Быль беспредела, или Синдром Николая II - Игорь Бунич

— Конечно, товарищ… — Нина широко открытыми глазами, как зачарованная, смотрела на Куманина.

— Майор, — подсказал Куманин, — но вы, Нина, можете называть меня Сергеем Степановичем.

— Чем я могу вам помочь, товарищ майор? — прерывающимся от оказанного доверия голосом спросила девушка.

— Примерно год назад, — сказал Куманин, — вы оказали первую помощь некой старушке, которой стало плохо здесь, на территории ростовского Кремля. Не могли бы вы вспомнить подробности этого случая.

В глазах девушки сначала мелькнула тревога, быстро, однако, подавленная сознанием собственной правоты.

— Я отлично помню тот случай, — сказала она, — и бабушку эту помню. Она меня так достала, товарищ майор, что я дня два ходила, как шальная.

Видя, что Нине Лазаренко доставляет явное удовольствие обращаться к нему со словами «товарищ майор», Куманин не стал напоминать ей о разрешении перейти на имя-отчество и спросил:

— Что за бабушка, расскажите. И вообще, что у вас тут произошло?

— Бабушка вся из себя такая чистенькая, старомодная, очень приятная, — рассказала Нина, — какая-то, как бы это сказать, старорежимная. Сейчас такие уже редко встречаются. На ней даже шляпка была с цветочками. И говорила она, как герои Чехова и Куприна в книгах говорят. Так, мне кажется, у нас уже никто не разговаривает. А может, мне показалось. Не знаю.

— Она была одна? — Куманин затаил дыхание, ожидая ответа.

— С внуком, — ответила Нина, — мальчик лет пяти. Она все его уговаривала: «Алешенька, иди поиграй, маленький. Дай мне поговорить». А он бегал по газону.

У Куманина даже пересохло во рту от волнения.

— Дайте, пожалуйста, попить, — хрипло сказал он Нине.

Та налила ему стакан воды из графина. Вода оказалась теплой и противной.

— Что с вами? — девушка заметила волнение Куманина

— Все в порядке, — поморщился Куманин, глотая теплую воду, — продолжайте, Нина, пожалуйста. Все, что вы рассказываете, чрезвычайно важно, поверьте. — Куманин помолчал, приводя мысли в порядок, и спросил:

— Она с экскурсией приехала, бабушка эта? Как она здесь вообще появилась?

— С экскурсией, — подтвердила Нина, — на автобусе из Москвы по «Золотому кольцу». Если хотите, товарищ майор, я вам точно установлю номер автобуса и фамилию водителя. У нас хранятся копии путевых листов. Там и фамилии экскурсоводов указаны.

— Да, если это возможно, — кивнул головой Куманин, — и что же произошло дальше в тот день?

— Эта старушка подошла ко мне, — продолжала Нина. — Я, товарищ майор, замдиректора музея-заповедника. И на мне все висит, от фондов до, извините, канализации. Как закончила в 1983 году университет в Ярославле, так здесь и работаю. Директора-то с огнем не сыщешь — он в Москве живет, по всем вопросам идут ко мне. Так вот, эта бабушка тоже ко мне подошла и стала рассказывать историю о том, что в 1913 году, представляете, она подарила собору в кремле какую-то икону. Говорит, чудотворную, Ростовской Божьей матери. И очень хотела бы к ней приложится и помолиться. Я еще тогда подумала, сколько же ей лет? На вид-то семьдесят пять, а она мне говорит:

— Деточка, мне уже за девяносто. «Ничего себе, — я подумала, — как сохранилась хорошо!». А она, значит, все про эту икону говорит: «Мол, оклад у нее золотой с драгоценными камнями должен быть». Я ей пытаюсь объяснить, что все оклады из драгметаллов с икон давно сняты и переданы государству и что у нас такой иконы и быть не может. Подобные вещи на особом хранении состоят в специальных учреждениях. А она мне твердит, что, может, оклад и сняли, но икона-то здесь должна быть. И так меня умоляла, что… — Девушка замолчала и покраснела.

— Продолжайте, — попросил Куманин, удивленно на нее взглянув.

— Признаюсь, — сказала Нина в явном смущении, — я признаюсь, товарищ майор, что нарушила правила. Но уж так она меня просила и такая вся была аккуратненькая, интеллигентная, что я…

Нина снова замолчала, а потом, как бы собравшись духом, выложила все «по сути совершенного ей служебного проступка».

— Я ее в фонды допустила, — сказала девушка, покраснев до слез, ибо уже была уверена, что чекист из Москвы прибыл специально, чтобы расследовать именно это злостное служебное преступление — допущение посторонних лиц в фонды государственных музеев, и теперь ее точно выгонят с любимой работы. Но Нина Лазаренко была мужественным человеком.

— Я знаю, что это запрещено, — чистосердечно призналась она, — и готова нести ответственность за свой проступок. Но эта старушка была настолько необыкновенная, что я просто не могла ей ответить: «Гражданка, возьмите отношение в министерстве культуры, тогда и поговорим». Я знаю, что должна была именно так и поступить. Мне написать объяснение?

— О чем вы говорите, Нина? — Куманин даже потряс головой от изумления. — Какое объяснение? Меня интересует эта старушка, а не вы. Итак, вы ее допустили в фонды, где, если я вас правильно понял, хранятся старые иконы, представляющие культурно-историческую ценность? Видимо, для того, чтобы она сама нашла ту икону, о которой говорила?

— Да, — кивнула головой Нина, немного успокаиваясь, — так оно и было, как вы говорите, товарищ майор. Зашли мы в хранилище. У нас там иконы висят, некоторые вдоль стен расставлены, некоторые просто кучками лежат. Нам много в последние годы передали из окрестных деревень. Там церкви так разворовываются, что решили — у нас будет надежнее. Значит, я иду, свет зажгла, а она за мной семенит. Я вперед немного прошла, потом оглянулась и вижу: бабушка на коленях стоит, в руках держит одну икону, что у стены стояла, целует ее, шепчет что-то и плачет. Я даже растерялась, хотела ее окликнуть, мол так себя вести нельзя, а она вдруг с этой иконой в руках повалилась на бок и упала на пол. Лежит, глаза закрыты, а икону держит на груди. Я сначала подумала, что сектантка какая-нибудь. Потом поняла — бабушка-то помирает. У меня у самой бабушка недавно умерла почти так же. Телевизор смотрела и со стула повалилась на пол… — Голос Нины прервался от волнения.

— Я растерялась, — продолжала она, — телефона в хранилище нет. Бежать куда-то и оставлять помещение открытым нельзя. У нас медпункт есть, но медсестра там появляется только по особым случаям, когда интуристы приезжают. Я ей голову подняла, зову. Вижу — у нее и губы вздрагивают и веки шевелятся, живая, значит, еще. Я ей под голову несколько икон положила. Тут, спасибо, кто-то мимо по коридору прошел. Я крикнула, чтобы сюда милиционера позвали из пикета и скорую помощь вызвали из города.

— Приехала «скорая»? — спросил Куманин.

— Да, — Нина тяжело дышала. Тягостные воспоминания, судя по всему, ее здорово разволновали. — Приехала «скорая», и ее увезли в 1-ю горбольницу. Она там умерла вскоре, я слышала.