И опять Пожарский. Тетралогия (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

Иоганн Кеплер почти закончил учебник по оптике. Княжич несколько раз его исправлял. Как доказать этому учёному, что свет во всех средах распространяется с одной скоростью. И как объяснить, почему стекло прозрачное. Пришлось рассказывать про молекулы и атомы. Кеплер завис. Пришлось даже подталкивать, чтобы сначала одно дело закончил, а уж потом атомной физикой занялся. Правда, следующим учебником Пожарский наметил ему Геометрию. Эх, дел много, а учёных пока мало. Быстрее бы уж подтягивалась братва из воюющей Европы.

Симон Майр написал учебник по астрономии, с ним Пожарский намучился больше всего. Он по крупинкам восстанавливал в памяти все, что помнил про космос и пытался это систематизировать. Но сейчас учебник готов и Шваб уже начал набор. Для Европы это будет бомба. Там и все три закона Кеплера и данные обо всех планетах и их спутниках и даже правило Тициуса ‑ Боде, хотя теперь эти астрономы его уже не откроют. Им будет считаться Симон Майр. Княжич лишь чуть подтолкнул его к этому открытию. Сейчас Майр по просьбе Пожарского составляет список книг, которые стоит закупить в Европе для перевода на русский язык и печатания.

Так. Что у нас дальше. Селекция. Тут Полуяров молодец. Сейчас вся озимая пшеница и рожь засеяна его семенами. Они перебраны и "прожарены" от спорыньи и прочих вредителей. Яровые же перебраны уже по второму разу. Тот небывалый урожай, что собрали крестьяне, у них почти полностью выкуплен, и его снова перебрали и "прожарили". Меньше чем был, урожай не станет, а значит, народ поверит. Крестьяне люди такие, что только примером и можно убедить. Вот осенью приедем и подведём итоги. Ну и с американскими семенами осенью поразбираемся. Крупный подсолнух вывели в России крестьяне. Чем мы хуже. Мы правила знаем.

Коровы отелились, но говорить о том, есть ли результат пока рано. Вырастут тёлочки, случим их с самыми крупными быками и тогда только посмотрим, не быстрое дело. Жеребята тоже народились. Тут та же история, подрасти им надо, прежде чем дальше пары составлять. Пока с кобылами повторили почти те же варианты, что и год назад. Жалко было десятка дестриэ и арабского скакуна, что забрал старший Пожарский. Ну, ничего, кобылку, если что можно к нему на случку и в Новгород сгонять. Так, наверное, и надо будет осенью сделать.

Верблюжье стадо увеличилось. Крестьяне пока в их сторону даже не смотрят. Княжич и сам ещё не понял, стоит ли овчинка выделки. Дают ли они шерсти больше коз в пересчёте на вес и съедаемую траву. Единственное, что заставляло продолжать возиться с этими "кораблями пустыни", так это знание о том, что верблюжья шерсть лечебная. Пока вся она на носки и ушла. Зато все переселенцы ими снабжены, зима на Урале похолоднее будет, чем в Нижнем.

Вот и всё что успел сделать за две зимы. Теперь отметим ‑ чего не успел.

Не успел Пётр Дмитриевич перегнать нефть. Просто руки не дошли. Ну, за лето бочек прибавится, вот осенью и надо будет запланировать строительство нефтеперегонного заводика. Керосин добыть и асфальт. Бензин и солярка пока не нужны. Их даже говорят, до изобретения двигателя внутреннего сгорания выливали в землю. Нет. Мы природу портить не будем, попробуем создать горелку.

Ещё не успели построить спиртовой завод. Нужно делать водку и виски и продавать на запад. Будем спаивать Европу. Теперь есть бутылки. Это вам не глиняные кувшинчики. Каждый захочет купить элитный самогон. Вернёмся, нужно будет и этим заняться.

Не успел заняться производством резины из одуванчиков. Хорошо хоть вспомнил перед отъездом и приказал Полуярову насобирать десяток мешков корней этого цветочка. При Сталине делали из него резину, вот и мы попробуем.

Лекарство от цинги тоже не удалось пока запасти, но княжич дал команду старосте Коровину насобирать и высушить за лето по максимуму шиповника и смородины. Тоже вернёмся, поэкспериментируем. Сварим отвары, добавим мёда и разольём по бутылкам. В шиповнике витамина "С" в полста раз больше чем в лимонах, не станут англичане лаймами, станут "шиповниками". Нет. Так тоже нельзя, эликсир от цинги должен быть секретным и называться броско. Например ‑ "Эликсир Парацельса".

