Люблю, убью, умру... - Татьяна Тронина

— Непременно накажет!

Все косились на меня со странным выражением.

«Уж как похожа…», «Вылитая Вера!», «Говорят, только-только друг друга нашли… Отец-то у них общий!»

Все были в курсе страшной истории, которая произошла несколько дней назад. «Перепутал он их. Хотел одну убить, а вышло так, что Вера наша ему подвернулась». — «За что?» — «Все из-за ревности…» — шептались в толпе, впрочем, как-то сдержанно, не договаривая. Эти слова никто не произносил вслух, но я чувствовала, как они витают над свежей могилой: здесь должна была лежать я, а не Вера.

Я все еще не понимала, что больше никогда не увижу Веру. Просто стояла, чувствуя, как в висках пульсирует нагретая кровь.

Как она была добра, как чиста. У нее была душа ребенка. Бесхитростная и простая. Медсестра. Сестра милосердия. Моя сестра…

Бледный ангел, заслонивший меня от пули. Она встретилась мне, чтобы спасти меня.

— Лизочка… — спотыкаясь, ко мне подошел Рома Пеньков. Он мне вдруг показался старым и каким-то побитым. Из-за мук совести, наверное. — Я ведь мог предотвратить все это…

— Как? — равнодушно спросила я.

— Дэн все грозился, что убьет тебя… Кричал, что отомстит. Нет, вру, не кричал — шепотом говорил, но как будто кричал. Сначала очень ждал, особенно накануне того дня, когда свадьба ваша должна была быть — даже не отменил ничего, верил, что ты придешь. А потом словно с цепи сорвался… Все где-то бегал, с кем-то договаривался, билеты какие-то заказывал… Но я не верил — уж очень на него не похоже, чтобы он решил убить. Тебя. Так он тебя любил…

— Так любил, что убил… — отозвалась я.

— Лиза… — к нам подошел Саша. — Может быть, пойдем?

— Да, пойдем, — устало произнесла я.

Втроем мы медленно побрели к выходу. Я шла посередине, взяв под руки Пенькова и Сашу.

— Он не звонил вам, Роман? — спросил Саша.

— Кто? — испугался тот.

— Ваш шеф.

— Нет… вот как случилось все, так ни слуху ни духу. Наверное, он уже далеко, — с мистическим ужасом произнес Пеньков. — Денис, он такой… сквозь игольное ушко пройдет. Бросил нас всех.

— Кого это — всех? — спросила я.

— Ну, салон, работу… У нас же теперь вроде как производственный кризис, — тяжело вздохнул Пеньков. — Правда, заместитель Дениса есть, но он человек ненадежный, так что скоро контора наша накроется медным тазиком. А у меня, между прочим, мать — инвалид первой группы и сеструхе за сорок пять, не замужем она до сих пор, за матерью присматривает… Я их обеих содержу.

— Не пропадешь, — мрачно сказала я. — Тебе без Дениса даже лучше будет.

Мы вышли из ворот. Там, за оградой, стояли припаркованные у обочины машины, и я сразу узнала автомобиль Пенькова — старую черную «Волгу». Выглядела она изрядно побитой и поцарапанной, заднее крыло было покрашено в коричневый цвет.

— Вас подвезти? — робко предложил Рома. — У меня не машина, а зверь!

Я бы засмеялась, если бы могла, но губы почему-то не могли сложиться даже в обычную усмешку. Денис, скотина, мог бы отдать Пенькову что-нибудь более приличное, а не это ржавое чудовище.

— Нет, спасибо, — вежливо отозвался Саша. — Мы тоже на колесах…

— Ну, как знаете…

Мы ехали молча. У меня перед глазами стояла черная яма. Гроб опускали в нее, а в гробу была… я, мертвая, с простреленным сердцем…

— Лиза, очнись… Лиза, мы приехали…

— Что?..

Вздрогнув, я перевела взгляд на Сашу.

— Мы приехали.

Я молча вышла из машины. Мы стояли у подъезда, но мне совсем не было страшно — неожиданно я почувствовала, что Денис уже никогда не появится здесь. Мне больше нечего бояться…

Дома я медленно сняла с себя длинную черную шаль. До того она лежала на дне какого-то ящика, позабытая и ненужная после маминых похорон, — я была уверена, что больше никогда мне не понадобится это траурное покрывало… Платье на мне тоже было с тех печальных времен. Ах, если б знала — выбросила бы сто лет назад, не искушала бы судьбу!

Саша стоял у окна, сложив руки на груди, и пристально смотрел на меня.

— Приляг, Лиза, — сказал он. — Ты устала. Ты очень бледная… Я посижу рядом.

— Не надо, — ответила я. — Не надо возиться со мной, точно с ребенком… Я справлюсь.

— Я хотел тебя спросить… Там, в спальне, за шкафом, я заметил одну картину.

— Какую еще картину? — наморщила я лоб.

— Обнаженная женщина на снегу.

Точно, а я и забыла — я туда спрятала портрет Дуси Померанцевой! Почему-то мне сейчас совсем не хотелось смотреть на него…

— Ну и что? — равнодушно спросила я.

— Она похожа на тебя.

— Что? — Я вздрогнула, точно от электрического разряда. Дуся Померанцева, хоть и была моей непосредственной родней, ничем не могла напоминать меня. Тяжелые черные косы, тени вокруг глаз, форма губ, которая больше напоминала о периоде торжества «Мира искусства», чем о сегодняшних тенденциях модного макияжа…

— Она похожа на тебя, — повторил Саша. — Я сейчас это вдруг понял.

— Не может быть, — сказала я. — У нас совершенно разный тип внешности. Она черноволосая, немного восточного вида, а я блондинка, между прочим, натуральная… — с тоской добавила я.

— Нет, что-то общее есть…

— Ах, Саша, тебе показалось — потому, что я сейчас вся в черном!

— Так что это за картина? — с удивлением переспросил он. — Очень сильная вещь — судя по всему, ее рисовал мастер.

— Это Дуся Померанцева, — устало сказала я.

— О господи! Откуда? Ты… впрочем, тогда все понятно, и нет ничего удивительного в том, что вы с ней похожи! — На лице Саши отразилось волнение. — Да-да, старая история, которая касалась наших семей… Знаешь, кажется, она начинает захватывать и меня. Бледный ангел, который прячется за шкафом…

— Саша! — Мне совсем не хотелось говорить об этом. Только что я похоронила свою сестру, и декадентская лирика сейчас мало волновала меня, хотя раньше я не могла без нее существовать.

— Что, Лиза? — Он выглядел растерянным и ошеломленным.

— Не надо…

Он подошел ко мне и обнял меня.

— Ладно, не буду. Лиза… Как же я тебя люблю, Лиза.

— Сестра моя умерла, а ты о любви… Нет, Саша, замолчи.

— Хорошо. Я дождусь того дня, когда мы сможем поговорить с тобой об этом. О том, как ты дорога мне…

Мне иногда казалось, что жизнь в нашем Филологическом институте не замирает ни на мгновение. Даже в те дни, когда нет занятий по причине календарных праздников, выходных или каникул. Всегда светится какое-нибудь окно, или кто-то сидит в пустом читальном зале, перелистывая толстый фолиант, или не сдавший зачет разгильдяй бродит по коридорам с тоскливым и жалобным лицом, выискивая преподавателя…

Вот и сегодня, несмотря на то, что был воскресный день и одновременно праздник, дверь в альма-матер была распахнута. Сонный охранник у входа кивнул мне из-за стеклянной перегородки.