Годы испытаний. Книга 1 - Геннадий Гончаренко

На другой день на рассвете Ляна отправилась в близлежащие деревни за продуктами, но там уже были немцы. Пришлось направиться в дальнее глухое село в лесу. Вернулась она только на другой день к вечеру. Куранды не было. Ляна обошла ближние лесные овраги и, удрученная, вернулась в свой овражек. Политрук будто канул в воду.

Идти искать в близлежащие деревни она не решилась. Ее могли задержать немцы. Они заполонили танками, машинами и обозами тихие деревенские улочки. Ляна за эти дни видела в некоторых деревнях и расстрелянных и повешенных безвинных советских людей.

Она ждала политрука еще двое суток. Но он не появлялся, и она пожалела, что напрасно потеряла дорогое время.

Теперь уже ее не угнетало то постоянное чувство виноватости, которое сопровождало весь их совместный путь. На смену ему пришло всепоглощающее желание: во что бы то ни стало и как можно скорее догнать и перейти с каждым днем все удаляющуюся линию фронта. И, поставив перед собой заветную цель, она двинулась на восток.

…Таланова вышла на опушку леса. Тревожно огляделась. «Скорее бы перейти линию фронта. А там свои…»

Дорога раздваивалась. Один конец ее сворачивал на высотку, другой вился узкой стежкой по дну лощины, поросшему кустарником.

«По дороге идти опасно». И Ляна свернула в лощину с кустарником. Там было множество песчаных ям, заросших бурьяном. Видно, до войны здесь брали песок. И тут она услышала чье-то покашливание. Прислушалась… «Ну, конечно, это Куранда…» Ее охватил такой прилив радости, что она готова была ему простить все. Но, раздвинув кусты, она отшатнулась от неожиданности. На земле сидела разутая Наташа Канашова.

- Ты?! - удивилась Таланова.

- Я.

Наташа с досадой отбросила стоявшие рядом стоптанные кирзовые сапоги.

- А где же твои фасонистые? - улыбалась глазами Ляна.

- Раненого вытаскивала, каблук осколком срезало и голенище порвало. Пришлось бросить.

Таланова насмешливо относилась к щеголеватому виду Наташи, которая ходила в хромовых сапожках, гимнастерке из дорогого материала, и называла ее «фронтовой модницей».

Ляне стало жаль Наташу за то, что она вдруг стала так грубо выглядеть в этом мешковатом, изорванном обмундировании и тяжелых мужских сапогах. Но больше всего Ляну поразило, что Наташа встретила ее без прежней неприязни.

- Ноги вот растерла. Жгут огнем. У тебя не найдется кусочка бинта?

Таланова полезла в нагрудный карман, вынула какие-то документы и единственный бинт - вес, что осталось у нее от перевязочных материалов. Из комсомольского билета выпала фотография. С нее глядел красивый, улыбающийся лейтенант Жигуленко, каким его знала Наташа, когда он прибыл в полк. И сразу почему-то замерло сердце. Ляна стыдливо заморгала глазами, суетливо спрятала фотографию. Посмотрев на Наташу, она встретила сочувственный взгляд.

- Давай-ка перевяжу. Тебе неловко. - И стала торопливо забинтовывать ногу. Потом о чем-то задумалась и решительно встала.

- Подожди, я сейчас. - Она скоро возвратилась с флягой воды и пучком лопушистых листиков.

- Давай-ка промоем, - требовательно сказала она.

- А лопушок зачем? - полюбопытствовала Наташа.

- Подорожник это; а не лопушок. Привяжем, полежишь, и будет лучше. Ведь нам теперь идти далеко.

- Далеко, - охотно подтвердила Наташа. - Вместе ничего. Вот одной было страшно. Правда?

- Страшно. И опасней. А у меня вот пропал попутчик. - И она стала рассказывать о Куранде.

Как только приложили к потертым ногам прохладные листья подорожника, Наташе сразу стало легче.

- Хорошая ты, Ляна. А я, я…

И Наташа вдруг обняла подругу, прижалась к ее лицу щекой, как это делала в детстве, облегчая свое горе и ласкаясь к матери.

И Ляна почувствовала, как по ее щеке пополз теплый щекочущий ручеек.

2

Извечно существует у добрых людей потребность помочь попавшим в беду. Такое чувство появилось у Алены к раненому бойцу. Ей казалось, чем больше проявит она заботы, тем легче будет на фронте ее Андрею.

По ночам она долго ворочалась и не могла уснуть, думая о неизвестном будущем. Не раз она осуждала себя за то, что не эвакуировалась вместе со многими односельчанами. Ведь она могла поехать к родным Андрея на Дон. Могла уйти с дедом Кондратом в глухие леса Полесья. А теперь как быть? Надежда на возвращение Андрея с каждым днем отодвигалась все дальше и дальше.