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ещё надо наметить пару соляных командировок. Где‑то не далеко от Волги есть озера Эльтон и Баскунчак, оттуда будем пищевую соль возить. Ну, и Кара‑Богаз‑Гол. Там добудем глауберову соль.

Событие тридцать первое

На третий день первые шесть лодей достигли Чебоксар. Пётр уже два раза был в этом городке за прошлый год. Осенью даже мастеров литейщиков с собой переманил. На лодьях было теперь по пушечке на каждой. Одну отбили у башкирских пиратов, три достались от атамана Сокола и две отлили колокольные литейщики по чертежам княжича. Он осмотрел все трофеи и внёс кое‑какие изменения, в основном для удобства крепления. Про всякие казнозарядные орудия даже не думал пока. До войны с Польшей за Смоленск ещё тринадцать лет. Дойдёт время и до пушек.

Чебоксары за год не изменились. Вообще. Пожарский привык к развивающемуся, строящемуся и вширь и вверх Вершилову, и эта обнесённая кривым забором деревенька с узкими загаженными улицами, серьёзно отрезвила княжича. Это у него прогресс, а вся остальная Русь спит непробудным сном. Надо что‑то думать и в общегосударственном масштабе. Понятно, он не царь. Но вот двадцать пять приютов со школами в Москве и тринадцать в других городах бояре построили, а всего‑то надо было отлить медальки, да правильно царю преподнести. И с новыми медальками за лучшую ткань должно получиться. Тщеславие и зависть двигатель прогресса. Надо будет подумать по приезду домой в Вершилово над тем как всколыхнуть Русь матушку.

На первых шести лодьях плыли двадцать крестьян, двадцать стрельцов и пять мастеров: печники, углежоги, плотники, кузнецы. Ещё было двадцать лошадок и двое рудознатцев Ивановых. Ну, плюс Пожарский и Шульгин. Маленькие всё же кораблики. Много не увезёшь. Ещё один флот из семи кораблей шёл следом с отставанием в сутки, на нём были семьи и ещё стрельцы. И последние восемь судёнышек везли живность, часть переселенцев, двух будущих управляющих и венгра, поклявшегося, что язык предков он выучил. Может, и не нужно было брать. Шульгин вёз жену, а уж вогулка‑то вогульский язык знать должна. А на русском она уже почти свободно говорила. Вот что значит погружение в языковую среду. Не забыли взять и ногайского лучника, в прошлый раз много пользы принёс ведь, может и жену ему, где по дороге подберём.

В Казань прибыли по графику. Мытники на причале прочли грамоту от царя, где всем указывалось всячески содействовать маркизу Пожарскому в дороге на Урал камень, и побежали предупреждать воевод и Государева дьяка. Руководство в Казани сменилось, воеводой теперь сидел князь Одоевский Иван Никитич Меньшой. Князю было пятьдесят годков с хвостиком. Это был деятельный человек, и победитель Заруцкого, и усмиритель нескольких восстаний, и защитник Москвы, и усмиритель Астрахани. Иван Никитич был другом и соратником старшего Пожарского и вообще незаурядной личностью. Пётр собрал все, что можно по нему, готовясь к путешествию. По всему выходило, что проскочить Казань, как прошлый раз с ходу, не получится. Не тот князь человек.

Вторым воеводой был Куракин Фёдор Семёнович. Ему было всего двадцать девять лет, но он уже и с Лисовским успел повоевать и под Тулой с ляхами. Одним словом и этот был крутой. Государевым дьяком был Иван Бородулин. Про него Пожарский не узнал ни чего.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Воеводы Пожарского встречали в Кремле. Он хоть и победитель непонятным торгутов, но ещё юноша, а эти двое зубры. Невместно им дальше Кремля нос высовывать. С первого же взгляда Петру стало ясно, что это просто потерянное время. Обычные спесивые русские князья. Да, смелые, да удачливые. Но учиться чему‑либо у Петра не будут. Сами с усами. Ну, и чёрт с ним. Пётр посидел на пирушке в его честь, выслушал здравицы за своего отца. Сам восхвалял воевод. Шульгина он оставил на корабликах. Не дай бог, ещё узнает кто в Казани. Пиши потом объяснительные. Закончилось всё это действо поздно вечером и пришлось оставаться ночевать в Кремле у князя Куракина.