Фанфик Everything I am - Фанфикс.ру

— Ты думаешь, вас не связывает ничего, кроме… — Гермиона пропускает мимо ушей мои резкие слова, потом прикусывает костяшку пальца. — Вы спали вместе, — констатирует она.

Я снова останавливаюсь, глядя в упор. Я-то считал, она давно догадалась.

— Я думал, ты предупреждала меня быть осторожным, чтобы не выдать себя, как раз потому, что поняла это, — говорю я с внезапной усталостью и уже поворачиваюсь, чтобы уйти, но прибавляю, — жаль, что не так. Я только прошу молчать… о том, что сказал.

— Я знала, — нелогично заявляет Гермиона, вновь меня озадачивая, — просто не ожидала, что ты признаешься так спокойно. Я не растеряна, я обрадована, Гарри. Значит, теперь ты осознаешь себя нормальным человеком! Лично вынесу Снейпу благодарность. Отныне для меня не имеет значения, что он наш — твой — преподаватель, а ты студент, если это так благоприятно на тебе сказывается.

— При чем тут Снейп!.. — начинаю я — и осекаюсь.

Гермиона проницательно смотрит на меня:

— Знаешь, Рон уже зовет меня ходячим цитатником, но: «лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть». Надеюсь, ты не будешь жалеть в любом случае. Идем на Историю Магии, мы опаздываем.

* * *

Я иду от теплиц, измученный паркой духотой и влажностью. Лютневидки, магические цветы, выведенные несколько веков назад, требуют постоянного ухода и особых условий: теплой тени, всегда влажной земли и полива в определенное время суток. Профессор Стебль обрадовалась, увидев меня, вручила маску, которую велела закрепить как можно тщательнее, и нагрузила работой. Пересаживать молодые цветы с общих гряд в отдельные горшки, стараясь во что бы то ни стало не повредить разветвленную, не хуже чем у дерева, корневую систему.

Поначалу дышать сквозь пропитанную каким-то раствором марлю было крайне тяжело, даже голова кружилась, но когда я заикнулся о том, чтобы снять маску, то чуть было не лишил Гриффиндор двух десятков баллов. Оказалось, что лютневидки в сушеном виде составляют основной компонент снотворных зелий, а добавляются туда микроскопическими дозами. Если же, кипя негодованием на мою забывчивость, сообщила профессор Стебль, вдохнуть аромат свежей лютневидки, да еще получить с вдохом порцию фосфоресцирующей пыльцы, можно провалиться в летаргический сон, который в большинстве случаев оканчивается комой.

После этого я предпочел натянуть марлевую повязку повыше, до самых глаз. На тот свет мне не хочется. Знай я неделей раньше…

Как там Гермиона сказала: осознал себя нормальным человеком? Все может быть.

Стрелки на часах показывают семь, когда я освобождаюсь. Профессор Стебль благодарит меня, между делом заметив, что никто из ее собственных студентов не согласился помочь добровольно, не отрабатывая взыскание и не получая баллов. Я смущенно улыбаюсь и торопливо покидаю теплицы, снимая маску и полной грудью вдыхая свежий, пахнущий озоном воздух. После утреннего града небо так и не расчистилось, а часа в три пополудни разразилась столь любимая Гермионой гроза. Раскаты грома перекрывали тонкий голос профессора Биннса на Истории магии.

Трава мокрая, и я стараюсь придерживаться тропинки, ведущей напрямую к замку. По дорожке идти гораздо дольше, но знай я, что вымочу джинсы чуть ли не до колен, пошел бы там. Когда тропинка сворачивает, огибая угол замка, я слышу голоса и раньше, чем успеваю понять, кому они принадлежат, торопливо отступаю назад, в тень, не заботясь о том, чтобы не вымокнуть еще больше. Надеюсь, меня никто не успел заметить. Потом осторожно выглядываю.

Точно. Малфой сотоварищи стоит, сбивая волшебной палочкой капли дождя с ближайшего куста, и что-то вещает. Я слышу свою фамилию и весь обращаюсь в слух. Выйти и набить ему морду я успею, вдруг сперва повезет узнать о себе что-то, о чем сам не в курсе?

— Я его даже не ненавижу. Ненавидеть можно равного, — манерные интонации этого голоса заставляют меня усмехнуться. Ну конечно, куда нам до вас, чистокровных… — Поттер вызывает у меня только чувство брезгливости, — Малфой с силой бьет по листьям, и куст шиповника недовольно шумит, осыпая последние капли.

— А мне сдается, Драко, в тебе говорит еще какое-то чувство, — насмешливый девичий голос заставляет меня осторожно выглянуть еще раз. Миллисент смотрит на Малфоя, ничуть не смущенная его ледяным выражением лица.

— Какое же?

— Поттер интересный мальчик, — ее тон снисходителен, но я помню, как она рассматривала меня несколько дней назад, и сейчас это безразличие кажется деланным. Уж не нравлюсь ли я ей? Я приглянулся слизеринке. Только об этом всю жизнь и мечтал. — Ты, Драко, просто не можешь оценить его симпатичности.

