В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945 - Готтлоб Бидерман

Это наблюдение вместе с более неуловимыми признаками, случайно замечаемыми в нашей повседневной жизни, помогало раскрывать преступления, совершенные правительством, которые оно не могло отрицать.

Я был потрясен при виде разрушений, выпавших на долю города Штутгарта. Привыкнув на Восточном фронте к зрелищу сожженных деревень и уничтоженных заводов, я все-таки с болью смотрел, как целые жилые массивы были превращены в чернеющие груды развалин. Приняв на себя особенно тяжелый удар в серии бомбежек сентября 1944 г., большая часть Штутгарта лежала в руинах. Резиденция бывшей королевской фамилии Вюртембергов, Новый дворец, был полностью разрушен, и сквозь зияющие, разбитые окна были видны когда-то элегантные занавеси, теперь колышущиеся под ветром, свистевшим посреди мрачных руин. По всему городу занимались расчисткой улиц и сооружений рабочие отряды, состоявшие из военнопленных, групп гитлерюгенда и мобилизованных иностранных рабочих. На зданиях и перекрестках были развешаны плакаты с предупреждениями, что грабители будут расстреляны. Фотографирование каких-либо разрушений было строго запрещено и сурово каралось. Город, знакомый мне по дням моей юности, исчез в ужасной груде пепла и обломков.

Я съездил в город Дорнштеттин, чтобы увидеться с дедушкой и бабушкой, и был рад тому, что отдаленные города и деревни все еще целы, относительно не затронуты катастрофой, обрушившейся на большие города. Довольный тем, что увидел родственников, я сел на пригородную электричку, направлявшуюся в Мулакер. По пути нас атаковал одинокий американский истребитель-бомбардировщик, который расстрелял весь медленно двигавшийся беззащитный поезд. Своим огнем самолет вывел из строя локомотив, который со скрежетом медленно остановился, пуская огромными клубами к небу пар и дым. Охваченные паникой пассажиры бежали из вагонов в поисках укрытия на местности, а в это время самолет лег на крыло и с ревущим мотором пошел на второй заход, продолжая обстрел. Я пытался помочь нескольким пассажирам сойти с поезда, но сам бросился на землю, когда над головой пронесся самолет, грохоча пулеметами. И на бреющем полете самолет снова безнаказанно нанес удар по локомотиву.

Через несколько секунд налет завершился. Я пережил свою первую и единственную встречу с американским неприятелем и на своей родной земле. Чудом лишь немногие из пассажиров получили легкие ранения, и через несколько часов мы могли вновь продолжать свое путешествие.

В первые дни февраля я явился в штаб, который из Штутгарта был переведен в Людвигсбург. Надо было отметить свое возвращение из отпуска и тем самым обеспечить возвращение в часть в Курляндии. За первым столом в дежурной комнате меня встретил штабс-фельдфебель, хорошо отозвавшийся о моих наградах. Узнав, что я возвращаюсь из отпуска и поеду назад в свою дивизию в Курляндию, он заметил, что мой фронтовой опыт, особенно ближнего боя против вражеской бронетехники, нашел бы здесь более подходящее применение. Он добавил, что собираются инструкторы с таким опытом для использования обучению членов гитлерюгенда обращению и тактике ведения боев с фаустпатронами, поскольку неизбежно вторжение западных союзников в Германию.

Предложение обучать пятнадцати– и шестнадцатилетних юнцов бою с вражескими танками заставило похолодеть мою кровь. Я придерживался твердого убеждения, что, несмотря на нашу военную ситуацию, посылать детей на верную смерть в ближний бой с фаустпатроном на плече бессмысленно и равносильно убийству. Кроме того, такие меры не повлияют или почти не повлияют на продвижение танков решительного и закаленного врага.

Должно быть, штабс-фельдфебель почувствовал мое возмущение от этого предложения и добавил, что я могу понадобиться и на Западном фронте, где англо-американские войска прорывают оборону рейха. Я поинтересовался ситуацией на Востоке, и он мне сообщил, что Советы уже прорвали оборону Одербрюха. И тогда я ответил, что мне нужна моя дивизия в Курляндии и что я должен вернуться в свою часть.

8 февраля отец проводил меня на Штутгартский вокзал, где перед тем, как сесть в поезд, какой-то молодой сотрудник Красного Креста угостил меня чашкой кофе. Поезд вез меня через разрушенную страну с периодическими остановками, отчего вся поездка затянулась примерно до 20 часов. В Берлине меня чуть не задержали офицеры из штаба военного округа V и не отправили на фронт на Верхнем Рейне, где была крайняя нужда в подкреплениях, чтобы остановить американское наступление. Другие офицеры приказали мне отправиться на Одерский фронт. Решив вернуться в свою дивизию, я отказался подчиниться этим приказам. Я хотел закончить эту войну вместе с теми, с кем я так много пережил, со своими старыми друзьями и товарищами.

На станции Ангальтер я заметил офицеров и полевых жандармов, останавливавших всех людей в форме и тщательно проверяющих документы. Несколько солдат было отобрано в разные группы, где они стояли под охраной, а другие стояли строем, ожидая дальнейших приказаний. Благодаря наградам меня пропустил военный патруль; однако ко мне скоро подошел старший офицер СС в сопровождении нескольких жандармов и вежливо, но твердо приказал мне явиться в городскую комендатуру возле Потсдамерплац. Я отыскал комендатуру посреди руин центрального Берлина, где почерневшие, обваливавшиеся стены зловеще тускнели на фоне ночного неба. В различных местах возле штаба стояли толпы солдат, построенных рядами; пока воздух был насыщен ревом сирен воздушной тревоги, видны были появлявшиеся и уходившие офицеры. Посреди этой суматохи какой-то офицер сообщил мне, что русские всего лишь в 70 километрах от Берлина и уже достигли Франкфурта-на-Одере и что мне будет поручено командовать отрядом, отправляемым на фронт. Мне вернули мои документы и приказали явиться в центр ПВО возле Берлинской радиобашни, откуда автобус доставит до места назначения.

Уходя из импровизированного штаба, я обратил внимание на присутствие большого военного автобуса, на котором мне было приказано ехать в центр ПВО. Примерно в 50 метрах позади ожидавшей машины я заметил неясный синий свет и с трудом различил слово «S-bahn». Быстро и не поворачивая головы, я прошел мимо автобуса, устремился к трамвайной остановке и исчез на лестнице, ведущей в метро. С колотящимся сердцем я скоро сел на машину, шедшую в берлинский пригород Целендорф-Вест, где жила моя кузина Гертруда Брозамль. Целендорф понес очень незначительные потери от бесконечных бомбежек, я провел ночь, обсуждая события со своей кузиной. В соседнем доме жил актер Тео Линген.

На следующий день Гертруда проводила меня на Штеттинский вокзал, откуда мне предстояло продолжить свой путь назад в Курляндию. На этом вокзале, как я это уже видел на вокзале Ангальтер, патрули методично проверяли документы у военных. Стремясь избежать контакта с собаками и патрулями СС, мы с Гертрудой шли рука в руке, изображая из себя романтическую парочку, глубоко занятую эмоциональным разговором, типичным при прощании, и избегали зрительного контакта с окружавшими нас людьми. Как ни странно, уловка сработала, потому что у нас не возникло проблем с властями.