Человек из двух времен. Дворец вечности. Миллион завтра - Боб Шоу

— Но я вовсе…

— Хорошо, хорошо, — прервал его Баренбойм, махая пухлой рукой. — Ты совершенно верно ставишь вопрос, что ты с этого будешь иметь. Если я вижу, что кто-то из моих служащих сыплет деньгами, то задаю себе вопрос, что он делает с моими. Понимаешь?

Загнутые вверх уголки губ Плита поднялись еще выше, и, следуя его примеру, Карев улыбнулся.

— Это хорошо, — признал он.

— То, что я скажу сейчас, понравится тебе еще больше. Как ты знаешь, в последнее время мы ввели в бухгалтерии много новых методов. Согласно моей двадцатилетней ротационной системе, главного бухгалтера через три года ждет понижение в должности, но в связи с недавними процедурными новшествами он готов ускорить этот переход. Через неполный год ты мог бы занять его место.

Карев сглотнул слюну.

— Но ведь Уолтон отличный бухгалтер, — сказал он. — Я бы не хотел сталкивать его…

— Вздор! Уолтон работает у меня более восьмидесяти лет и, уверяю тебя, не может дождаться, когда снова окажется внизу лестницы и начнет карабкаться вверх — ступенька за ступенькой. Он делал это уже трижды и ничто не доставляет ему большего удовольствия!

— В самом деле?

Карев отогнал от себя мысль, что по правилам ротационной системы он тоже в конце концов будет вынужден отказаться от должности руководителя. Он чувствовал, как золотые столетия стелятся перед ним мягким бесконечным ковром.

Зная, что его посещение кабинета председателя не избегнет внимания большинства служащих, Карев поборол искушение пораньше уйти с работы и поделиться новостями с Афиной. «Часы работы — без изменений», — мысленно сказал он себе и сидел, прикованный к столу, отдаваясь свободному течению мыслей, от которых порой кружилась голова. Было уже довольно поздно, когда он вспомнил, что обещал Афине приехать ровно в пять и помочь подготовиться к небольшому приему, который она сегодня устраивала. Взглянув на циферблат, вытатуированный на запястье, кожа в пределах которого изменяла положение частиц пигмента в зависимости от передаваемых сигналов времени, он понял, что на дорогу до дома ему оставалось неполных полчаса.

Когда он выходил из конторы, сидящая у стола с административным компьютером Марианна Тоун подняла голову и посмотрела на него.

— Уходишь раньше, Вилли? — спросила она.

— Немножко. Мы устраиваем сегодня прием, и я должен принять в нем участие.

— Приходи ко мне и устроим настоящий бал, — предложила Марианна с улыбкой, но серьезно. — Будем только ты и я.

Она была высокой полноватой брюнеткой с широкой в бедрах фигурой и разочарованным взглядом. На вид ей было лет двадцать пять.

— Только ты и я? — повторил Карев, уклоняясь от ответа. — Вот не знал, что в душе ты такая обычная.

— Я не «обычная», а ненасытная. Так что скажешь, Вилли?

— Женщина, где твоя девичья скромность? — спросил он, направляясь к выходу. — До чего уже дошло? Человек не чувствует себя в безопасности в собственной конторе.

Марианна пожала плечами.

— Не бери в голову, на будущей неделе я ухожу, — сказала она.

— В самом деле? Очень жаль. А куда?

— К Свифтсу.

— Ого! — воскликнул Карев, зная, что Свифтс — это компьютерное бюро, принимающее исключительно женщин.

— Сам видишь. Но так, пожалуй, будет лучше всего.

— Я должен бежать, Марианна. До завтра.

С неясным чувством вины Карев заспешил к лифту. Бюро Свифтса было известно по деятельности своего Клуба Приапа, и переход туда Марианны означал, что она отказывается от бесконечных попыток обратить на себя внимание исправных мужчин. Он предполагал, что там она будет счастлива, хотя и сожалел, что Марианна, женщина с фигурой, созданной для рождения детей, обрекает себя на общение с пластиковым фаллосом.

Перед зданием «Фармы» царил пронизывающий для поздней весны холод, хотя нссостоявшуюся метель удалось загнать в Скалистые Горы. Карев отрегулировал помещенный в поясе термостат и торопливо миновал охранника, все еще мрачный от решения Марианны. Эксперимент с Е.80 должен удастся, подумал он. Ради нас всех.

Повернув к своему болиду, он краем глаза заметил, что по земле на краю стоянки движется что-то маленькое. В первый момент он не мог понять, что привлекло его внимание, но в конце концов различил силуэт крупной жабы, облепленной пылью и пеплом. Горло ее равномерно раздувалось. Он сделал шаг, переступив через жабу, подошел к болиду и быстро уселся в него. Он знал, что при въезде на станцию метро образуется, как обычно в часы пик, очередь и, если он хочет попасть домой пораньше, то времени терять нельзя.

Он включил турбину, добавил газу и выехал на автостраду, направляясь на юг. Проехав около километра, он вдруг затормозил и, бурча что-то сквозь зубы, повернул. Оказавшись снова перед зданием «Фармы», откуда уже выходили другие служащие, а на стоянке фары бросали во все стороны ослепительные лучи света, он нашел жабу, сидевшую на том же месте и все так же раздувавшую горло.

— Иди сюда, малютка, — сказал он, беря ладонями холодное, покрытое песком существо. — После полугодового сна любой перепутал бы стороны света.

Он подождал перерыва в движении, перешел на другую сторону автострады и бросил жабу в сборный бассейн, темные воды которого подмывали дорогу. Теперь мимо него непрерывно мчались болиды и автомобили, поэтому он с трудом перебрался к своему экипажу. Гадая, заметили ли его действия из будки охранника, он влился в движение, однако эти несколько потерянных минут оказались решающими. Чтобы попасть на станцию метро, он потратил еще десять минут и застонал при виде очереди на выезде.

Уже темнело, когда он наконец добрался до зарядной станции. Автоматический погрузчик сфотографировал регистрационный номер болида, после чего всунул его в туннель метро, оставляя шасси на транспортере, который поднял их к северному выходу, чтобы ими мог воспользоваться какой-нибудь проезжающий экипаж. Когда его машина проходила через шлюз, Карев попытался расслабиться. Благодаря многотонному давлению сжатого воздуха он мог доехать до отстоящей на сто миль другой станции за двадцать минут, однако на северном конце трассы его ждала еще одна очередь за шасси, и он высчитал, что опоздает домой на час.

Он было подумал, не позвонить ли жене, воспользовавшись болидофоном, но передумал. Слишком многое нужно было сказать.

Афина Карев, стройная, узкая в бедрах и гибкая как змея брюнетка, могла, отдыхая, свивать свое тело, как пружину, а в приступе гнева напрягать его, как стальной клинок. Правильность ее черт нарушало только слегка западающее левое веко — памятка о далеком детстве, — из-за чего лицо ее иногда выглядело заговорщически. Когда Карев вошел в типичный для служащего со средними доходами купольный дом, за который выплачивал растянутый на сто лет долг, Афина, готовясь к приему, успела уже сложить внутренние стены. На ней было световое ожерелье, окутывавшее ее блеском драгоценностей и как бы отраженных в озере лучей солнца.