Мои ранние годы. 1874-1904 - Уинстон Черчилль

Погрузив своих лошадей и кибитку на товарную платформу, я доехал поездом до Эденбурга. Утром 17 апреля я потащился оттуда под проливным дождем по очень неспокойному району. Путешествие прошло благополучно, и 19 апреля вечером я нагнал британскую колонну в восьми милях от Деветсдорпа. Оказалось, что это 8-я дивизия, последняя дивизия нашей регулярной армии, составленная из гарнизонов крепостей в разных концах Империи. Командовал ею сэр Лесли Рандл, позднее получивший ехидное прозвище Тихоход. Рандла я знал по Нильской экспедиции. Бригада Брабазона ушла вперед в разведку. Рандл принял меня радушно, и утром следующего дня я выехал на встречу с Брабазоном. Тот был рад меня видеть и поделиться со мной своими горестями, нарассказал мне кучу историй о Френче, а также о войне и вообще о жизни. Несколько дней мы провели вместе.

Очень скоро мы приблизились к холмам, окружающим Деветсдорп. Тишину разорвал стрекот далекой ружейной пальбы, и наши патрульные поспешили обратно. Засим последовала одна из самых смехотворных операций из всех, которые мне довелось наблюдать. Брабазоновские ополченцы заняли ближний холм, и завязалась перестрелка с бурами, очевидно укрепившимися на поросших травой хребтах на подступах к городу. Три или четыре вражеские пушки открыли огонь. Дали знать Рандлу, и к вечеру он прибыл с двумя бригадами. Мне разрешили присутствовать на совете. Брабазон настаивал на сражении. Стали готовиться к атаке, назначенной на завтра. Однако уже ранним утром командир одной из бригад, сэр Герберт Чермсайд, доложил командующему о серьезности сложившейся ситуации. В 1878-м, то есть за двадцать два года до описываемых событий, Чермсайд воевал на русско-турецкой войне, поэтому говорил со знанием дела. Сейчас он заявил, что у буров здесь столь же грозная линия обороны, как была у турок под Плевной, а потому крайне опрометчиво бросаться на приступ, не мобилизовав прежде все наши ресурсы, если только мы не желаем заплатить за это тысячами жизней. В результате было решено подождать прибытия третьей бригады под командованием генерала Барр-Кэмпбелла с входящими туда двумя гвардейскими батальонами, которая уже двигалась от железной дороги и ожидалась к вечеру. Таким образом, мы приятно провели время в мелких столкновениях с бурами, и, едва смерклось, к нам присоединилась еще одна крупная пехотная часть. Теперь мы располагали одиннадцатью тысячами пехотинцев и восемнадцатью тяжелыми орудиями. Все было готово к завтрашнему штурму. Но в тот же вечер сорок бойцов Беркширского полка, отправившись в темноте к ближайшему ручью за водой, к несчастью, заблудились и вышли прямиком к бурам. Этот инцидент произвел удручающее впечатление на командующего, и он телеграфировал лорду Робертсу, испрашивая распоряжений. В то время всем генералам было строжайшим образом велено не допускать больших потерь в живой силе. Фронтальные атаки, по существу, не разрешались. Действовать было предписано мягко и маневренно — инструкция замечательная в теории, но совершенно обескураживающая на практике!

На рассвете, когда все выстроились для атаки и наша территориальная конница ожидала сигнала двинуться в обход левого фланга противника, внезапно прибыл офицер из штаба с приказом отложить сражение — по крайней мере, на день. Тут уж Брабазон не выдержал. Он подъехал ко мне и, состроив насмешливую мину и покачав головой, громко, во всеуслышание произнес:

— Боб Акр![53]

Хватило ли штабному офицеру коварства передать по назначению этот непочтительный отзыв, сказать не берусь.

Чтобы успокоить Брабазона и заодно хоть что-то предпринять, кавалеристам разрешили совершить разведывательную вылазку — прощупать левый фланг этой так называемой «Плевны». И тут меня ожидало захватывающее приключение.

Чтобы не нафантазировать лишнего, я приведу здесь то, что было написано мной в тот вечер.

«Бригада, включавшая конную пехоту и состоявшая примерно из тысячи боевых единиц, двинулась в южном направлении под прикрытием наших аванпостов и, быстро описав широкую дугу, вышла к левому флангу неприятеля… Местность круто спускалась к широкому дну котловины, посреди которой стоял заметный, особенной формы холм. За ним скрывался Деветсдорп. Холм окружали буры — конные и пешие — числом около двух сотен.

Наш молниеносный рывок чуть ли не в самое их средоточие взбудоражил буров и испугал. Они не могли понять, разведка это или атака, и собрались разрешить все сомнения, попытавшись зайти во фланг заходящей во фланг им кавалерии. Едва наши дальнобойные винтовки заставили их укрыться за холмом, как словно выросшие из-под земли новые две сотни всадников, промчавшись в двух тысячах ярдов от нашего фронта, устремились к белому каменному взгорку справа от нас.

Энгус Макнил, принявший на себя после гибели Монморанси командование его разведчиками, бросился к генералу:

— Сэр, разрешите мы отрежем им путь! Думаю, нам это удастся!

Разведчики навострили уши. Генерал погрузился в размышления.

— Ладно! — сказал он. — Попробуйте!

— По коням, по коням, разведчики! — порывисто вскричал офицер, сам вскакивая в седло. И тут же обратился ко мне: — Поезжайте с нами! Мы устроим вам представление — первый класс!

Совсем недавно я сгоряча дал обещание провести один день при разведчиках. Сейчас я глядел на буров: они ближе, чем мы, находились к белому каменному взгорку, но, с другой стороны, им предстояло еще взбираться по склону котловины и лошади у них, судя по всему, были хуже. Дело могло выгореть, а если выгорит — мне вспоминалась стычка при Эктон-Хоумс, — бурам на этой голой равнине не поздоровится! И потому ради „Морнинг пост“ и ее интересов я сел на коня, и мы полетели как из лука стрела — сорок-пятьдесят разведчиков, Макнил и я, — нещадно шпоря лошадей.

С первой же минуты это стало соревнованием в скорости, что отлично понимали обе стороны. Когда мы сблизились, я разглядел пятерых вражеских лидеров гонки: скача на лучших лошадях, они опережали остальных, исполненные решимости удержать стратегически выгодную высоту. Я сказал: „У нас ничего не выйдет“, но никто не хотел ни признать поражения, ни останавливаться на полпути. Финал нетрудно предугадать.

В ста, а чтобы быть точным, ста двадцати ярдах от вершины взгорка путь нам преградила колючая проволока. Спешившись, мы принялись ее резать, уже готовые ступить на вожделенные скалы, как вдруг — мрачные, волосатые, ужасные, какими я видел их на железнодорожных путях во Фрере, — показались головы дюжины буров; а сколько еще их было на подходе?

Последовала странная, почти необъяснимая пауза, а может, ее и вовсе не было; но в память успело врезаться многое. Прежде всего буры: один с черной длинной бородой, в шоколадного цвета куртке, другой — с красным шарфом на шее. Два разведчика, хладнокровно продолжающие резать проволоку. Еще один, целящийся в противника из-за крупа своей лошади, и твердый голос Макнила: