Том 3. Ангел Западного окна - Густав Майринк

Неужели пронесло?! Оборачиваюсь: автомобильный тромб уменьшается на глазах, вот его уже почти не видно...

«Джон Роджер» по-прежнему неподвижен, словно все случившееся не имеет к нему никакого отношения. «Нет, так вести машину может только дьявол, — говорю я себе, — или... или оживший труп». И вновь свистят, проносясь мимо подобно серпам, метровой толщины клены...

Липотин засмеялся:

— Ничего не скажешь, лихо! Не замри сила земного притяжения на секунду с открытым ртом, и...

Медленно, покалывая тысячей иголочек, оттаивала кровь в затекших, парализованных ужасом членах. Думаю, лицо мое было слегка перекошено, когда я отозвался:

— Пожалуй, даже слишком для такой вполне ординарной костяной конструкции, как моя.

Несмотря на то что маршрут поездки пролегал через совершенно реальную местность и за окном мелькали хорошо мне известные с детства пейзажи, все равно мучительное сомнение в подлинности моих спутников вновь стало закрадываться в душу. Как я себя ни уговаривал, ни доказывал всю абсурдность такого недоверия, ничего не помогло — даже Яна не стала исключением для моей подозрительности: та, что сидит рядом со мной, действительно ли она человек из плоти и крови? А вдруг это призрак из давным-давно канувшего в Лету мира?..

Губы княгини насмешливо дрогнули:

— Испугались?

Я подыскивал слова. От меня не ускользнуло, что с самого начала, едва мы с Яной сели в роскошный салон «линкольна», Асайя Шотокалунгина с выражением странной озабоченности, да что там — почти страха следила за моей невестой. Это уже что-то новое! Меня так и подмывало проверить правильность моих впечатлений, и я, точно так же, одними губами, усмехнувшись, пустил пробный шар:

— Да нет как будто, я и сообразить-то ничего толком не успел! А вообще подобные эмоции, должно быть, заразительны. Насколько могу судить, вы сами чувствуете себя в некотором роде не в своей тарелке, хотя и стараетесь не подавать виду...

Княгиня заметно вздрогнула. Грохочущее эхо туннеля заглушило ее ответ.

Вместо нее крикнул Липотин:

— Вот уж не думал, что вы, господа, вместо того чтобы наслаждаться этим сказочным полетом, будете спорить, кто из вас больше, а кто меньше боится смерти? Впрочем, какие могут

быть страхи, если я с вами! Уход и появление на сцене жизни представителей нашего рода были всегда незаметными, начисто лишенными какого-либо драматизма. Это у нас наследственное!

Помедлив немного, Яна совсем тихо сказала:

— Чего бояться тому, кто идет своим путем? Страх — это удел тех, кто пытается обмануть судьбу.

Княгиня молчала. По ее застывшему в усмешке лицу пробегали быстрые, как молнии, тени, отражения лишь мне одному понятной внутренней бури. Потом она легонько коснулась плеча шофера:

— Долго мы еще будем тащиться, Роджер?

Теперь вздрогнул я: шофера зовут Роджер?! Какое зловещее совпадение!

Труп за рулем едва заметно кивнул. Мотор уже не ревет, а поет. Стрелка спидометра снова прыгает на отметку «180» и, дернувшись пару раз, застывает чуть дальше, как приклеенная. Я смотрел на Яну, и мне хотелось умереть в ее объятиях.

Каким образом мы за считанные минуты целыми и невредимыми проехали по почти отвесному, невероятно ухабистому подъему к руинам Эльзбетштейна, навсегда останется для меня загадкой. Допустимо только одно-единственное объяснение: мы просто взлетели. Сумасшедший разгон и фантастически совершенная конструкция лимузина сделали чудо возможным. Во всяком случае, до нас там, наверху, автомобилей еще не бывало.

Рабочие, опершись на лопаты и заступы, уставились на нас как на привидения, хотя сами, насквозь мокрые, окутанные белыми клубами пара, на зыбком фоне бьющих в небо гейзеров больше походили на живописную компанию гномов, чем на обычных землекопов.

Притихшие, осматривали мы древние, поросшие мхом развалины; замковый парк и то искусство, с которым он был разбит, сразу бросались в глаза: отсюда, сквозь буйные заросли кустов, можно было любоваться чудесной панорамой долины с самых неожиданных ракурсов. Странный, почти романтический контраст: пышные, разросшиеся цветочные клумбы — и эти полуразрушенные стены! То и дело в зелени деревьев возникали замшелые статуи — кажется, блуждаешь в заколдованном парке какой-то капризной феи, которая обратила в камень своих провинившихся слуг и расставила их здесь, безголовых и безруких, в назидание потомкам. Идешь дальше — и вдруг сквозь пролом в стене блеснет далеко внизу серебряный пенящийся поток...

— Кто же поддерживает такой очаровательный беспорядок?

Этот вполне естественный вопрос, заданный кем-то из нас, повисает в недоуменном молчании.

   — Разве не вы, Липотин, рассказывали нам о какой-то легенде, о хозяйке замка по имени Элизабет, которая пригубила здесь от источника жизни?.. Так, кажется?..

   — Да, да, кто-то однажды рассказывал мне нечто в этом роде, путаное и бессвязное, — небрежно отмахнулся Липотин, — но восстановить в памяти этот сумбур мне вряд ли удастся. Сегодня эта легенда случайно пришла мне на ум, и я в шутку, чтобы развлечь вас, упомянул о ней.

   — Да, но можно спросить кого-нибудь из рабочих! — заметила княгиня.

   — А это мысль!

И мы двинулись, не торопясь, по направлению к замковому двору.

Липотин достал слоновой кости портсигар, открыл его и протянул одному из рабочих.

   — А кому, собственно, принадлежат эти развалины?

   — Никому.

   — Но ведь какой-то владелец у них должен быть!

   — Никого нет. Да вы спросите у старого садовника! — буркнул землекоп и принялся так тщательно чистить щепкой свою лопату, как будто это был хирургический инструмент. Остальные, перемигнувшись, засмеялись.

Какой-то молодой парень жадно посмотрел на сигареты и, когда Липотин с готовностью протянул портсигар, пояснил:

— У него не все дома. У старика. Здесь он, похоже, за кастеляна, но ему никто за это не платит. У него не все дома. А вообще он только и делает, что копается в земле, наверное, садовник или что-то вроде того. Как будто не отсюда, чудной какой-то. Ему уже наверняка лет сто. Совсем дряхлый. Еще мой дед пробовал с ним говорить. Никто не знает, откуда он пришел. Спросите его сами.

Словесный поток землекопа внезапно иссяк; кирки снова вонзились в землю, заработали лопаты, прокладывая водосток. Ни слова больше нельзя было добиться от этих людей.

Мы направились к главной башне, Липотин выступал в роли проводника.

Полусгнившая, обитая ржавыми коваными полосами дверь... Когда мы попытались ее открыть, она отозвалась пронзительным криком, как зверь, которого внезапно вспугнули во

сне. Гнилая, заплесневелая дубовая лестница — видно, когда-то ее украшала искусная резьба, — вела наверх, в темноту, нарезанную падавшими из узких бойниц косыми лучами света на равные дольки.

Через открытый сводчатый проход, толстая дощатая дверь которого едва держалась на петлях, Липотин и мы вслед