Ютланд, брат Придона - Юрий Никитин

– Вы с конем, – велел он строго, – побудьте здесь.

Она спросила задиристо:

– А ты? Или вас тоже двое?

– Мы с хортом, – ответил он невозмутимо, – посмотрим, что здесь за звери. У меня из еды только хлеб и сыр.

Она сказала язвительно:

– А ты без мяса не можешь, ты же мужчина? Большой, ужасный и крепкий, как… дуб?

Он вспомнил, что за женщиной всегда остается последнее слово в любом споре, а всякое слово, сказанное мужчиной после этого, является началом нового спора, потому смолчал и, свистнув хорту, пошел в глубину леса.

Как только его спина исчезла за деревьями, она перестала изображать принцессу всюду и везде, с облегчением сгорбилась и позволила на лице появиться испуганному выражению. Конь посмотрел на нее так, словно вот сейчас возьмет и сожрет.

Она улыбнулась ему трусливо и заискивающе заговорила дрожащим голоском:

– Ты сильный, красивый, замечательный!.. У тебя уши торчком, ноздри как у льва, а такой густой гриве позавидует любая женщина!

Конь фыркнул, все-таки грива еще не грива, а так, детская гривка, но ей показалось, что комплименты приняты. Просто конь, как все мужчины, не желает выказывать чувства слишком явно.

Ютланд вернулся почти сразу, она не успела даже начать дрожать, не только надрожаться, швырнул ей под ноги удивительно толстого зайца.

– Ты еще и хворост не собрала? – поинтересовался он с осуждением. – Что за женщина… Тебя муж убьет в первый же день.

Она фыркнула.

– Я такого убью в первую же минуту!

Он проговорил с удивлением:

– Сильная и злая… Хорошо.

Она вытаращила глаза.

– Ты чего?

– Пойду соберу сучьев, – сказал он. – Нам костер не помешает. Земля все еще сырая.

Когда он вернулся, на их месте вовсю полыхал небольшой костер из тонких палочек, а Мелизенда неумело тыкала ножом в тушку зайца. Ютланд молча бросил в сторонке груду толстых сучьев, с десяток сразу положил в огонь, молодец, как она так быстро разожгла костер, с интересом смотрел на ее попытки то ли снять шкуру со зверька, то ли разделать.

– Играешься?

– Да, – ответила она с раздражением. – Почему он не прыгает, как думаешь?

– Не знаю, – ответил он. – На такое могут ответить только женщины. Особенно красивые.

Она не стала спорить, когда он отнял у нее тушку, молниеносно снял шкурку, разделал и, проткнув очищенным от коры прутом, примостил на рогульках над красными углями. Она смотрела в огонь пригорюнившись, лицо стало мечтательным.

Он слышал, как она непроизвольно вздохнула, проговорила мечтательно и едва слышно:

– Ох, скорее бы Вантит.

Он ответил безучастно:

– Если бы я мог забросить туда хорошим пинком под зад… думаешь, не сделал бы такое доброе дело?

– Какой ты нежный, – сказала она язвительно. – А как же награда? За нею надо лично.

Он поморщился.

– Разве я от нее не отказался, когда с твоего согласия передал этим надутым индюкам?

– Думаю, – заявила она, – это не первая твоя дурость в жизни! К тому же согласия не было. Не было!

Он подвигал плечами, проверяя, как затягивается рана, процедил мрачно:

– Конечно, дурость не первая. Первая – когда согласился тебя взять и отвезти. Но ты постоянно споришь, и я передумал тогда… и сейчас вот тоже.

Она отрезала с жаром:

– Я не спорю с тобой! Я просто пытаюсь доказать, что ты дурак и абсолютно неправ!

– Ты всегда споришь, – сказал он, еще не разобрав, что она изрекла на этот раз.

Она возразила:

– Ничего подобного! Когда мне говорят, какая я умная, красивая и вообще замечательная, я никогда не спорю – людей не переубедишь.

Он уставился на нее неверяще, она это называла бараньим взглядом, пока он не пообещал придушить и оставить на дороге, покачал головой.

– Ну ты и наглая… это для принцессы обязательно?

– Я не наглая, – возразила она чисто автоматически и тут же пояснила обстоятельно, с дураком же имеет дело, – я умная и справедливая. И точная в определениях и аргументах.

Он пробормотал:

– Мой прадед Рокош говорил, надо стараться, чтобы в спорах слова были мягкими, а аргументы – твердыми. Потому я и вожу с собой аргумент из корня старого дуба. Тверже его не знаю дерева.

Она высокомерно наморщила нос.

– Дикари… В таких спорах никогда не доберетесь до истины.

– Мой прадед Рокош говорил еще, – добавил он безмятежно, – в споре не всегда побеждает истина, чаще побеждают более тяжелые аргументы. Хочешь подержать?

Она отпрыгнула.

– Но-но, ничего я у тебя держать не буду!

– Я и не настаиваю, – буркнул он. – Была бы честь предложена… Вон там мясо уже подгорает, а с другого бока все еще сырое.

– Ничего подобного, – огрызнулась она, но прутик с насаженными ломтиками мяса торопливо перевернула, а потом начала переворачивать и остальные. – Ты какого-то худого зайца добыл. Подобрал где-то дохлого?

– Можешь не есть, – предложил он.

Она надменно выпрямилась, он уже видел, что сейчас с презрением заявит, что такую гадость есть не станет, однако она бросила на него короткий взгляд и зло стиснула челюсти.

– Еще чего! Размечтался.

– Да уж, – пробормотал он. – Уж и помечтать нельзя.

– Нельзя, – огрызнулась она. – Не о том мечтаешь.

На землю еще падает сквозь ажурную листву дрожащая сетка заходящего солнца, но в лесу нет теней, ночь наступает быстро, хотя в этом светлом березняке долго не темнело и после захода солнца. Странный призрачный свет заколдованно застыл в этом мире, и уже луна взошла, но ее серебряное сияние причудливо переплетается с тем, что осталось после захода солнца…

Закутанная в одеяло, она в самом деле выглядела мелким и худым зверьком, что трусливо выглядывает из укрытия. Когда она сама представила себе, как смотрится со стороны, озлилась еще больше, разве можно принцессу унижать так? Вот если бы этот дикарь увидел ее во всем блеске одежд, в короне и с толпой служанок за спиной, посмотрел бы на нее совсем другими глазами!

Она сразу же представила себе, как он смотрит восторженно и с глупо раскрытым ртом, а она проходит мимо, не одарив взглядом… нет, это не так интересно, она останавливается и смотрит на него свысока, он же на коленях, естественно, и говорит ему… надо придумать что-нибудь особенно хлесткое и сбивающее с ног даже такого бесчувственного…

Утром она пробудилась, улыбаясь во весь рот, снилось нечто чудесное и настолько радостное, что не хотелось просыпаться. Еще не открывая глаза, услышала потрескивание, легкие щелчки, открыла заинтересованно глаза и увидела в двух шагах пламя костра на сухих сучьях, вчера их не было, ноздри защекотал аромат жареного мяса.

Ютланд сидит, нахохлившись, с другой стороны костра, время от времени поворачивает на вертеле тушку зверька.