Дом скитальцев - Александр Мирер

Так думал Зернов, дослушивая соображения своих сотрудников, прощаясь с ними, то здесь, то там вставляя уместное замечание. Он последним вышел из конференц-зала и привычно двинулся в свой кабинет, — приближалась полночь и с ней очередная запись в дневнике.

Загудел внутренний телефон:

— Докладывает узел связи. «Дача» просит соединения.

— Соедините… Дача, Первый слушает.

— Товарищ Первый, докладывает Кашицын! Учитель просит разрешения переговорить.

Капитан Кашицын был старшим в охране Десантника.

Зернов усмехнулся — представил себе, как Линия девять «просит».

— Да, разрешаю.

Пауза. Затем знакомый голос с наставительной интонацией:

— У аппарата?

— Первый у аппарата, — сказал Зернов.

— М-да, я вас узнал. Итак, приходится прощаться. Ми… — Было слышно, что Кашицын поправляет: «Товарищ Первый!» — …Товарищ Первый. М-да. Прощайте, не поминайте лихом, как говорится. Я ухожу, и…

— Не совсем вас понимаю, — мягко перебил Зернов. — Не желаете сказать что-нибудь по делу?

— Дела закончены. Эскадру отзывают. Прощайте.

Качество линии спецсвязи было великолепное. Зернов слышал, как легла на стол трубка, простучали шаги, затем донесся голос капитана Кашицына:

— Товарищ Первый, разрешите доложить…

— Отставить. Где он?

— Вернулся к машинке… стой!!! — вскрикнул Кашицын, в трубке загрохотало.

«Уронил трубку», — понял Зернов. Через несколько секунд капитан закричал в телефон:

— Разрешите доложить, Учитель лежит без сознания, машина рассыпалась пылью! Товарищ Первый!..

Зернов распорядился: Учителя привести в сознание, «пыль» не трогать, ждать группы из Н… Выслал на дачу врача и следователя — с детектором и «посредником», на всякий случай. И долго стоял у окна, прежде чем достать дневник.

Линия девять снова исполнил обещанное. Инвертор перебросил его в неведомые просторы Космоса и самоуничтожился, рассыпался серой пылью, как и остальные аппараты Десантников после определенного числа срабатываний.

Во имя спасения

Прожекторы Холодного погасли. Извержение продолжалось во тьме. Слабый свет маяков освещал поверхность спутника, покрытую кипящей жидкостью. Фонтан жидкого гелия бил в пустоту, вздымаясь над густым облаком грозной кислородно-водородной смеси. Из облака вылетали, мигая аварийными лампами, балоги в скафандрах — экипаж покидал Холодный. Взрыв мог ударить в любую секунду.

Планета потрясенно молчала. В эфире слышались голоса пилотов спасательных ракет. На экране было видно, как они ложатся в дрейф вокруг Холодного и подбирают экипаж спутника. Командор Пути отметил, что экраны очистились — «молоко» испарилось с обшивки. Незнакомый голос предупредил, что за его предусмотрительностью идет ракета со спутника Сторожевого. Тогда Джал быстро проверил скафандр и поднял Тафу. Пришлось проверить и его скафандр. Пилот не шевелился, только дышал, похрипывая.

В корабле было светло. Никто из команды не пришел встретить командора Пути. Выбравшись из путаницы ракетных дюз, Джал увидел четыре фигуры — Тачч, Нурры, Клагга и безжизненного пита. Они молчали. Нурра и Машка — из осторожности, Клагг — с перепугу, а пит — потому что в нем не было Мыслящего. Джал распорядился:

— К кормовому люку, порученцы! Живее!

Надо было спешить, пока не пришла ракета со Сторожевого. Идти туда, в лапы к Диспетчеру и Десантнику, было вовсе ни к чему.

— Господин начальник Охраны, поручаю вам пилота. Отправите в главное хозяйство. Идите в корабль.

Клагг отсалютовал, подхватил Тафу и поскорей прыгнул в коридор. Мелькнули его башмаки, дурацки растопыренные в полете.

«Вот и все», — подумал Севка. Они вышли в Космос, уцепились за решетку временного причала. Нурра деловито закрепил свою ношу, Первосортное Искусственное Тело, за карабин на поясе, чтобы не улетела в пустоту. Проговорил:

— Вот сейчас и ахнет…

Действительно, корабль и Холодный, окутанные смертоносным облаком, приближались к краю планетной тени. Мрачная радуга космического восхода уже играла на броне. Корабль, как стена, вздымался за спинами, а впереди был Космос. Молчаливые звезды. Севка толстыми от защитных перчаток пальцами достал «поздравительную пластинку». На ней было одно лишь слово: «Иду». Мимо причала плавно, как лифт, скользнула спасательная ракета, на секунду ослепила оранжевым маяком — и сейчас же над темной стороной планеты появился другой, двойной опознавательный огонь. Оранжевый с белым, сигнал Охраны.

