я читал.

– Было, Валер, всё было. Такое порой морозили, что кровь у меня в жилах стынет до сих пор.

– Бабы зовут,- Потапов открыл дверь и крикнул:- Что надо?

– Стол ставьте большой,- ответил голос жены Павла.

– Прервёмся, давай,- бросил Валерий, направляясь с балкона.

– Его надо собрать. Всё руки не доходят. Вон в углу.

– Скрутим, пока не нажрались,- произнёс Потапов, и они стали хохотать.

И было от чего. Купленную потаповскую мебель собирали в стельку пьяные и собрали так, что потом не могли три дня раскрутить и это кончилось очередной попойкой. Только с третьей попытки удалось всё правильно скрепить. Бог любит троицу.

Глава 5

Ранним утром девятого мая Давыдович сидел в своём кабинете. Вообще-то было уже не раннее утро, одиннадцать часов, но приехал он на работу в пять. Срочный вызов. Из Швейцарии в 6.15 прилетал курьер, выходивший на явку Воробьёва и теперь возвращавшийся в Москву. Это был второй курьер после того, как обнаружилось, что она действующая. Его надо было проследить и не упустить. Курьер был другим, не тем, которого упустили в первый раз. Поэтому Скоблев лично руководил операцией из своего кабинета. Все его сотрудники распределились по Москве. Курьер вилял, менял троллейбусы, автобусы, дважды брал такси, спускался в метро, но след всегда оставлял. "Зверюга!- наблюдая по монитору, думал Скоблев.- Хрен ты теперь куда денешься. Обложили мы тебя основательно. Звонить ты, ясное дело, никуда не будешь. Попался ты дружочек сильно".

– Давыдыч!- послышался голос одного из сотрудников.- Он сбросил в урну свои бумаги. Так меркую, станет сейчас блефовать, не иначе.

– Володя,- прохрипел Скоблев.- Не дайте ему наложить на себя руки. Аппаратная! Что машина? Даёт повторы по визуальному наблюдению? Вели его свои или нет?

– Не выявили. Пока чисто. Скорее всего, это обычная практика перестраховки.

– Следите за людьми возле него в оба глаза. Не дайте ему шансов нас наебать. Контактов у него было много?

– Около сорока,- ответили из аппаратной.- Тридцать шесть мы уже проверили – посторонние. Остальных чистим.

– Таксисты?- спросил Скоблев.

– Вне подозрений.

– Ребятки! Всем высшая степень внимания. Не расслабляйтесь. Если нам его удастся загнать и выявить его лежбище – нам нет цены,- сказал Давыдович в радиотелефон.

Разноголосица ответила ему, чтобы не волновался.

Ещё пять часов курьер носился по Москве кругами, перепроверялся всеми доступными способами. В одном из тупиков переоделся в нищенские шмотки, которые достал из тайника, вернулся пешим ходом к урне, достал из неё, покопавшись, бумаги, после чего опять переоделся и в восемнадцать сорок одну отъехал на электричке в Зеленоград. "Комедиант!- констатировал Скоблев, узнав от своих о переодеваниях курьера.- Пусть теперь так и проходит в нашей картотеке. Сучок, однако, ещё тот. Куда же он поехал? Может у него в Подмосковье берлога?"

Вдруг позвонил неизвестный.

– Анатолий Давыдович! С днём Победы вас. Здравствуйте.

– С кем говорю?

– Это стрелок. Имени не говорю, вы меня не знаете. Я в курсе ситуации по курьеру. Сижу на вокзале в Зеленограде.

– Вот как?!- Скоблев был озадачен.

– Ваши с ним в одной электричке. Давайте сделаем так. Он тут не станет задерживаться. Скорее всего сядет на Ленинград.

– И у нас такие подозрения.

– Вашим не надо его пасти в Зеленограде. Я его проведу отсюда в любом направлении. Если он прыгнет на Ленинградский, я с ним в одно купе устроюсь. Вопросы?

– А если он обратно поедет в Москву?

– Тогда ваш хлеб. Уговорил?

– Хорошо,- выдавил из себя Скоблев.- Только не упусти.

– Не беспокойтесь.