— Сделай одолжение, заткнись, — судя по голосу, Малфой злится, — мне вполне хватает того, что его Снейп по какой-то причине давно милует.

— Это как? — голос Крэбба.

— А то ты слепой и не видишь, как!

Я чувствую, как холодеет под ложечкой. Он не может знать, просто не может!

— Баллы не отнимает, обзывать не обзывает, зачем-то в кабинет приглашал, — перечисляет Малфой, — притом, что я так и не добился от Снейпа, ради чего понадобилось это делать!

А, ну это еще ладно.

— А ты чё, допрашивал его? — Гойл.

— Допрашивал — не допрашивал, а задать вопрос имею полное право, при наших-то отношениях, — многозначительно роняет Малфой. — Сколько еще мы будем тут торчать? Пойдемте в замок, я хочу обсушиться!

— Ты же сам позвал нас гулять, — Миллисент кажется разочарованной, — тем более, погода классная…

Еще одна любительница ливней. Надо Гермионе сказать.

— Ну, если тебе хочется промочить ноги, не смею мешать, — сарказм в голосе Малфоя кажется настолько узнаваемым, особенно когда знаешь, кого он копирует… Я стою, всей спиной прижимаясь к стене, стиснув зубы и стараясь не пропустить ни слова. В том, что я чувствую, я разберусь позже.

— Да ладно, не придирайся, — примирительно говорит девушка в нескольких шагах от меня. Лишь бы ей не пришло в голову погулять в одиночестве, а то мы столкнемся. — Ты сам не свой из-за Поттера, Драко. Можно подумать, ты в него влюблен, а он неверен!

— Я? У тебя точно мозги отсырели! — интересно, он на всех так орет? Даже то, что отец в Азкабане, не привило ему чувства реальности. — Если бы мне пришло в голову ревновать, так уж не Поттера к Снейпу, а наоборот.

— Ты же натурал, — она, похоже, нарочно дразнится.

— Натурал, крошка, — я выглядываю из-за угла и вижу, как Малфой, стоящий вполоборота ко мне, поднимает указательным пальцем подбородок Миллисент, — натурал — это понятие растяжимое. Особенно когда дело касается моего декана. А если у тебя возникли сомнения во мне как в мужчине, можешь сегодня не приходить. Я приглашу Панси. Не думаю, что она откажет.

Нормальные разговоры ведут студенты Слизерина. Я с силой зажмуриваюсь. Прямо при Крэббе и Гойле сговариваться о планах на ночь…

— Приглашай, — Миллисент, видимо, уходит вперед, потому что Малфой окликает ее. Потом до моего слуха доносится ругательство и звук торопливо удаляющихся шагов. Так и есть: Малфой догоняет девушку и пытается обнять за шею. Она дважды сбрасывает руку, но потом вздыхает — плечи поднимаются — и успокаивается.

Слизеринцы уходят, а я остаюсь, дрожащий от холода так, что зубы стучат. Толстовка на спине вымокла, пока я прижимался спиной к стене, джинсы тяжелые от впитавшейся влаги, но я не замечаю таких мелочей.

«При наших-то отношениях… Когда дело касается моего декана»… Как я должен истолковать эти слова? Недавно он заявил, что «все» обо мне знает. Может быть, знает потому, что сам такой же, а у меня на лице написано, о ком я думаю? Да нет, ерунда, не может быть. Хватит с меня и Симуса с его двойными нормами и двойной моралью. Малфой не может оказаться бисексуалом, не может добиваться Снейпа или быть со Снейпом…

А почему не может, собственно! Он привлекателен внешне, золотистые волосы, голубые глаза… Снейп так держал его за руку тогда в подземельях, вправляя вывих. Может быть, я просто не замечал?

Я стою сгорбившись, а потом с криком бью сжатыми кулаками в стену. Еще раз, еще, никого нет, никто не увидит, как я вымещаю внезапное, как удар под дых, разочарование.

Гады! Гады! Двуличные, лживые, до мозга костей фальшивые! Ничего искреннего, ничему нельзя верить!

Я рычу от ярости, а потом долго смотрю на сбитые костяшки пальцев. Достаю из кармана джинсов остатки заживляющей мази в круглой баночке. Из такой же баночки он наносил любрикант…

Круглая склянка летит в стену, трескается, но не разбивается. Я поднимаю ее и швыряю снова, и еще раз, пока стеклянные брызги не разлетаются во все стороны, чудом не попадая в глаза. Очки спасают. Там оставалась мазь? Ну и что, что шрам с губы еще не сошел! Пусть остается! Пусть! Один уже есть, пускай будет еще! И еще! Мне все равно, даже если весь изуродуюсь! Доля моя такая — Избранного героя, отмеченного рубцами, полученными в неравных схватках! Сдохну, победив, скажут спасибо, не победив — забудут назавтра! Я никому не нужен!