— За нами, — сказала Машка.

«Иду. Иду. Иду!..» — бежало по пластинке.

«Хвалился, что можешь забрать в любую секунду, — подумал Севка об Иване Кузьмиче. — Длинные же выходят секунды…» Он сунул пластинку в карман, выключил радиостанцию скафандра, прижал свой шлем к Машкиному, а Нурру придвинул рукой и сказал:

— Лучеметы наизготовку. К Сторожевому не пойдем.

Сквозь толстые скорлупы шлемов он вдруг увидел, что Машка-Тачч смотрит мимо него и пощелкивает челюстями, как от сильного изумления. Он оглянулся — пит ожил! Это не могло быть обманом зрения. Облегченный скафандр для искусственных тел позволял видеть, как пит характерно потягивается, хлопает веками — получил Мыслящего… И уже неуловимо быстрым движением, недоступным балогу, отстегнулся от штанги причала, прижал свой шлем к Севкиному и сказал:

— Я пришел. Вы уйдете через одну восемнадцатую.

Гулкий металлический голос. Два изумленных лица перед глазами — в пузырях шлемов, сквозь которые мутно светят звезды. И неподвижное лицо пита. Глянцевитое, начищенное, мертвое. Вот что значило «иду», подумал Севка. Вот так Учитель… Значит, мы сейчас уйдем и не узнаем, что будет дальше. А пит заговорил снова:

— Где Мыслящий Номдала?

— Кого-кого? Ты у меня поговоришь! — сказал Нурра.

— Ты — Нурра? — спросил пит. — Твое полное имя?

— Нурра, сын Эри… Благодетель, что ему надо?!

— Мы — Шорг. Во имя спасения, — раздельно произнес пит.

Нурра с неистовой яростью бросился на Учителя-пита. Стал трясти. Тот невозмутимо повторял:

— Где Мыслящий Номдала?

— Шорг, Шорг! — вопил Нурра и тряс его.

— Выпусти нас! — сказал пит.

Приближающаяся ракета Охраны осветила их прожектором, ослепила. «Нурра сошел с ума», — подумал Севка и стал отдирать его от Шорга. Безумец немедленно бросил пита, налетел на Севку, схватил за горловину скафандра, прижал к себе и заорал:

— Во имя спасения! Это Шорг, вождь Замкнутых!

— Молчи, — сказал пит. — Слушай, мальчик. Сейчас вы вернетесь на Чирагу. Пусть вас ничто не удивляет. Вас будут расспрашивать. Расскажите все, что видели и знаете.

— Конечно, как же иначе? — сказал Севка. — Но…

— Заложи Номдала в «посредник» и передай его Нурре, — сказал пит. Севка повиновался. — Нурра, пересадишь Номдала в командора Пути, когда инопланетные уйдут.

— Если успею, — проворчал Нурра. — Охранюги…

Прожектор светил в полную силу. Наверно, «Рата» подтягивалась к самому причалу. Севка не мог ее видеть — они опять стояли, сдвинув шлемы. Он спросил:

— Номдал тоже Замкнутый?

Пит зашевелил челюстями, но Севка уже не слышал его слов. Время и пространство сдвинулись. Пронзительно-голубой свет прожектора стал оранжевым, и в нем обнаружились объемные изображения. Странно изогнутые, словно сделанные из жидкого теста, перед Севкой проплыли: Великий Диспетчер — неподвижный, хмурый, в снежно-белом комбинезоне; Великий Десантник — хищно настороженный, в желтом комбинезоне с черным квадратом лаби-лаби на груди, в желтом лаковом шлеме с острым гребнем. Лицом к лицу с ними стояли Номдал, Нурра, Тачч и вождь Замкнутых. Тачч сжимала в руке страшное оружие, распылитель, и все это не было изображением, но действительностью, в которой Севке и Машке уже не было места. Севка лишь подумал: «Распылитель? Это же на „спутнике“! Ведь пробьет кожух — и всем им конец…» Севку и Машку заволокло белым туманом, закружило винтом, и они исчезли. Потянулось ничто и нигде, потом кончилось, они вдохнули хвойный ночной воздух, ногами ощутили землю и услышали тихий шум деревьев и перестук ночной электрички.

Странное время

Они стояли перед клумбой анютиных глазок и держались за руки. Было очень темно. Совсем как в ту ночь, с которой начались их приключения. Чуть белела веранда, светились пятнышки белых анютиных глазок, и, когда отстучала электричка, стало слышно жужжание пчелы на клумбе. Совсем как в ту ночь.

Пчела пожужжала и смолкла — заснула. Откуда-то доносились неясные звуки. Не то голоса, не то повизгиванье. А Машкина рука была теплой и шершавой, как всегда.