Дух любви - Дафна дю Морье

– Да… по крайней мере, я надеюсь. Моя фамилия тоже Кумбе.

– Что ж, тогда мисс Мэри и мисс Марта наверняка будут вам рады. Это как раз напротив, дом с дверным молотком затейливой формы. Всего доброго.

– Всего доброго и благодарю вас. Дженифер перешла улицу и постучала в дверь.

Ее вдруг охватила робость, сомнения: что сказать, с чего начать. Мэри и Марта… она была уверена, что эти имена как-то связаны в ее памяти. Тетя Мэри… Тетя Марта… кажется, Гарольд когда-то давно их упоминал? Но если и так, как может она быть уверена, что они ее знают?

Дверь отворилась, на пороге стояла высокая седая старуха с добрыми голубыми глазами и розовыми щеками.

– Это Энни Хокинг с моей газетой? – начала она. – Ах, прошу прощения, мисс, при таком слабом свете я плохо вижу. Магазин уже закрыт. Вам нужно что-то определенное?

Дженифер, твердая, холодная, решительная Дженифер, без колебаний оставившая дом номер семь по Мэпл-стрит, дрожала как маленькая девочка, готовая вот-вот расплакаться.

– Извините, – сказала она. – Мне неловко вас беспокоить, но я не знаю, куда мне идти, что предпринять. Не могли бы вы мне сказать: Кристофер Кумбе вам не родственник?

Женщина с изумлением смотрела на нее. Затем ее лицо прояснилось, и она улыбнулась.

– Да, конечно. Он был моим двоюродным братом, мы с сестрой присматривали за ним и его братьями, когда они были детьми. Он всегда назьшал нас «тетушки».

– Ах! – Из глаз Дженифер брызнули слезы. – Ах! Я так рада, так рада. Вы меня, конечно, не помните, но я его дочь, я – Дженифер Кумбе.

– Как? – Лицо женщины странно сморщилось, и она сделала шаг вперед. – Вы Дженни… маленькая Дженни, дочка бедного Кристофера?

– Да.

– Марта, иди скорей сюда, – позвала женщина. – Какими судьбами? Кто бы мог подумать!

Из задних комнат появилась вторая старуха, точная копия первой, только ниже ростом и плотнее.

– Что за шум?

– Это же маленькая дочка Кристофера, только совсем взрослая. Марта, ты помнишь Дженни?

– Неужели дочка Кристофера? Боже милостивый, я просто глазам своим не верю. Дорогая, ты откуда? После стольких лет! Входи, входи и дай на тебя как следует посмотреть.

Они провели ее на маленькую кухню, из которой открывался вид на гавань. Занавески еще не были задернуты, и за окном Дженифер видела покрытую вечерними тенями воду и огни кораблей, стоящих на якоре. Кухня была маленькая и уютная. В низком камине весело горел огонь, на столе был накрыт незамысловатый ужин: хлеб, сыр и горячие пирожки с мясом. Кухню освещали четыре свечи; их пламя то вспыхивало, то угасало под нежным дуновением прохладного воздуха, струящегося через открытое окно. Растянувшийся на каминной доске кот лизал лапы. В углу стоял старомодный кухонный шкаф, набитый посудой, и над ним медленно, торжественно тикали часы. На решетке над очагом мелодично посвистывал чайник.

Неожиданно снаружи донеслись свист, шум воды, вспененной корабельным винтом, скрежет, громыхание цепи, хриплые мужские голоса.

Дженифер прислушивалась к этим звукам, словно к эху забытых снов; она видела себя маленькой девочкой, которая, сидя на руках у отца, высовывается из окна спальни и протягивает руки к далеким огням. Она обвела взглядом маленькую кухню, увидела горящий в камине огонь, ласковое мерцание свечей, играющие на потолке тени, простую мебель, накрытый к ужину стол, улыбающиеся лица двух старых женщин, их приветливо протянутые к ней руки.

Дженифер отвернулась от них, почти ничего не видя от слез, стыдясь своей глупости, беспомощная, но безмерно счастливая.

– Вы даже не представляете себе, что это для меня значит, – сказала она, – но я дома, наконец-то дома.

Глава девятая

На другой день так много надо было рассказать и обсудить. Тетушки хотели знать все подробности бегства Дженифер и его причины; они расспрашивали ее о Лондоне, которого никогда не видели, – наверное, бедной девочке было очень трудно прожить там так долго… как изменилась малышка за тринадцать лет, что они ее не видели… затем война и столько тревог… о смерти Гарольда они слышали, но вот Вилли… сколько горя и страданий, из Плина тоже многие ушли на войну и не вернулись; некоторые говорят, что и сам город очень изменился, но, при всем том, многое в нем осталось прежним.

Затем Дженифер в свою очередь осведомилась о ныне здравствующих родственниках, но, хоть она и услышала много имен – дядя такой-то, кузен такой-то, – ей пришлось признать, что они ничего ей не говорят.

После полудня она отправилась прогуляться по Плину и с тревогой обнаружила, что помнит лишь немногие места: склон холма, ведущий к скалам, развалины Замка, тропу, ведущую через поля к церкви. Сам город казался ей незнакомым и странным, но оттого не менее дорогим, несмотря на ее короткую память.

Больше всего поразили ее гавань, корабли, парусные лодки, пирсы, широкий простор серой воды и виднеющаяся вдали полоса открытого моря.

Затем она поднялась по дороге и через поля направилась к церкви, высившейся на склоне холма.

Дженифер пришла в Лэнок.

Она бродила среди надгробий, разыскивая дорогую ей могилу. Некоторое время она тщетно оглядывалась по сторонам и наконец подошла к вязу, который рос возле живой ограды. Здесь было много камней с высеченной на них фамилией Кумбе: одни совсем новые, другие заросшие плющом, потемневшие от времени.

Здесь покоились Герберт Кумбе и его жена, Мэри Кумбе, Сэмюэль и его жена Поузи; там – кто-то по имени Элизабет Стивенс и ее муж Николас, их сыновья и внуки. У самой ограды стоял камень, который казался старше других, он немного ушел в землю и так густо зарос плющом, что Дженифер пришлось сломать несколько веток, чтобы разглядеть скрытую под ними полустершуюся надпись:

ДжанетКумбе из Плина,

родилась в апреле 1811 года,

умерла в сентябре 1863 года

и Томас Кумбе, муж последней,

родился в декабре 1805 года,

умер в сентябре 1882 года.

Наконец-то сладкий покой.

Это был самый старый камень, и Дженифер предположила, что он стоит над первыми Кумбе, основателями рода. Немного влево от него находились две одиночные могилы. В одной лежала Сьюзен Коллинз Кумбе, возлюбленная жена Джозефа Кумбе; в другой, размером поменьше и очень запущенной, тоже его жена, «Энни, жена Джозефа Кумбе. Умерла в 1890 году двадцати четырех лет от роду». Самого Джозефа здесь не было. Не он ли и есть ее дед, которого мать называла безжалостным и жестоким человеком? Бедная Энни двадцати четырех лет от роду…

Наконец, она нашла то, что искала: немного поодаль, на невысоком пригорке, белый камень с четкими крупными буквами: