Монахиня_ Племянник Рамо_Жак-фаталист и его Хозяин - Дени Дидро

К этому госпожа де Ла Помере присовокупила:

«Я не буду вас навещать, ибо недостойна общаться со столь святыми особами; пусть, однако, это вас не тревожит: вы иногда будете тайно приходить сюда, и мы в тесном кругу вознаградим себя за ваш покаянный режим. Но, играя в благочестие, остерегайтесь действительно впасть в него… Что касается расходов на ваше маленькое хозяйство, то я принимаю их на себя. Если моя затея удастся, вы не будете нуждаться во мне; если она не удастся не по вашей вине, то я достаточно богата, чтоб обеспечить вам приличную и более приятную участь, чем та, которою вы пожертвовали ради меня. Но главное — это повиновение, повиновение моей воле, абсолютное, безграничное, без которого я ни за что не ручаюсь в настоящем и ничего не обещаю в будущем».

Хозяин (пощелкивая по своей табакерке и поглядывая на часы). Дьявольская баба! Упаси меня, господи, повстречаться с такой!

Трактирщица. Терпение, терпение! Вы ее еще не знаете.

Жак. А в ожидании этого, прекрасная хозяюшка, не перекинуться ли нам словечком с бутылочкой?

Трактирщица. Господин Жак, мое шампанское придает мне красоту в ваших глазах.

Хозяин. Мне уже давно хочется задать вам один, быть может, нескромный вопрос, и я больше не могу удерживаться.

Трактирщица. Задавайте.

Хозяин. По-моему, вы родились не в харчевне.

Трактирщица. Да, это так.

Хозяин. Вы принадлежали к более высокому кругу и попали сюда в силу необыкновенных обстоятельств.

Трактирщица. Не отрекаюсь.

Хозяин. Не прервать ли нам на минутку историю госпожи де Ла Помере?

Трактирщица. Невозможно. Я охотно рассказываю чужие похождения, но не свои. Скажу вам только, что я воспитывалась в Сен-Сире{157}, где мало читала Евангелие, но читала много романов. От королевского аббатства до харчевни — большой путь.

Хозяин. Я удовлетворен; будем считать, что я у вас ничего не спросил.

Трактирщица. В то время как обе наши ханжи служили назидательным примером и добрая слава о их благочестии и святости распространялась по округе, госпожа де Ла Помере внешне выказывала маркизу уважение, дружбу и полное доверие. Он неизменно встречал радушный прием, его не бранили, на него не дулись даже после долгого отсутствия; он посвящал ее в свои любовные похождения, и она притворялась, будто они ее искренне забавляют. Она давала ему советы в трудных случаях и изредка заговаривала о браке, но таким безразличным топом, что нельзя было заподозрить с ее стороны никаких личных мотивов. Когда маркиз иногда обращался к ней с теми нежными и галантными речами, которых нельзя избежать по отношению к бывшей возлюбленной, она либо улыбалась, либо не обращала на них внимания. Если послушать ее, то сердце ее безмолвствовало: она-де сама не подозревала, что для се счастья достаточно было такого друга, как он, а кроме того, годы якобы брали свое и темперамент ее охладевал.

«Как! У вас ничего нет, в чем бы вы могли мне признаться?»

«Нет».

«А молодой граф, дорогая моя, который так настойчиво ухаживал за вами в пору моего владычества?»

«Я перестала его принимать, и мы больше не видимся».

«Необычайная причуда! За что вы его отстранили?»

«Он мне больше не нравится».

«Ах, сударыня, я, кажется, угадал: вы меня все еще любите».

«Возможно».

«Вы надеетесь, что я вернусь».

«Почему бы нет?»

«И хотите обеспечить за собой безупречное поведение».

«Пожалуй».

«И если бы, по счастью или к несчастью, я снова оказался у ваших ног, вы вменили бы себе в заслугу молчание о моих провинностях».

«Вы прекрасного мнения о моей деликатности и моем великодушии».

«После такого поступка я считаю вас способной на любое проявление героизма».

«Я не прочь, чтоб вы так думали».

«Честное слово, вы для меня опаснейшая женщина; я в этом уверен».

Жак. И я тоже.

Трактирщица. Это положение длилось примерно месяца три, когда госпожа де Ла Помере решила, что настало время нажать главную пружину. В один прекрасный летний день, когда маркиз должен был у нее обедать, она приказала передать д’Энон и ее дочери, чтоб они отправились в Королевский сад. Маркиз явился, обед был ранний; откушали, и откушали весело. Затем госпожа де Ла Помере предложила маркизу совершить прогулку, если только он не имеет в виду чего-либо более приятного. В тот день не было ни оперы, ни комедии; маркиз сам отметил это, и судьбе было угодно, чтоб опять-таки он, желая заменить веселое зрелище полезным, пригласил маркизу посетить Королевскую кунсткамеру. Приглашение это, как вы легко можете себе представить, не встретило отказа. И вот заложили лошадей; едут; приехали в Королевский сад и смешались с толпой, разглядывая все и не видя ничего, как и все прочие.