– Я думаю!- неопределённо ответил Скоблев. Где-то в глубине его точил червячок. Маленький и нудный. За то, что не дали сделать этого курьера до конца самим и на последнем этапе хватают лавры из их рук. В душе Скоблев понимал, что подключение стрелка полная гарантия, но в нём боролись две силы, старая и новая. Стрелок это почувствовал и успокоил Скоблева.

– Вы на меня в обиде?

– Не стану скрывать, есть,- признался Скоблев.

– Хлебушек ваш я жрать не стану. В Питере я его сдам твоим из филиала. А потом, кто из ваших теперь готов на личный контакт?

– Тонковато это для нас пока.

– Вот я его и крутну, коль случай представился. Я в Зеленограде случайно. Меня "центральная" мобилизовала. Запись я вам скину лично. Карты ваши, партия ваша.

– Уговорил, уговорил. Удачи.

– Спасибо и ещё раз вас с праздником.

– Благодарю!- Скоблев выключил радиотелефон, откинулся на спинку кресла. "Подфартило. Я и рад, и не рад. Треклятая психология не даёт мне покоя. Ну, как от неё сучки избавиться?!! Как её гадюку вытравить?!!"- Аппаратная?

– Да, шеф.

– Если курьер сядет в какой-то поезд…,- дальше договорить не дали.

– Ясно. Москва – отбой. Ленинград – резерв ожидания и приёма,- произнёс голос.

– Данные проверили?

– Чисто. Жук осторожный.

– Я на месте, вдруг фортель какой бросит.

– Хорошо, шеф.

"Чёрт возьми!!- подумал Скоблев.- Ебаный курьер. День идёт к концу, а я ещё ни одной стопки не выпил. То-то мне не уютно. Раньше с утра, помывшись и чисто выбрившись, сто коньяку пил, это тоже психология в меру разумная, день Победы всё-таки, не принято было при старой власти сто грамм в этот день по утрам не пить. Всё управление было с бровями, кроме высшего руководства, те с утра ехали в Кремль пить. Парад военный, солидность, а ныне…, тьфу – пародия,- Скоблев встал и полез в холодильник, достал бутылку водки, баночки с паштетом, стал открывать, напевая в полголоса песню "Хотят ли русские войны".- Вот так,- размышлял он,- остался я один старикан предвоенный по рождению. Все мои ребята моложе сорокапяти. Даже вспомнить не с кем детство своё военное, завод, токарный станок свой, на котором я три года точил оборонную, да и наступательную мощь в паре с Гришкой Распутиным. Гриша, где ты, друг мой?- на глаза навернулась слеза. Григорий Распутин был бессменным корешем Скоблева по тыловому трудному, голодному и совсем не детскому детству. Напарник по токарному станку, крупповскому, возле которого они спали и дневали долгих три года, разбился в июне сорок шестого, ныряя с моста в реку, что тогда было модно, врезался в дно, сломав основание черепа. Хоронили его всем городком, а Скоблев, как лучший друг нёс перед гробом на подушечке орден Трудового Красного Знамени и медаль "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.", коими был награжден Гриша Распутин. Сам Скоблев тоже имел такие же награды, но на похороны не надел, постеснялся. Они были, не разлей вода, вместе получали эти награды, но что-то в душе сказало Скоблеву тогда, что похороны не место для показа своего героического трудового подвига.- Куда ж ты исчез из этого мира?- Скоблев налил водку себе в стопку и бросил открывать банки.- За тебя, Гриша!- выпил, смахнул слезы.- Вот такая память дырявая,- вдруг вспомнил он.- На девятое мая 1943 года мы дали с Гришей суточный рекорд без единой бракушки и сам директор, Иван Степанович Седых, Седой, как его за глаза все называли, объявил нам благодарность и лично вручил банку, шестисотграммовую банку американской тушенки. Бог ты мой!! Что же это получается? Прошло ровно полвека,- он снова налил.- За дату и за всех нас. И тех, что на фронте, и тех, что в тылу,- выпил.- Сукин я сын! На могиле друга был в последний раз в 1953. Сорок лет назад. Поеду в июне обязательно. Найду ли могилу?- задумался он.- Найду! Ноги и память приведут".