Великий Рузвельт - Виктор Мальков

Мур продолжал свой диалог с бывшим послом в Берлине, начатый еще в середине 30-х годов. Тогда в его глазах У. Додд, настаивавший на бескомпромиссно «твердом тоне» по отношению к нацистской Германии, выглядел неисправимым романтиком, неспособным постичь сложную дипломатическую интригу, затеянную Западом с одной целью – обезопасить себя, отведя энергию агрессоров в спокойное, контролируемое им русло путем ревизии версальской системы. Но, по-видимому, У. Мур испытывал уже некоторую неловкость от того, чем в реальной жизни оборачивалась стратегия «сдержанности» по отношению к агрессивным планам главарей Третьего рейха и их союзников. Он готов был согласиться и с тем, что Мюнхен бросил тень на дипломатию США, но все еще делал вид, будто иного не было дано. Такова была общая позиция правительственных сфер США и президента. Они уходили от ответа на вопрос, выиграл или проиграл мир (и Америка в том числе) в результате мюнхенской сделки: после «карантинной речи» Рузвельта любое признание могло быть истолковано против «себя самого».

А между тем ответ напрашивался сам собой. Атмосфера была наэлектризована до предела, несбыточными оказались все обещания Чемберлена, Даладье и самообольщение Рузвельта. Причем это стало очевидным сразу же после того, как были поставлены подписи под соглашением в Мюнхене. Мир не только не выглядел прочнее, но и утратил одну из важных своих опор – уверенность, что западные державы могут постоять и за себя, и за своих союзников – малые страны Европы. Р. Клэппер, влиятельный и хорошо информированный вашингтонский журналист, писал 30 января 1939 г.: «Ежедневная печать показывает нам, как близко Европа придвинулась к большой войне. Что менее очевидно, так это быстрота, с которой мы в Соединенных Штатах втягиваемся в этот процесс» {8}.

«У нас нет права кого-либо критиковать». Когда Джозеф Дэвис в конце октября 1938 г. дал такую нелестную оценку европейской политике США и любому проявлению морализма со стороны Вашингтона, он имел в виду вполне конкретный план «всеобщего урегулирования» (синоним политики «умиротворения»), настойчиво (и может быть, с согласия президента) внедряемый в сознание вашингтонской элиты заместителем государственного секретаря Самнером Уэллесом. Его главные положения Дэвису были известны: «исправление» версальских «несправедливостей» (прежде всего территориальных претензий) с учетом интересов Германии и пробуждение таким путем здравомыслящей прозападной оппозиции Гитлеру в самой Германии. Уэллес не снял с «повестки дня» свой план и после Мюнхена. Рузвельт также не расстался с надеждой, что в какой-то момент ему удастся усадить Гитлера за стол переговоров об окончательном «погашении» взаимных претензий, хотя и не испытывал при этом ничего, кроме брезгливости.

В противоположность тем, кто видел лучший способ восстановления стабильности в Европе в признании справедливыми требований нацизма пересмотреть итоги Версаля, другая часть «политического класса» США склонялась к мысли о подготовке условий для установления военного и политического сотрудничества предупредительного характера между США и другими странами (включая СССР), которым угрожали страны фашистского блока. Правда, активность этой части «воинствующих интернационалистов» была ослаблена изоляционистской пропагандой, вызывавшими шок сталинскими репрессиями в СССР и не в последнюю очередь сомнениями в отношении последствий гражданской войны в Испании для демократических институтов в Европе. Противники «Рижской аксиомы» (выключения СССР из числа стран, с которыми США могли иметь нормальные дипломатические и партнерские отношения) не смогли добиться многого. Антисоветизм многих видных дипломатов (А. Бирл, У. Буллит), как хороший знак считавших рост германской мощи в центре Европы и видевших в Гитлере инструмент сдерживания большевизма, обрек на неудачу предпринимавшиеся усилия наладить взаимовыгодные контакты с Советским Союзом по военной линии, но представить Красную Россию угрозой еще большей, нежели фашизм, они не смогли.

Год 1939. Сумерки новой дипломатии

Первые недели нового 1939 г. ознаменовались началом крупного конфликта в недрах дипломатического ведомства США. Причиной его стало циркулирование в вашингтонских правительственных кабинетах письма одного из самых авторитетных и уважаемых американских политиков, давшего нелицеприятную оценку проводимому курсу внешней политики как правительства, так и конгресса. Само по себе оно являлось своеобразным зеркалом достигшего высокого накала размежевания взглядов на характер, исход и последствия гражданской войны в Испании (1936–1939 гг.).

Но сначала несколько слов об авторе публикуемого ниже послания. Он был личностью абсолютно незаурядной даже для формируемого по правилам самого строгого отбора американского политического Олимпа. Генри Льюис Стимсон, рукой которого было написано это открытое послание, пожалуй, являлся самым большим долгожителем среди государственных деятелей США первого ранга, занимавшим ключевые посты в трех администрациях на протяжении первой половины XX в. В кабинете президента-республиканца Р. Тафта (1908–1912) он обратил на себя внимание успешным руководством военной реформой на посту военного министра. В период экономических и политических невзгод для республиканцев в годы мирового экономического кризиса 1929–1933 гг. и трудного поиска новых ориентиров во внешней политике в условиях дестабилизации обстановки на Дальнем Востоке и в Европе Стимсон на посту государственного секретаря США в администрации Гувера сумел завоевать репутацию дальновидного и гибкого политика, противника твердолобого изоляционизма.

Поражение республиканцев на выборах 1932 г. привело к паузе в карьере Стимсона как государственного чиновника, но эта пауза закончилась в 1940 г., после того, как президент-демократ Франклин Рузвельт предложил ветерану государственной службы войти в его третий кабинет в качестве военного министра. Свой пост Стимсон оставил в 1946 г., подав прошение об отставке уже президенту Г. Трумэну.

Время появления письма Стимсона его преемнику К. Хэллу, вызвавшего целую бурю в стенах госдепартамента и в общественном мнении США, тоже способно сказать нечто важное нашему современнику. Агрессия фашизма повсеместно вступила в свою кульминационную фазу. С недели на неделю, несмотря на короткую послемюнхенскую передышку, ожидалась следующая серия его сокрушительных ударов по системе, утвердившейся в Европе после Версаля и давшей ей относительное успокоение, условно говоря, международно признанные границы и некое подобие суверенитета составляющих европейское сообщество территориальных государственных образований. В трагическую финальную стадию вступила гражданская война в Испании, где главный вклад в успехи мятежных сил Франко внесли две державы: Германия Гитлера и Италия Муссолини. Президент Рузвельт, движимый высокой патетикой мира, стабильности и добрососедства, не мог пройти мимо этой жуткой цепочки циничных, вероломно-разрушительных акций, фатально подвигающих человечество к последней черте. 4 января 1939 г. в своем послании конгрессу он говорил, что страны, которые придерживаются нерушимости договоров и добрососедства в своих отношениях с другими странами, не могут без ущерба для себя оставаться безразличными к нарушению международного правопорядка. Он дал понять, что знает, где находятся очаги военной угрозы.