Фантастические тетради - Ирина Ванка

"Мы, называющие себя посредниками, после тщетного долготерпения и демонстрации беспрецедентной выдержки, которой, в конце концов, наступает конец, пристрастно изучили суть нападок наших бонтуанствующих собратьев и пришли к выводу, что большинство из них лишено малейшего здравого смысла. Но, отдавая дань вежливости оппонента, мы не можем продолжать молчание и считаем возможным ответить первым и единственным "постулатом истины" безо всякой надежды, что он когда-нибудь пойдет бонтуанцам на пользу: "Дар поиска истины - есть величайшая глупость, дарованная природой разумному существу. Истина - есть направления поисков, которые где-нибудь да пересекутся. Ищите пересечения. Большего нам не дано". Из тех же архивов.

Глава 23

Следующее несчастье окончательно и бесповоротно подвигло Матлина на то, что пора возвращаться немедленно, любой ценой, плюнув на все, и чем быстрее - тем лучше. Он бы с чистой совестью всю вину за произошедшее взвалил на Али, если бы Ксарес неоднократно не предупреждал его о том, что рано или поздно что-нибудь в этом роде обязательно случится: "Не позволяй Суфу покидать болф. Ему не место на Земле, а в обществе твоих знакомых тем более не место". Но существа этой расы были рассчитаны на гораздо большие физические перегрузки, чем могла предложить Земля. Даже, несмотря на то, что эти гуманоиды не пройдут на ногах лишних сто метров и в рукопашной драке проиграют любому землянину средней хилости. Их физическая и интеллектуальная выносливость внушала Матлину уверенность: ничего плохого с Суфом на Земле случиться не может. Он не принял в расчет лишь один, несущественный, на первый взгляд, фактор - психику. Точнее, те психические изменения, которые происходят в замкнутом пространстве с существом, выросшим в открытом космосе с неограниченными возможностями передвижения. Суф заболел. Этот факт стал известен Матлину, к сожалению, когда он бессилен был что-либо сделать, кроме одного - убедить своего учителя как можно скорее покинуть Землю. Эту болезнь, по аналогии с морской болезнью, можно было бы назвать воздушной, а точнее "самолетной" или "самолетовой", если стилистика допускает. Суть ее впервые открыл Матлину тот самый несчастный авиалюбитель обидчик, которому выпала честь первому ощутить на себе ее опасные симптомы. Об этом свидетельствовала неожиданная седина на его висках и бешеный взгляд выпученных глаз. Он был похож на человека, прошедшего все круги ада и чудом уцелевшего лишь для того, чтобы предостеречь от этого кошмара оставшееся человечество.

Костя, пилот-обидчик, добившись, наконец, аудиенции у Матлина, начал все, как он выразился, "с самого попорядка": с первого дня своего знакомства с этим "камикадзе"... - Да, я тоже был не прав, - признавался Костя, - не стоило его так прямо посылать... Но мы после этого двести раз извинились. Я предлагал его устроить в авиаклуб, если он достанет все медицинские справки, что он не псих... и тому подобное. Что ему понадобится напрыгать с парашютом, пройти теорию, тренажеры и только потом... Он уставился на меня, как на идиота. Собственно, кто ему, иностранцу, здесь даст справку, что он не псих. Тем более, сразу видно, что он у тебя чуток того... с приветом. Я пожалел его: давай, говорю, прокачу, только не на нашей машине. Нашли ему теплые сапоги и... ну, ребята схохмили, клеенку принесли подстелить под задницу, на всякий случай. Весь полет он сидел, как парализованный, не шевельнулся, ни слова ни сказал. Первый раз, одним словом... Сели. Он говорит: "Все понял. Давай теперь я." А глаза - бешеные. Ладно, - думаю, - пускай взлетит... Я погляжу, что он потом делать будет... Поверишь, Феликс, я не смог взять на себя управление. Что он сделал с машиной? Когда успел? Я не новичек, я всякое видел, но клеенку мы подстелили не под ту задницу... Поверишь, Феликс, это болезнь... Пойми меня правильно, он не жилец на этом свете. В нем отсутствует даже элементарное чувство жопы. Таким людям за штурвал садиться нельзя. Костя схватил со стола нож и начал им водить в воздухе, изображая фигуры пилотажа, которые вытворял Суф, и сложность которых непосвященный Матлин едва ли мог оценить. - Он садился, когда бак был на нуле, можно сказать, планировал. Я выполз на крыло - наши бегут: "Вы что, мужики, ох...ли? Над городом! Над домами!" Я в этот же день пошел ставить свечку, а он... Суф твой, больше не появлялся. Мужики говорили, он был немного не в себе... Если у него что-то не получается - он всегда такой. Матлин выслушал эту исповедь с показной меланхолией, но возбужденному собеседнику одного ножа не хватило, он поднял с пола бумажку, которая оказалась справкой из домоуправления, стал сворачивать ее в трубочку, но вдруг оторопел. - Ты что, Эдмундович? - Эдуардович, - успокоил его Феликс, - ну и что дальше? - Я, конечно, понимаю, - у несчастного Костика совсем опустились руки, не нужно было его провоцировать... - Это я виноват, - объяснил Матлин, - я должен был тебя предупредить. Я не ожидал, что он доберется до штурвала. - Ты ж ему объясни, пусть не обижается, но ты сам понимаешь, после такого номера... Я, конечно, очень перед ним извиняюсь, но пусть лечится парень, если у него не все дома... И в клубе больше не показывается...

Где и на чем был второй, третий, десятый полет Суфа, Матлину оставалось только догадываться. Он не отпускал его от себя ни на шаг, следовал за ним, как привязанный, свалившись от усталости, спал возле него в Перре. А если просыпался один, тут же кидался на поиски и находил его вблизи каких-нибудь огороженных аэродромов, сидящим на дереве и заворожено рассматривающим стоящие самолеты. Суф кидался на все, имеющее хоть какое-то отношение к авиации, даже на рекламные плакаты авиакомпаний. Он мог полчаса простоять возле витрины, на которой выставлен макет лайнера. Он способен был выстоять несколько очередей подряд в парке Горького, чтобы снова и снова забраться в "Буран", и вместо того, чтобы слушать экскурсовода, норовил пощупать руками все, до чего можно было дотянуться. Едва заслышав звук пролетающего самолета, он мчался к окну и подолгу глядел ему вслед. На Перре он много раз преследовал летящие авиалайнеры, прощупывая их от носа до хвоста, совал щупальца в работающие турбины, замерял давление в отсеках, делал проекции работы внутреннего оборудования, пока Перра не начинала рычать, имитируя звуковую палитру работающей машины, и реагировать на воздушные потоки. Сфера приложения его интересов была столь широка, что он с одинаковым восторгом цеплялся и к дельтапланам, и к реактивным истребителям. Когда ему попался "Мираж", Матлин было успокоился: кажется, "дите" взрослеет, по крайней мере, должно перестать проверять на прочность вращающиеся лопасти вертолета. Но когда Суф извлек из оконной рамы сонную муху, отогрел ее и заставил курсировать по квартире, - стало ясно, что это еще далеко не предел. В свисте закипающего чайника Суф расслышал сходство со звуком прогревающихся турбин какой-то модели "Боинга". Но однажды, узрев "кукурузник" сельскохозяйственной авиации, чуть не выбросился из окна электрички: "Как же так? Один? В чистом поле? Никто его не охраняет наверняка, никому не нужен?" - Никому не нужен, - ответил Матлин, - поэтому и не охраняют: он наверняка уже проржавел насквозь. И был не прав. На следующий день кукурузника в чистом поле не оказалось. Суф не появлялся три дня, а Перра одиноко прогуливалась туда-сюда вдоль железнодорожной ветки среди подмосковных, засыпанных снегом, полей.