Ловец ласточек - Александра Рябова

этой иллюзией? Когда впервые увидела его настоящего? Я впустила Тау в свой стеклянный пузырь, не подозревая, каким толстым стеклом отгородился он сам. Скрывавшаяся за ним тьма, холодная и густая, напугала меня. Но, бесконечно благодарная Тау за всё, что он сделал, я решила во что бы то ни стало помочь ему. Исцелить его, возродить, как однажды он возродил меня.

Такой была моя собственная мечта.

Но она не сбылась.

Тау всей душой ненавидел себя, и я никак не смогла этого исправить. Ему не нужна была моя помощь. Как со временем перестала быть нужной и моя любовь.

Он ушёл. Я стояла в пустой квартире, оглушённая, обессиленная. Как же так? Где же я оступилась? В один миг моё нутро вырвали с корнем. Снова от меня осталась лишь оболочка. Лучше бы я не знала, каково это — быть наполненной. Лучше бы мы никогда не встречались.

И я вернулась к началу. Вернулась на год назад, в гулкий чужой мир, где мне бы не было больно. Сбежала. Или попыталась сбежать. Тау вновь настиг меня, явился призраком, бледной тенью, миражом. И вновь, вспомнив ту боль, я не смогла отпустить его. Только сбежала ещё дальше.

Однажды он сказал: «Жизнь не меняется за одну ночь». Наверное, поэтому посаженные мною семена прорастали наутро. Моё сожаление, моя неискупимая вина — я не спасла его. Я сделала недостаточно. Если бы у меня получилось, всё бы закончилось хорошо.

Сердце разбилось.

Продолжать было бессмысленно.

Всё встало на свои места. Я думала, что теперь, вспомнив себя и своё прошлое, узнав секреты, не дававшие мне покоя, я наконец пойму, что должна делать дальше. Но я только больше запуталась. Желание вернуться в родной мир утихло, его затмили тревога и горечь, но они же подталкивали меня скорее покинуть Тьярну. Голова шла кругом.

Однако времени опомниться не было. За мной следили, и мне не переставая мерещился чей-то пристальный взгляд. Изо всех сил я старалась вести себя как ни в чём не бывало и, если выходила на улицу одна, сдерживалась, чтобы не оборачиваться на каждый шорох и не ускорять шаг при малейшем беспокойстве. В ночных кошмарах я бежала по узким улочкам и коридорам, миновала лестницы и бесконечные двери, отчаянно ища укромное место, где бы преследователь не обнаружил меня. И каждый из этих снов обрывался пронзительной телефонной трелью. Порой этот звук слышался мне в звоне посуды и шуме воды, в уличном гуле, среди незнакомых голосов. Я вздрагивала, ёжилась от озноба. Наверное, потому что в мою комнату не звонил никто, кроме Юлиана.

— Говорю же, всё будет в порядке, — повторял Кир. — Пока мы с вами живём, как жили, без резких перемен, пока не чудим на инспекциях и ни коим образом не выдаём, что нам что-то известно, Рыцари нас не тронут. И опять-таки, даже если они заподозрят, что мы в курсе, то просто будут пристальнее наблюдать. Чтобы принять меры, им нужны активные действия с нашей стороны.

Но его слова не успокаивали. Совсем недавно Рей едва не поймал меня в рыцарском офисе, и я понятия не имела, как в итоге Юлиан преподнёс наш разговор. Что он утаил, сколькое выдал? Рей явно о чём-то догадался, и встречи с ним я особенно боялась.

Петер был молчаливее обычного. Он не тревожился и не плакал, его руки почти не дрожали, но движения стали вялыми, а взгляд — тусклым. Иногда я ловила на его усталом, безучастном лице задумчивое выражение, и мысли, в которые он был погружён, казались нерадостными.

Я и сама редко думала о хорошем. Часто вспоминала Франтишку, её чудесное пение, её весёлую суетливость и заразительную бодрость. Бедная, бедная Франтишка. Она ничего не знала. Она с надеждой смотрела в будущее. Были ли счастливыми её последние мгновения? Была ли её смерть безболезненной? Мне хотелось верить, что там, где бы Франтишка ни находилась теперь, она воссоединилась с Лайонелом.

Я думала о Бертране, который сбежал, чтобы спастись. Думала о принце Адаме, который не сумел уберечь свою невесту. Думала о Лукии, которая желала продолжить дело старшего брата, но в итоге последовала за ним. Упокоится ли с миром её душа, если я не вернусь домой?

И вот, в очередной раз возвратившись к началу, снова запутавшись и потерявшись, я вдруг почувствовала: что-то изменилось. Как будто бы я оказалась в той же точке, но на другом витке спирали. Ощущала разницу между собой прошлой и настоящей, хоть и не могла до конца понять, в чём она заключалась. Это чувство, пусть и смутное, едва уловимое, вызывало у меня улыбку.

Прежде я считала время жестоким. Но теперь позволила ему как угодно распоряжаться мной. Потому что только оно могло привести меня к верному ответу.

Февраль выдался снежным. Морозный воздух просачивался в комнату сквозь оконную раму, и под толстым одеялом, в накопленном за ночь тепле, даже мой беспокойный сон становился крепче. Я с трудом разлепляла глаза и смотрела на ещё тёмное небо в просвете штор, мечтая до вечера не покидать постели. Запах зимы ощущался как никогда отчётливо. Я бы спала до полудня, если бы Кир не заходил меня будить.

Мы с Петером помогали ему расчистить машину, и он вёз нас в агентство по полупустым дорогам. Не спеша, словно бы заторможено. Негромко играло радио, и в прогретом салоне меня размаривало, тряска укачивала. Хотелось долго-долго ехать вот так. Но машина неизбежно останавливалась, дверь открывалась, впуская внутрь холод. Я ступала на скрипучий снег и заглядывала в окна: Мария уже ждала нас на кухне.

В агентстве всегда было теплее, чем в общежитии. Или же мне это только казалось. Было что-то согревающее в наших вялотекущих разговорах и умиротворённом молчании. Странно, но именно в агентстве, где за