Староста Скрынников заходил к ней, заигрывал, называл «цветиком». Аленка брезгливо вспоминала его противную улыбку и вороватые глаза. Он предлагал ей работать в комендатуре, но она отказалась, ссылаясь на то, что у нее малые дети. Большинство женщин их села состояло на учете, некоторые работали у немцев. А для нее староста делает снисхождение, хочет ей угодить. Будь у нее чуть постарше дети, она, не задумываясь, ушла бы в лес, где, говорят, скрывается большой партизанский отряд. А может, в отряде ее Андрей? Но куда она пойдет с малышами?

Аленка прислушалась. На чердаке ворочался боец. Видно, ему тоже не спалось. Он у нее жил уже третью неделю, но она знала о нем только то, что его зовут Сашей. В первые дни Аленка очень боялась: «А вдруг узнают немцы?» В деревне был такой случай, когда немцы расстреляли семью Дорошевых лишь за то, что они спрятали раненого советского бойца.

Аленка услышала, как на чердаке сдержанно кашлянул Саша. Пора вставать. Обычно на рассвете она приносила ему еду и воду на день.

В окне чуть брезжил рассвет. Зябко поеживаясь, она вышла во двор, осмотрелась и полезла на чердак. Когда она добралась до слухового окна и уже хотела нырнуть на чердак, увидела, что к ее дому идет со стороны леса какой-то человек. Сердце Аленки сжалось от мысли, что ее могли заметить. Она оглянулась еще раз, ио человека уже не было.

Миронов заметил испуг на ее лице.

- Что случилось? - спросил он.

Она рассказала.

- Зря расстраиваетесь, хозяюшка, - подбодрил он ее, - сегодня последний день, вечером тронусь в путь-дорогу.

После ухода Аленки Миронов выглянул из чердачного окна и увидел, что со стороны леса бежало к дому несколько немецких солдат и с ними один в гражданском. «Выследили», - мелькнула мысль. Не раздумывая, Миронов быстро опустился на руках, спрыгнул на землю. Острая боль кольнула в левую ногу, но Саша бросился через кустарник в лес.

- Хальт! Хальт! [10] - завопили немецкие автоматчики, бегущие со всех сторон навстречу.

Когда до леса осталось не более пятидесяти метров, два немецких автоматчика забежали вперед, преградили путь. Саша почувствовал удар чем-то тупым и тяжелым по голове. В глазах поплыли огненные круги, и, теряя сознание, он свалился на землю.

3

Со связанными назади руками Миронова привели к штабу карательного отряда. Перед штабом стояли военнопленные. Большинство раненые. Немецкий солдат толкнул Миронова в спину и, показывая пальцем на группу военнопленных, крикнул:

- Шнеллер, шнеллер, русиш эзель! [11]

На крыльце появился толстый, с бульдожьими челюстями немецкий офицер войск СС. Рядом с ним белокурая женщина. Миронов пристально всматривался в знакомое лицо женщины. «Да ведь это пленная летчица, задержанная под Минском».

- Ферштеэн зи деич? Вер бист ду офицер одер зольдат? [12] - выкрикнул немец, ворочая квадратными челюстями.

Миронов, с изжелта-синими кровоподтеками под глазами, молчал, глядя исподлобья. Взгляд его был полон презрения.

В воздухе свистнул стек. Но женщина схватила руку офицера. Она быстро сказала ему что-то, и он неохотно опустил стек. К Миронову подошел и стал рядом солдат с автоматом наизготовку.

Эльза побоялась приблизиться к злобно смотревшему Саше и, стоя на расстоянии десяти шагов, заговорила весело:

- Не правда ли, лейтенант, мы старый знакомый? Не узнаете? - откинув назад курчавую гриву золотистых волос, она вызывающе глянула на него. - Мы с вами встречались. Помните?…

На лице Миронова не шевельнулся ни один мускул. Губы его были плотно сжаты. Глаза смотрели куда-то поверх, как бы не видя ее.

Эльзе хотелось, чтобы этот русский лейтенант хотя бы одним молчаливым склонением головы признал себя побежденным, зависящим только от ее прихоти, и тогда она могла бы великодушно подарить ему жизнь. Но лицо Миронова словно окаменело, и только в уголках губ появилась презрительная улыбка.

Двое солдат, грубо подталкивая, вывели из толпы пленных Аленку. Миронов взглянул на нее, и сердце сжалось от ужаса: лицо и руки ее были в кровоподтеках, одежда разорвана. Взгляды их встретились, и Саша виновато опустил глаза. Она спасла ему жизнь «Надо было уходить раньше… А я колебался, смогу ли с едва поджившей раной перейти линию фронта… Теперь меня расстреляют, но, может, удастся спасти ее?»

- Эта женщина ни в чем не виновата! - крикнул Миронов. - Она не знала, что я спрятался на чердаке…