Читатель, я забыл описать вам мизансцену, в которой действуют указанные здесь персонажи: Жак, Хозяин и трактирщица; по причине этого упущения вы слышали, что они говорили, но вы их не видели; однако лучше поздно, чем никогда. Хозяин — налево, в ночном колпаке и в халате, небрежно развалился в большом ковровом кресле, положив платок на локотник и держа табакерку в руке. Трактирщица — в глубине, против двери, у стола, на котором стоит ее стакан. Жак, без шляпы, оперся локтем на стол и склонил голову между двух бутылок; две другие — на полу рядом с ним.

— Выйдя из кунсткамеры, маркиз и его приятельница отправились гулять по саду. Не успели они свернуть в первую аллею направо от входа, поблизости от Ботанической школы, как госпожа де Ла Помере воскликнула с удивлением:

«Это они! Я не ошиблась: это действительно они».

Тотчас же она покидает маркиза и устремляется навстречу двум нашим притворщицам. Младшая д’Энон была очаровательна в своем простеньком наряде, который, не бросаясь в глаза, тем не менее приковывал к себе внимание.

«Ах, это вы, сударыня?»

«Да, я».

«Как вы поживаете? Я не видала вас целую вечность».

«Вы знаете о постигших нас несчастиях: пришлось покориться участи и жить по нашим скромным средствам; нельзя бывать в свете, когда не можешь поддерживать свой ранг с достоинством».

«Но покинуть меня — меня, которая удалилась от света! Впрочем, со свойственной мне рассудительностью я всегда считала его скучным».

«Недоверие — одно из печальных последствий нищеты: бедняки боятся быть назойливыми».

«Назойливыми — по отношению ко мне! Такое подозрение равносильно обиде».

«Сударыня, я в этом неповинна; много раз напоминала я о вас матушке, но она говорила: «Госпожа де Ла Помере?.. Нет, дочь моя, никто о нас не думает».

«Какая несправедливость! Присядем, побеседуем. Вот маркиз Дезарси: это мой друг, и его присутствие нас не стеснит. Как ваша дочь выросла! Как она похорошела с тех пор, как мы не видались!»

«Наше положение обладает тем преимуществом, что ограждает нас от многого такого, что вредно для здоровья; взгляните на ее лицо, на ее руки: вот что значит умеренная и правильная жизнь, нормальный сон, работа, чистая совесть, а это немало…»

Присели; завели дружескую беседу. Мать говорила хорошо; дочь говорила мало. И та и другая выдерживали благочестивый тон, но без натяжки и жеманства. Они собрались удалиться задолго до наступления сумерек. Им заявили, что время раннее; но мать шепнула довольно громко на ухо госпоже де Ла Помере, что им предстоит еще служба в церкви и что они ни в коем случае не могут дольше оставаться. Они уже отошли на некоторое расстояние, когда госпожа де Ла Помере упрекнула себя в том, что не спросила их адрес и не дала им свой.

«Такой оплошности, — добавила она, — я бы в прежнее время не сделала».

Маркиз поспешил ее исправить; они приняли к сведению адрес госпожи де Ла Помере, но, несмотря на все настояния маркиза, не пожелали сообщить свой. Он не осмелился предложить им свою карету, но признался госпоже де Ла Помере, что ему очень хотелось это сделать.

Маркиз не преминул спросить у своей приятельницы, кто такие ее знакомые.

«Это два существа более счастливые, чем мы с вами. Посмотрите, каким здоровьем они обладают, какая безмятежность написана на их лицах! Какой благопристойностью дышат их речи! В нашем кругу вы не встретите ничего подобного. Мы относимся с сожалением к набожным людям, а они жалеют нас, и, в конце концов, я готова думать, что они правы».

«Неужели, маркиза, вы собираетесь стать святошей?»

«А почему бы нет?»

«Берегитесь, мне не хотелось бы, чтоб наш разрыв, если вообще можно говорить о разрыве, завел вас так далеко».

«А вы предпочли бы, чтоб я снова пустила к себе молодого графа?»

«Предпочел бы».

«И вы мне это советуете?»

«Без колебаний».

Госпожа де Ла Поморе в высшей степени сердечно и трогательно рассказала маркизу все, что знала о семье, родине, прежнем состоянии и проигранной тяжбе обеих святош; затем добавила: