Война во времени - Александр Пересвет

А плохой человек — везде плохой человек. Тот, который гребёт всё под себя и отнимает всё для себя. Тот, для которого другие люди — не люди, а лишь предметы для удовлетворения его интересов и его жадности. Или его злобы и жажды власти.

И может быть, именно неандертальцы в этом смысле моральнее тех, которые считаются предками современного человека. Этих уламров, как про них рассказал Сашка. В здешних лесах и пещерах плетутся свои интриги и кипят свои страсти — но тут нет подлости и злобы. В их племени арругов все люди — разные. Но нет подлых. И нет жадных. Или потому и нет подлых, что нет жадных?..

Или, например, слово. Здесь, если дал слово, если пообещал что-то, то обязан выполнить. Даже не дискутируется эта тема. Иначе не выжить. Нужность человека для племени определяется не по красноречию, а по делам. Ибо нет возможности проверять сказанное. Когда все заняты выживанием, то и о человеке судят не по словам, а по тому, как он участвует в этом общем процессе.

Антон вспомнил, как убеждал поначалу арругов в преимуществах лука. Ну что ж, их можно было понять. Охотники со стажем выживания в супер-опасном мире — зачем им нужно было оружие, из которого завалишь зверя едва ли с более дальнего расстояния, нежели с того, на котором применяется копьё? А копьё к тому же — оружие мощное: раз — и зверь уже дёргает ногами в агонии. А стрела? Тут надо попасть лишь в жизненно важные центры — или бегать за зверем, выжидая, пока тот не истечёт кровью.

Да и то, что мог показать Антон, так сказать, технологически, охотников не убеждало. Естественно, мальчик, развлекавшийся луком на даче, не мог предложить им настоящего, адекватного оружия. Он мог сделать лишь модель и показать сам принцип. Уже натянуть собственный лук для него, с его тогдашними не закрывшимися ранами, было той ещё задачей. Сложной.

Но Антон дал тогда слово, что при всей внешней слабости нового вооружения оно обязательно себя покажет двумя вещами. Большей дальностью боя, когда лук сделает мужчина — и сделает под себя, под свои силы. И многозарядностью, если можно так сказать.

И ему — мальчишке! — просто поверили. Вместе прошли по всей «производственной цепочке», сотворили лук по руке, натренировались и — да, скупо признали вообще немногословные арруги, хорошее дело Антон придумал.

А уж когда лук так эффективно проявил себя в войне с уламрами…

Или вот эта их общинность. Совсем не существует воровства. Эти люди вообще не знают чувства собственности. Они не копят богатств. А всё накопление направлено лишь на то, чтобы иметь что-то под руками в неизбежные тяжёлые времена.

Причём эти люди всегда делятся друг с другом. Вплоть до курьёзов доходит. Приносят, например, женщины вкусных ягод со своей «тихой охоты» в лесу. И раздают их всему племени. Причём подчас себе ничего не оставляют. Оказывается, в лесу собранное есть не положено. А в племени — всё общее. И делит уже, к примеру, вождь. Или — как наивно сказала одна из местных девочек, явно положившая глаз на Антона, — свой мужчина. Именно он должен наделить её, добывшую пищу, частью её же добычи. Зато получается в результате, что оба теперь — друг друга кормят и, значит, они вместе…

И Антон снова со смущением вспомнил, как мерзко хихикал гадский Гуся, когда та девочка всё требовала, чтобы он её угощал похожими на чернику ягодами.

И на Альку не хотелось смотреть…

Или, скажем, ремень на джинсах. Очень понравился он вождю Кыру. На что и был сделан намёк в самой прямой форме. Хотя на что ему ремень, что поддерживать? Пришлось отдать — хорошо, хоть джинсы, вернее, то, что от них осталось, достаточно плотно сидели, не спадали. Впрочем, всё равно пришлось их, совсем уже грязные и порванные после войны, заменить на здешние штаны.

И что? Вождь был в полном восторге от такой чудесной вещи — но через несколько часов в ремне на голое пузо щеголял уже другой воин. Потом ещё один. И лишь когда вещь обошла всё племя, и все ею насладились, — лишь тогда вождь по праву затянул ремень на своей талии.

И в то же время субординация очень сильная. Лучшее из добычи достаётся вождю. Затем — по старшинству — мужчинам. Только потом — «нахлебникам», женщинам и детям.

Зато и дерутся они все вместе, дерутся за любого, как за себя. Гусю вон, хихикана дурацкого, выручать отправились всего лишь из-за того, что тот успел своим бамбуковым копьём с вождём обменяться. Как же — в воины племени тем самым приняли. Теперь он — арруг. И бросить его в руках у врага невозможно.

Правда, это не избавило Сашку от необходимости искупаться в местном озере, чтобы «родиться» в здешнем племени, а заодно очиститься от чужих духов и быть принятым здешними. И Антон с мстительным удовольствием вспомнил, как тот лез в воду, голый, на глазах у Альки и всех прочих и — красный, как рак…

И вообще — внутри этого общества нет преступлений. Ни уголовных, никаких. Наверное, кому-то хочется чего-то запретного, но никто никогда не посмеет пойти в этом дальше загнанных в самую глубь черепа мыслей. А скорее всё-таки — и мыслей таких не приходит. Не вызывает их обстановка окружающая. Даже драк тут никогда не бывает. Может, потому, что все трудятся, и у людей просто не успевает накапливаться эта избыточная энергия безделья и агрессии?

В общем, логика этой жизни проста, подытожил Антон. Сегодня ты не поделился, а завтра придётся плохо по какой-то причине — и уже не помогут тебе. Сегодня ты обманул — в следующий раз тебе не поверят, и ты останешься один. Всё исходит из тысячелетних законов совместного выживания, зафиксированных в памяти племени. Нарушение закона сурово карается всегда — и для этого не надо милиции. Сама природа — и милиция, и прокуратура, и суд одновременно. Выносящий к тому же в основном только смертные приговоры…

Хотя и отношение к смерти у них, у неандертальцев, гораздо проще, чем у нас, подумал ещё Антон, оглядывая довольных сытным ужином членов своего — своего! — племени. Они знают три варианта смерти: от старости, от войны и от духов. Последнее — это если причина смерти непонятна. И в случае чего тебя почётно похоронят.

Если не съедят за особые личные качества.

Но когда ты сам повидаешь много её, смерти, лиц… И сам побываешь за Кромкой… В общем, начинаешь легче к ней относиться. К её неизбежности…

Словом, это оказался мир жёсткий. Но чистый.

Потому и влечёт…

Сашке было хорошо. И вообще хорошо, и в частности.

Вообще — хорошо было сидеть вот так. У костра. С друзьями. В безопасности. И ступни практически не болят, намазанные какой-то тягучей субстанцией и аккуратно укутанные в меховые постолы здешней знахаркой. Гонув, да.