Нарбоннский вепрь (Божественный мир) - Борис Толчинский

Со свистом кипели они, клокоча и буровясь; и пена

Вихрем взлетала на обе вершины утесов; когда же

Волны соленого моря обратно глотала Харибда,

Внутренность вся открывалась ее: пред зевом ужасно

Волны сшибались, а в недра утробы открытом кипели

Тина и черный песок. Мы, объятые ужасом бледным,

В трепете очи свои на грозящую гибель вперяли.

Тою порой с корабля шестерых, отличавшихся бодрой

Силой товарищей, разом схватя их, похитила Сцилла;

Взор на корабль и на схваченных вдруг обративши, успел я

Только их руки и ноги вверху над своей головою

Мельком приметить: они в высоте призывающим гласом

Имя мое прокричали с последнею скорбию сердца"...

-- Унылый стих, навевающий тоску, -- заметил Марсий. -- У Гомера есть места получше. Вот, например:

-- "Добрая! Сердце себе не круши неумеренной скорбью.

Против судьбы человек не пошлет меня к Аидесу"...

-- Ради Творца, замолчи! -- простонала София. -- Ты все перепутал! Это из монолога Гектора перед битвой с Ахиллом... в каковой битве отважный Гектор пал. О, мой мужественный бог, я не хочу быть твоей Андромахой! Ну зачем ты вызвался в этот поход?!

-- Мне странно слышать твои слова, звездоокая богиня. Не мой ли долг расквитаться с варварскими ублюдками за все унижения, которым они тебя подвергли?! Jus retorsionis naturale59, в конце концов!

София зябко прижалась к могучего торсу возлюбленного.

-- Этого страшусь больше всего на свете. Ненависть затмит тебе рассудок, а боги карают безрассудных.

-- Не затмит. Мне не впервые бить языческих собак. А тут даже не собаки -- так, петухи!

-- Пойми, любимый, это не игра! Да, под твоим началом легион верных солдат, но... но наше предприятие не обещает быть легкой прогулкой! Там сама земля враждебна нам...

Князь Марсий недобро ощерился.

-- Скоро эта земля покорится нам!

-- Не обольщайся, воинственный бог. Я знаю, ты возьмешь Нарбонну и посадишь мою куклу на ее престол. Однако это будет не конец войны, а лишь начало. Дикари слабы, как ветхий хворост, но, подобно хворосту, легко воспламеняются... Искра мифической свободы воспламеняет их! И я боюсь, что, прежде чем сгореть самим, они сожгут наши надежды... мои надежды на тебя, любимый.

-- Твои волнения напрасны, бесценная моя. Это в политике все сложно, а война -- это война всего лишь! Чем мучаешься ты? Я перевешаю диких собак скорее, нежели они, как ты сказала, воспламенятся!

Княгиня София задумчиво покачала головой.

-- Зверей дразнить не стоит. Если начнешь вешать невиновных или, тем паче, женщин и детей...

-- Женщин? Детей? Что ты такое говоришь?!

-- Я говорю правду, Марс. Будь готов к тому, что против твоих стойких солдат выйдут крестьянки с вилами и детвора с ножами. Наступит момент, когда узурпатору будет не на кого больше положиться. И эти женщины с детьми, возможно, станут грозной силой против твоих легионеров...

-- Воистину, народ безумных дикарей! -- пробурчал Марсий.

-- Вот именно. Поэтому будь осмотрителен, мудр и расчетлив. Зачинщиков волнений вешай принародно, а остальных смутьянов и сочувствующих им обращай в рабов и в метрополию немедля отправляй.

-- А как отделить сочувствующих негодяям от безучастных и верных нам?

По карминным устам Софии пробежала улыбка.

-- Эта загадка не для тебя. Условно считай всех варваров сочувствующими мятежникам. Если восстала деревня -- сожги ее дотла и всех обрати в рабство, а старосту и прочих главарей повесь прилюдно, как я уже сказала. Если бунтует город, возьми его и покарай защитников, как будто бунтовали все они. Однако не забывай использовать услуги эфиальтов и не скупись, оплачивая их. Твоя задача-максимум -- не посадить Кримхильду на престол, а сломить дикарский дух нарбоннского народа. Это поистине nervus rerum60! Поэтому не опасайся внушать варварам страх и ужас. Жги, режь, убивай, угоняй в рабство, даже пытай, и чем более жестоко, тем больший трепет ты внушишь. Самое лучшее, если ты предстанешь варварам не как обычный оккупант, а воплощением воинственного бога, демоном неотвратимого возмездия. Но не переусердствуй: как только ты увидишь... вернее, я увижу, что мятежная страна покорена, мы тотчас сменим гнев на милость, и оставшиеся в живых вновь познают преимущества имперской власти.

Марсий вздохнул и сказал:

-- Как жаль, что ты не можешь подарить мне хотя бы малую частицу своего ума, любимая. Иной раз, слушая тебя, я изумляюсь, как женщина способна быть такой безжалостной, а иной раз поражаюсь твоему добросердечию. И ты всегда знаешь, что, когда и где уместно!

-- Выходит, не всегда, любимый, иначе б не было самой войны... Я вспомнила песнь Одиссея о Сцилле и Харибде вовсе не случайно, -- София простерла руку к серым скалам, мимо которых сквозь водовороты пробирался могучий линкор. -- Я как раз между этими скалами. Не Сцилла меня схватит, так проглотит Харибда. А может, выплыву, как выплыл Одиссей... Я слишком далеко заплыла, чтоб поворачивать назад! Сколько людей погибло... никчемных, в основном, но были среди них и дорогие мне. И сколько еще погибнет... А все ради чего? Чтобы добыть очередной Юстине пост первого министра?

-- Не говори так, звездоокая богиня, -- прошептал Марсий. -- Все, павшие ради тебя, не стоят твоего мизинца. Когда-нибудь они бы умерли; разве не счастье умереть со славой?!

-- О, милый Марс, -- с горечью промолвила София, -- где ты увидел славу?

Она умолкла; молчал и он, размышляя над ее словами. Эти размышления вскоре увели его из философских далей к прозаичной действительности. Князь Марсий внезапно рассмеялся и сказал:

-- А голову злодея Варга я отошлю тебе в банке со спиртом!

-- Ни в коем случае! -- живо отозвалась княгиня София. -- Ты должен взять его живым и привезти в цепях изменника. Когда это случится, я устрою тебе триумф на Палатинской площади, и сам Божественный Виктор будет приветствовать тебя с галереи Северных врат Большого Императорского дворца! А подлый узурпатор пройдет в цепях за колесницей триумфатора; казним его уж после.

Серо-стальные глаза красавца князя зажглись при этой мысли. Больших триумфов в Темисии не справляли уж несколько десятков лет. И четыре столетия минули с тех пор, как триумфатором в последний раз становился военачальник моложе тридцати...

-- Клянусь тебе, моя богиня, так и будет! -- взволнованно воскликнул Марсий Милиссин.

"Miles gloriosus -- asinus gloriosus"61, -- эта старинная поговорка вдруг вспомнилась Софии Юстине, и София поспешила прогнать опасную мысль прочь, ибо к возлюбленному Марсу старинная поговорка не могла иметь ни малейшего отношения.

* * *

148-й Год Кракена (1786),

19 июня, Галлия, Нарбонна и ее окрестности

Из "Походных записок" рыцаря Ромуальда