Берия. Преступления, которых не было - Елена Прудникова

Однако самое отвратительное в этой истории было то, что все происходящее со мной видела из тюремной камеры моя мать. Ее подвели к решетке и предупредили: «Сейчас мы расстреляем вашего сына! Но его судьба в ваших руках. Вот документы, которые нужно подписать! Подпишете — и мы гарантируем ему жизнь!»

Мама ответила: «Расстреливайте нас вместе! Вы все равно не сдержите свое слово, а мы умрем порядочными людьми». Но, увидев меня под прицелом автоматчиков, упала в обморок. На второй день — а мне тогда не было и тридцати! — я увидел в отражении воды, что поседел.

Вот почему солдаты так странно смотрели на меня! Их изумило мое мгновенное преображение»93.

После этой истории Серго рассекретили, смягчили режим, он смог даже работать в тюремной камере. Там он создал систему, которая позднее будет использоваться на подводных лодках.

«Допросы приняли характер бесед, — вспоминает Серго. — Заместитель генерального прокурора Цареградский сказал мне, что ведет следствие по делу моей матери, а позднее признался, что оформлял протокол допросов моего отца, которые якобы проводились.

В последнюю нашу встречу в тюрьме сказал:

— Сделайте что-нибудь хорошее, обязательно сделайте. Докажите, что все это…»

Следствие по их делу явно зашло в тупик. Никаких более-менее толковых обвинений предъявить жене и сыну Берия следователи так и не сумели. Надо было что-то с ними делать…

Конечно, простые люди могли и исчезнуть бесследно. Но они не были простыми людьми. Это были жена и сын Берия.

Прошло уже почти полтора года со дня их ареста. «Наверху» все успокоилось, вопрос о власти был решен, угар, в котором все совершалось в том роковом июне, начал проходить. Да и управление страной на поверку оказалось далеко не таким простым делом, как сначала думалось. Должно быть, не раз за эти полтора года члены Президиума ЦК, обладавшие теперь всей полнотой власти — но и всей полнотой ответственности! — вспоминали Берия, который был пусть и резким, и нетерпимым, но какая это была голова! Мстить его жене и сыну как-то уже никому не хотелось. Просто так отпустить их тоже было нельзя. Так что же делать?

Должно быть, тогда и родилось это письмо Нины Берия Хрущеву с просьбой о помиловании. Его разослали всем членам Президиума ЦК и постановили: раз уж она так просит, отправить ее и Серго на поселение в административном порядке.

Вскоре Серго привезли на Лубянку, в кабинет тогдашнего председателя КГБ И. А. Серова. Там же находился и Генеральный прокурор.

Вспоминает Серго Берия:

«В кабинете Серова Руденко объявил мне, что советская власть меня помиловала.

— Извините, — говорю, — но я ведь и под судом не был, и оснований для суда не было. О каком же помиловании идет речь?

Руденко вскипел и начал говорить о заговоре. Но тут его перебил Серов:

— Какой там заговор! Не морочь ему голову! Хватит этого вранья. Давайте по существу говорить, что правительство решило.

И Серов зачитал мне решение Политбюро, на основе которого Генеральная прокуратура и КГБ СССР вынесли свое решение. Я узнал, что отныне допущен ко всем видам секретных работ и могу заниматься своим делом.

Еще мне сказали, что выбор места работы остается за мной. О Москве не говорили, предполагалось, что я ее не назову…

Я выбрал Свердловск… Еще до моего ареста мы начали создавать там филиал своей организации.

— Свердловск так Свердловск, — согласился Серов… Сюда же, в кабинет Серова, привезли и маму. Ее вызвали после меня и сказали, что она может оставаться в Москве или уехать в Тбилиси. Мама ответила, что поедет туда, куда направят меня…

В Свердловск мы ехали под охраной. Мне выписали паспорт на имя Сергея Алексеевича Гегечкори, а на все мои недоуменные вопросы я получил единственный ответ: «Другого у вас не будет…»».

Итак, их не просто отпустили, а отпустили, как невиновных, лишь убрав из Москвы, чтобы не мозолили глаза. Нину Теймуразовну даже готовы были выпустить в Грузию, куда въезд родственникам Берия был, вообще-то, запрещен. Серго получил в Свердловске работу, квартиру — зато потерял имя. Кроме того, его лишили воинского звания, ученой степени, орденов и медалей, даже боевых. Ему предстояло начинать все сначала.

В тот день, 26 июня, когда Серго увозили из Кремля, Ванников обнял его и сказал: «Держись! Знай, что у тебя друзей больше, чем ты предполагаешь!» И ведомство Берия не выдало сына своего руководителя.

Когда Серго только арестовали, в той организации, где он был главным конструктором, состоялось партийное собрание, на котором его должны были исключить из партии. Собрание отказалось это сделать, пришлось исключать через ЦК. Затем провели повторные испытания всех систем, которые он конструировал, и все испытания прошли успешно, саботажа пришить не удалось.

Помогали ему и позднее. Серго вспоминает, что в Свердловске его навещали ученые, в том числе и Курчатов. Как он узнал позднее, известные ученые, такие, как академик Минц, обратились в ВАК с требованием вернуть ему ученую степень — из этого, правда, ничего не вышло. Но он все равно пробился, став заместителем директора института, главным конструктором крупного проекта, защитил кандидатскую диссертацию, подготовил докторскую, но тут ему посоветовали: «не надо». Ну, не надо, так не надо…

Серго считает, что в первую очередь в этом проявилось отношение не к нему, а к его отцу, опосредованная реакция на происходящее. Скорее всего, так оно и было. Даже сейчас, когда в беседе с людьми, каким-то образом связанными с атомными делами, упоминаешь фамилию Берия, о нем говорят только хорошее.

…Естественно, в Свердловске скоро узнали, кто такие Нина и Серго Гегечкори. Серго вспоминает:

«Иной раз возвращается мама после второй смены — она в заводской лаборатории работала — а тут, как это нередко случалось в рабочем районе, драка. Сразу же кто-то подходит.

— А мы вас знаем. Не волнуйтесь только… Мы вас проводим до самого дома.

И провожали».

…После десяти лет жизни в Свердловске Нина Тей-муразовна заболела. Врачи посоветовали сменить климат. Тогда Серго обратился за помощью к руководству — естественно, к своему, и неожиданно им разрешили переехать куда угодно — хоть в Москву, пожалуйста! Более того, Хрущев поручил тогдашнему председателю КГБ Семичастному заняться его трудоустройством. Они выбрали Киев. Забегая вперед, можно сказать, что к 1990 году Серго стал директором и главным конструктором киевского института «Комета». Два раза он терял паспорт, пытаясь вернуть себе имя — не получалось. Лишь с началом перестройки он смог это сделать, и в 1994 году, в самый разгар антисталинской истерии, выпустил под собственным именем книгу под названием: «Мой отец — Лаврентий Берия». Да, те, кто выпускал его из тюрьмы в 1955 году, и во сне не сумели бы предвидеть такой поворот событий… То «хорошее», о чем просил следователь Цареградский, Серго Берия сделал. Он первый начал счищать грязь и мусор с могилы своего отца. Ветер истории пришел позже…

…Хрущев два раза писал Нине Берия, зачем-то предлагая встретиться, но она никак не отреагировала — да и о чем им было говорить? К Серго приходили из комиссии партийного контроля с предложением восстановиться в партии, но он этого не захотел.

Когда Серго приезжал в Москву, с ним встречались Микоян, маршал Жуков — об этих беседах мы уже писали. Виделся он и с членами суда Шверником и Михайловым.

«Я поверил Швернику, который, будучи членом суда, не видел на судебном процессе моего отца. Не было его там! …Сидел на скамье подсудимых слегка похожий на отца какой-то человек и за все время разбирательства не произнес ни слова.

«Это не был твой отец!» — сказал мне Шверник.

Михайлов утверждал то же самое»94.

Впрочем, и эти встречи, и оправдания, и запоздалое сожаление Хрущева уже не имели ни малейшего значения. Машина, запущенная в 1953 году, набирала обороты.

Вслед за первым убийством Берия последовало второе — уничтожение его как государственного деятеля и просто как человека, невиданный по размаху, беспрецедентный «черный пиар», сравнимый разве что с той истерией, которая поднялась вокруг имени Григория Распутина.

В постановлении Президиума ЦК КПСС от 10 декабря 1953 года, на котором утверждалось обвинительное заключение по делу, было записано: «Обвинительное заключение разослать для ознакомления членам и кандидатам в члены ЦК КПСС, а также первым секретарям обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик». Однако, судя по нижеследующим воспоминаниям, сделано было не только это…

Вспоминает полковник в отставке А. Скороходов, который в 1953 году служил в гвардейском зенитном артиллерийском полку, расположенном под Москвой.

«В ноябре 1953 года призрак Берия снова напомнил о себе. Вместе с шестью батареями полка я был в лагере, где нам предстояло провести учебно-боевые стрельбы. Как-то вечером позвонили из штаба лагерного сбора: „Приезжай как можно скорее, познакомишься с одним любопытным документом“,