Патриций - Галина Полынская

– Чего он тебе плохого сделал?

– Не твое дело! Я хочу его смерти!

Молодой человек удивленно уставился на бледное лицо девушки.

– Чего это вдруг? Ты же его вроде боготворила.

Анаис ничего не ответила. На ее потемневшем лице, словно густая вуаль, колыхалось какое-то странное выражение. Палач никогда не видел ни у кого из людей ничего подобного.

– Откуда это у вас? – севшим от волнения голосом спросил Сократ. – Где вы взяли это?

Толстяк хотел шагнуть вперед, но старик остановил его:

– Нет, нет, ниже нет ступеней, смотреть можно только отсюда, ближе нельзя подходить, можно повредить защитную среду.

В темноте, освещенная лучом яркого света, висела гигантская каменная голова. Она была довольно сильно повреждена, но все-таки без труда различался причудливый шлем, длинные каменные волосы, кусок массивной шеи и три пустых глазных провала.

– Потрясающе! – вздохнула Терра. – Алмон, это же твое изображение!

– Голова древнего Идола с Мара… – произнесла Анаис. – Откуда это у вас?

– Это еще не все, – улыбнулся старичок, – следуйте за мной.

Он шагнул куда-то в сторону, и друзья поспешили за ним. В темноте лестница делала поворот, и взору открывалась следующая картина: в тонкой голубой клетке энергетических лучей находилась скульптура. В отличие от головы, она оказалась почти не поврежденной и сохранилась гораздо лучше. Скульптура изображала высокого старика с посохом в руке, рядом с ним стояла девушка с развевающимися волосами. Она улыбалась и выглядела точь-в-точь как Анаис. Старика тоже невозможно было ни с кем перепутать – это был Учитель.

– Мы полагаем, это единственное сохранившееся до наших дней изображение Торна, одного из Создателей Солнечной Системы, и его дочери Геласперы, – сказал старик. – К сожалению, мы больше не можем здесь оставаться, любое чужеродное присутствие влияет на защитный слой.

В молчании друзья поднялись наверх. После величия и тайны подземелья бьющий солнечный свет, букеты цветов, наполняющие храм, казались иллюзорными, ненастоящими, в сравнении с фрагментами истории, хранимыми священниками глубоко под землей.

– Из поколения в поколение наш Орден несет тайну древних скульптур, – тихо улыбнулись глаза старика. – Мы ждали, мы были уверены…

– В чем?

– Что скульптуры притянут вас, живых, и тогда мы сможем стать величайшей, самой древней и могущественной религией. У нас будут живые идолы, живые боги.

– Ах, вот оно что… – рассеянно произнес Сократ.

Он смотрел на кислые физиономии Памяти и Судьбы.

– Знаете что, – медленно произнес он, – вы пока поменяйте эти статуйки на что-нибудь поприличнее, а мы подумаем над вашим предложением. Идемте, уважаемые.

– Куда же вы? Погодите, выслушайте меня…

– Обратно, в историю.

Патриций стоял у окна своего кабинета и смотрел в Парк. Его глаза были гневно-серыми. Анаис раздражала своим упрямством и упорным желанием избавиться от Весты. «Пора преподать ей маленький урок, – подумал Владыка. – Хотя навряд ли будет толк. Она уже уснула, ее не пробудить».

– Как же так получилось? – Анаис смотрела в окно гостиной уже добрых полчаса. – Скульптуры древние, я живу сейчас, почему же я и та девушка из подземелья так похожи?

– «Похожи» – слабо сказано, – вздохнул Сократ, – вы – одно лицо, а старик с посохом – вылитый Учитель. Как монах сказал его зовут?

– Торн, – Терра налила себе вина, – создатель Системы с дочерью… С тобой, Анаис.

– Не понимаю.

– Все очень просто, – толстяк погладил подбежавшего Понта. – Ты рождалась, жила, умирала, снова рождалась, снова жила, оставаясь неизменной внешне. Твои жизни накладывались одна на другую, и ты постепенно забыла, кто ты и откуда.

– Ты все-таки думаешь, что это я?

– Вне всякого сомнения. Если бы в твоей теперешней жизни не было Учителя, можно было бы подумать, что это простое совпадение, а так все сходится.

– А как же Патриций? Получается, что он мне не отец?

– Ничего не понимаю, – развел руками толстяк, – теперь ваше родство ставится под большое сомнение. А еще эта голова… я прямо весь мурашами покрылся, когда увидел это идолище…

– Ты еще добавь: «поганое», – хмуро произнес Алмон. – Теперь я в словах Селона больше не сомневаюсь, на Маре действительно жил мой народ, раз уж идола будто с меня ваяли.

– Патриций готов уничтожить все и всех ради Глаза Идола, единственного, как я понял, предмета, сохранившегося с Мара, – закурил Дэн. – А ведь у них там такое…

– Ну и какое? – поднял на него взгляд Алмон. – Это всего лишь скульптуры, спрятанные глубоко под землю, голова Идола мертва и бесполезна без Глаза.

– Кстати, я так и не спросил, согласны вы стать живыми реликвиями? – поинтересовался Сократ. – На вас повесят цветочные гирлянды и станут молиться, мы с ребятами тоже будем приносить букетики. Разбогатеете, зазнаетесь, перестанете здороваться…

– Перестань, Сократ, сделай одолжение.

– Ладно, – толстяк отодвинул собаку, пытавшуюся грызть его ботинок, – уже перестал. Интересно, как они смогли отгрохать такое подземелье? Слишком богатый Орден для такой маленькой религии.

– Захотели, постарались и смогли, – Алмон рассеянно смотрел на огонь в камине. – Хорошо, что они показали это нам. Я многое уяснил для себя.

– Что именно? – Анаис посмотрела на напряженное лицо полуволка.

– Не важно, – Алмон подбросил в огонь еще топлива. – Мне надо отлучиться не на долго.

– Скоро вернешься?

– Постараюсь поскорее.

Алмон быстро собрался и ушел. Когда за ним закрылась дверь, Сократ сказал Анаис:

– Теперь я не сомневаюсь, что он действительно что-то задумал, ты была права.

– Только бы он не совершил чего-нибудь непоправимого, – печально вздохнула девушка.

– Алмон не совершит, не беспокойся. А я вот могу, я ведь такой.

Анаис вошла в спальню, к Захарии. Он сидел в кресле у окна и даже не пошевелился, сделал вид, что не услышал.

– Здравствуй, любовь моя, – девушка сбросила с себя халат. – Я так соскучилась, просто до изнеможения. Сейчас у нас с тобой есть несколько часов… Что-то случилось? – она подошла к нему. – Почему ты молчишь?

Она тронула его за плечо, юноша покачнулся, и отсеченная голова скатилась с шеи, упав к ногам Анаис.

Алмон вернулся поздним вечером. Он не сказал, где был и почему задержался. Не стал ужинать, а сразу ушел в свою комнату. Друзья не даже не пытались приставать к полуволку с расспросами, они сожгли в камине все топливо, запасенное толстяком, и отправились спать.