Великое зло - М. Роуз

Я пишу тебе эти строки, отчаянно желая искупить вину. Надеюсь, ты меня простишь, – но еще более я надеюсь, что ты сохранишь случившееся в тайне, ибо никто на свете не должен заново призывать Призрак Гробницы.

То, что он предлагает, слишком большой соблазн для смертного. И… я поддался.

Виктор?

Призрак шепнул мое имя. Погладил по щеке.

Я никогда не делил ложе с мужчинами. Никогда и не хотел – но сейчас это не было похотью. Другое – сильнее, глубже. Чувство за пределами физических ощущений: здесь не было мужчин, женщин, кожи, губ, языка, пальцев, груди, чресел. Он не был ни мужчиной, ни женщиной – но родителем, любимым, женой, ребенком, мужем. Он был всем, что может произойти между двумя. Шепча обещания, он коснулся губами моего лба – в знак вечного обета. Его мягкие волосы ласкали мою кожу. Его прикосновение дурманило.

Чтобы угодить ему, я бы отдал тогда все… все. Я желал исполнить его просьбу – и чтобы он исполнил мою.

Я осязал плоть. Радость и боль – и податливую мягкость плоти. Не его. Нет. Твоей. Я касался твоего тела.

Не знаю как, он влился в тебя. Вошел в твое сонное существо и стал тобою. Он снова заговорил, но теперь его слова произносили твои губы, хотя ты продолжала спать:

Возьми меня, Виктор. Вот мое горло – сожми его. Я страстно этого желаю. Я жду, что ты меня освободишь. И твоя дочь ждет, когда ты освободишь меня, чтобы она могла вернуться.

Я приник к тебе, вошел в тебя. Мои пальцы, красные от твоей крови, сомкнулись на горле. Твой пульс слабел, лоно содрогалось. Я отчаянно любил тебя в тот момент.

Возьми меня.

Я не мог и вообразить, что так легко выцедить из кого-либо жизнь.

Я не буду страдать.

Он оставил твое тело и вошел в мое. Его пальцы были внутри моих, сдавливавших твою гортань. Я боролся, но терпел в этой борьбе поражение.

Сожми вот здесь. Она ничего не почувствует. Не будет страдать. Отпусти ее, Виктор. Дай ей то, чего она хочет. Отпусти ее – и едва ее душа отлетит от тела, в него вселится Леопольдина. Твоя дочь. Сожми здесь. И здесь.

Я видел тебя как будто издали. Не дремлющей – но и не мертвой; застрявшей на полпути. А затем ты захрипела, задыхаясь. Слабо. Как котенок. Но это не было знаком твоей капитуляции в схватке – ты сопротивлялась! Был ли это рефлекс умирающей плоти или осознанная борьба? Не знаю. Но это был хрип существа, отчаянно сражающегося за глоток воздуха. И этот тихий звук потряс меня до предела. Мое семя излилось в тебя резкими толчками. Ты не моя дочь! Она давно перестала дышать. Ты – дышишь! Ты живая! Ты можешь жить!

Я нашел силы разжать хватку на горле в ужасе и шоке от содеянного. И увидел то, чего не знал Призрак. Узнал в это самое мгновенье. В тебе была еще одна жизнь. Если б я забрал обе, твою и ребенка, дьявол забрал бы меня на веки вечные.

Не важно, вернется ли Дидин. Я утрачу свое «я», свой рассудок – самое душу. И, во имя всего святого, что хорошего в таком случае я дам дочери – да и всему человечеству?

Ты трус, – сказал Призрак.

Но его голос становился все тише, истаивал.

Фантин, ты дышала все ровнее. Румянец возвращался на твое лицо. Ты шевельнулась.

Да, трус, – проклинал меня Призрак.

– Ты хотел заполучить меня – и ничего больше? Добавить мое имя к списку несчастных, которые подпали под очарование твоих слов? Ты искушал меня. То, что ты сотворил со мной – почти сотворил, – чудовищно.

Призрак дважды произнес мое имя: первый раз как молитву, второй – как проклятие.

Виктор. Виктор.

А затем в пещере раздался третий голос. Твой.

– Виктор.

Оба голоса прозвучали одновременно.

Ты открыла глаза и посмотрела на меня. Я видел твой страх и боль. Они рвали мое сердце.

– Виктор… – Его голос умолк, и я слышал только твой. – Виктор, почему ты кричишь?

Виктор Гюго.

30 октября 1855 г.

Остров Джерси, Великобритания.

Для Фантин и нашего будущего ребенка.

Глава 40

Следуя подсказкам Евы, Эш обнаружил пещеру и начал спуск. Еще в туннеле он почуял сладкий запах дыма и осторожно пошел вперед. По мере приближения к святилищу голос Жас доносился все явственнее.

Эш замер на пороге главного зала и стоял, захваченный тем, что она читала. История разворачивалась перед ним во всей полноте. Завораживающая история.

Слушая ровный голос и вдыхая пропитанный дымом воздух, он почти погрузился в транс. Вдруг что-то вывело его из равновесия.

Чтобы не упасть, ему пришлось опереться о стену.

Слова Люцифера звучали так заманчиво! Какая потрясающая идея – заменить одну душу другой… Особенно душу того, кто не испытывает желания жить. Возможно ли это? Вышло ли у Виктора Гюго?

Эш слушал голос Жас и думал о Наоми. Вспоминал чудесную, всегда печальную жену брата. Как она ненавидела остров! Как мечтала вернуться в Лондон! Ей нужна была его помощь. Чтобы он помог ей отсюда выбраться.

Эш лютой ненавистью ненавидел брата, которому досталось такое сокровище, а тот не оценил. Не заботился. Причинял страдания. Тео не заслуживал ее. Ему нельзя было доверить такую особенную женщину, как Наоми. Он не справлялся.

И теперь ее нет. В этом виноват только один Тео. Всегда и во всем виноват он. Всегда.

Глава 41

Пока Жас читала, Тео поддерживал огонь. Пещеру постепенно наполнял густой сладковатый запах. Она, что, опять поддается дурману? Несколько раз ей казалось, что реальность начинает колыхаться; для того, чтобы не провалиться, приходилось трогать браслет на запястье, сплетенный из алой нити. Даже для того, чтобы перелистнуть страницу, требовалось усилие. И теперь она снова крутанула нить и попыталась сосредоточиться на том, что только что произнес Тео.

– Прости, что?

Он наклонился через ее плечо и разглядывал страницы; тело сотрясалось и слегка раскачивалось. Вспыхнул огонь, и в его свете глаза Тео ярко запылали. Видела ли она когда-нибудь лицо, настолько искаженное болью и желанием одновременно?

– Это… это возможно? То, о чем написал Гюго?

– Ты имеешь в виду, реален ли Призрак? Виктор Гюго полагал, что да.

– Смогла бы ты сопротивляться такому предложению, Жас? Если бы у тебя появился шанс вернуть любимого из мира мертвых?

Раскрытый дневник все еще лежал на ее коленях. Жас была в замешательстве. Она чувствовала… нет, видела, как в сумраке пещеры, в дальнем, не исследованном пока конце какие-то фигуры в безумном хороводе движутся вокруг костра. Она слышала приглушенные причитания. И плач женщины. И крик мужчины.