Херсон Византийский - Александр Чернобровкин

Четырнадцатого августа 582 года умер император Тиберий Второй. Ходили слухи, что его отравили, добавив яд в тутовые ягоды. Склонен верить, что это вымысел, потому что не представляю, как можно пропитать ядом эти ягоды. За неделю до смерти он назначил своим преемником молодого каппадокийца Маврикия, пожелав ему: «Пусть твое правление станет для меня самой красивой эпитафией». Интересно, что он имел в виду? Сам Тиберий прославился транжирством. Говорят, за первый год он промотал семь тысяч двести фунтов (примерно 2,3 тонн) золота. О Маврикии я слышал, что он неплохо воевал с персами и, скажем мягко, не отличался щедростью. Получается, скупость – лучшая эпитафия мотовству.

58

В конце зимы дукс стратилат Евпатерий передал мне, чтобы я по возможности заглянул к нему в гости. Я предположил, что разговор пойдет о поставках оливкового масла. Мы с ним уже наработали схему, по которой масло покупалось чуть дороже рыночной цены, и половина этого чуть шла в карман дуксу. В России такая операция называлось откатом.

В кабинете дукса стратилата Евпатерия было тепло. Под мраморным полом пролегали трубы, по которым текла горячая вода. Римляне были большими мастерами в вопросах водоснабжения, отопления, канализации. Это не мешало дуксу кутаться в плащ из куньего меха.

– Не представляю, как ты жил в стране, где всегда холодно, – начал он, поприветствовав меня.

– Я уже и сам не представляю, – сказал я чистую правду, потому что привык к крымским коротким теплым и малоснежным зимам.

– Из Константинополя сообщили, что весной пришлют войска для освобождения Боспора, – сразу перешел к делу Евпатерий.

– Давно пора, – согласился я.

– Мои друзья пишут, что Маврикий решил восстановить империю в прежних размерах. Для этого набирает новых солдат, сообщил он.

– Как бы нам не прислали одних новичков, – сказал я.

– Не должны, – неуверенно произнес дукс. Видимо, эта мысль приходила ему в голову, поэтому добавил: – Оставим их охранять Херсонес.

– Понадобится моя помощь? – упредил я его просьбу.

– Да. Нужно будет перевезти пехоту. Конница пойдет своим ходом, – ответил он и сам спросил: – Сколько сможешь выделить кораблей?

– Два, – ответил я.

Дукс стратилат кивнул головой, потому что услышал то, что хотел, и продолжил:

– И еще потребуется помощь твоих друзей аланов. Само собой, им заплатят, как конфедератам. Сколько у них бойцов?

– Можешь рассчитывать на две сотни катафрактариев (тяжелых конников), – ответил я.

– Даже так?! – удивился дукс стратилат Евпатерий. – Я думал, у них легкая конница.

– В содружестве со мной аланы основательно потяжелели, – сообщил я. – А легкую аланскую конницу можно нанять в Согдее или готскую в Дори (Мангуп).

– Готы поставят пехоту, три нумерии (1200 человек), – сообщил он.

– Когда в поход? – поинтересовался я.

– Как только придут корабли с войсками, – ответил дукс стратилат Евпатерий.

Прибыли они в конце апреля. К тому времени я успел отвезти рыбацкие артели на Тендровскую косу. Там на зиму оставались несколько херсонцев. Они построили деревянные дома, обзавелись кое-каким хозяйством и заготовили рыбы. Подозреваю, что через несколько лет там будет деревня. Если, конечно, какие-нибудь залетные кочевники случайно не наткнутся на мою факторию. Кто там следующий должен прискакать в эти края? Угры, вроде бы? Я продал рыбу в Константинополе и купил в Ираклии оливкового масла для херсонского гарнизона. Война войной, а откат все равно нужен.

Затем я съездил на медный рудник. Отвез туда продуктов на полгода. Хисарн обжился на руднике, построил длинный готский дом с отдельными конюшней, сеновалом, кладовыми. Заодно подправил стены и возвел возле ворот башню, на которой несли службу двое часовых. Еще двое встретили нас на подходе, там же, где был пост утигуров. Я забрал медь и золото и поспешил домой.

Византийские войска прибыли на десяти транспортных кораблях. На каждом по нумерии, то есть, всего около четырех тысяч человек. Вместе с херсонским гарнизоном, добровольцами, готской пехотой и аланской конницей будет около шести тысяч. И еще пять дромонов для пресечения снабжения осажденного города с моря.

Первого мая армада кораблей двинулась к Пантикапею (Боспору). На каждом из моих судов было по сто солдат в трюме и на палубе и припасы в твиндеке. Когда проходили место, где я выпал с яхты, появилось предчувствие, что опять случится что-нибудь невероятное. Меня переполнило странное чувство – смесь восторга, как при долгожданной победе, и тошноты, какая бывает, когда сильно испугаюсь. Увы, чуда не случилось…

Высадили десант в том месте, где, насколько я помню, будет судостроительный завод «Океан». А может, ошибаюсь. Я часто бывал в Керчи в бытность курсантом и молодым штурманом. Иногда кажется, что узнаю место, в которое попал в шестом веке, а потом, что вроде бы и нет. Даже гора Митридат в первый мой визит в Пантикапей показалась знакомой и незнакомой одновременно. Наверное, потому, что она застроена домами и ограждена высокими стенами.

Тюрки нам не мешали. Они закрылись в городе, со стен наблюдая за высадкой. Им не позавидуешь: помощи ждать неоткуда, потому что гражданская война – самая безумная и жестокая из войн – у них пока не кончилась.

Мне было поручено вместе в дромонами пресекать снабжение города по морю. Я поставил оба свои судна на якорь напротив порта, ошвартовав их лагом. Место здесь тихое, ни течений, ни штормов, глубины маленькие, даже затонуть толком не сможешь. Почти весь день я купался, загорал и тренировался с Сафраком. В последнее время начал делать заметные успехи. Уже был не тот новичок, с которым гепид разделывался одной левой. Теперь и я мог фехтовать, держа меч не только в правой руке, но и в левой, и даже по мечу в обеих.

На пятую ночь меня разбудил Вигила:

– Кто-то плывет на лодке от крепости.

Было безветренная темная ночь нового лунного месяца. Не видать ни зги, зато слышно хорошо. Гребли почти на нас. Не меньше двух пар весел.

Когда они приблизились к шхуне, я приказал Вигиле:

– Зажигай факел.

Чужая шлюпка плыла метрах в двадцати впереди и слева от нас. Виден был только темный силуэт. Сколько на ней человек – не различишь.

– Плывите к нам или будем стрелять! – крикнул я.

– Не стреляйте, мы – ромеи! – донеслось со шлюпки.

В лодке плыли трое мужчин, женщина и семеро детей. Все оказались греками. Мужчины в возрасте от двадцати до тридцати. Женщине было лет двадцать пять, а детям от трех до шести-семи.

– Тюрки никого не выпускают из крепости, – рассказали беглецы. – Нас на веревках спустили со стены наши родственники. Лодка всего одна, только мы поместились. Завтра нас будут ждать те, кто тоже хочет убежать.