«Если», 2002 № 06 - Джеймс Блиш

Каков выход? Оценивать лишь то, что уже устоялось, покрылось патиной, то есть, по сути, отменить критику?

Кстати, это далеко не шутка. В отечественной литературе с завидной регулярностью вспыхивали подобные споры, и участвовали в них далеко не последние авторы — достаточно вспомнить Валерия Брюсова, чьи предложения в общем-то сводились именно к этому. Подобная дискуссия в советские времена (с оттенком литературной провокации) была проведена на страницах «Литгазеты» и выявила достаточно много сторонников запрета на текущую критику, оставляющих за ней лишь право на рецензирование выходящих произведений.

Но дело в том, что даже рецензия — самый «локальный» жанр критики — все равно предполагает некую типологию, а значит, систему. Иначе рецензия превращается в анонс.

Чем же способен воспользоваться критик, чтобы создать видимость порядка в броуновском движении, привнести элемент структуры в хаос?

Помогает самоидентификация, весьма популярная именно в отечественной литературе. Только представьте себе, какую радость современнику-критику дарили манифесты начала века, когда «первичный бульон» не то что бурлил — вскипал, переливаясь через край. Каждая школа, каждое направление, едва набрав несколько сторонников, немедленно декларировали свои позиции; нередко задиристо, как кубофутуристы, но чаще вполне основательно, как акмеисты. Хотя в этом был немалый элемент игры, но сквозь метафоры проглядывали истинные позиции писателей и поэтов.

К сожалению (говорю это без всякой иронии), эти традиции почти забыты. В последние десять лет само-идентифицировали себя лишь три группы авторов. Причем творчество первой — турбореалистов — было к тому времени хорошо известно, и неожиданные самоопределения внесли изрядную путаницу в читательские умы, хотя дали пищу для критиков, поскольку уточнили стилистику и мироощущение писателей. Появившееся в середине девяностых новое направление — славяно-киевская фэнтези — вобрало в себя авторов, объединенных в большей степени тематикой, нежели художественными приемами. Ряд писателей группируется вокруг лидера этого направления Ю. Никитина, так что можно было бы говорить о некоей литературной школе, если бы эти авторы хоть как-то себя манифестировали[11].

Наиболее четкие самоопределения существуют у новейшего направления — сакральной фантастики. Что понятно, поскольку создателем направления является писатель и критик в одном лице. Но здесь проблема другая: до сей поры предъявленные сочинения, призванные утвердить это направление, не очень вписывались в рамки предложенных дефиниций. Подавляющее большинство произведений для критиков и тем более читателей проще было отнести к какому-либо из традиционных субжанров фантастики.

Ради полноты картины можно упомянуть «русский киберпанк» и «техноромантизм», но это, скорее, личные обращения писателей к возможным последователям. Словом, основная «писательская масса» гуляет сама по себе, изредка составляя недолговечные «кружки по интересам».

Профессиональному критику смотреть на подобное состояние среды нестерпимо. И ему волей-неволей приходится хотя бы для себя как-то ее структурировать.

В этой ситуации деление на «волны» становится почти необоримым искушением. Во-первых, сам термин размыт и потому допускает гораздо большую свободу маневра, чем, скажем, направление или течение. Во-вторых, он привязан к временному отрезку, позволяющему объединить писателей если не по возрасту, то по времени вхождения в литературу, что вроде бы привносит в систему элемент объективности. В-третьих, он индифферентен к жанровой принадлежности произведений, что позволяет не слишком углубляться в творчество создателей.

И все эти достоинства систематики превращаются в недостатки, когда дело касается аналитики. Как бы ни хотел классификатор отойти от понятия «генерация», он вынужден учитывать этот фактор. А следовательно, в один «срез» попадают писатели нередко прямо противоположные по литературным позициям, стилистике, проблематике и жанровым пристрастиям. То есть критик, будучи синхронным по отношению к предмету анализа, пытается выступить в роли историка литературы: он жаждет подняться над своим временем и найти единый вектор в разновекторных поисках творцов инодействительности.

И дело даже не в том, что его построения произвольны и субъективны. Беда в том, что подобный метод практически ничего не дает для понимания текущего литературного процесса и тем более для понимания творчества конкретного автора, чем, собственно, и должен заниматься критик.

Нас часто путают приводимые аналогии с англо-американской «Новой волной», представленной зримо и явно писателями одной стилистики и преимущественно одной генерации. Но в том-то и дело, что «Новая волна» — это самоназвание, а не литературоведческий термин. По всем характерологическим признакам писатели «Новой волны» суть представители именно литературного направления, а в чем-то даже школы[12].

Безусловно, любопытно наблюдать за операциями критиков, сводящих и разводящих авторов, интересно следить за логикой их действий, небесполезно сверить свои представления с их схемами. Но по большому счету современнику совершенно безразлично, сколько волн ударило в берег фантастики — семь или девять. В любой литературной схеме читателя интересует не систематика, а типология. Ему важно понять тенденции, увидеть их зарождение и, по возможности, представить их разрешение.

Уязвимость «волновых» построений, видимо, ощущает и Д. Володихин, поэтому самого термина старается избегать. Но суть предложенной схемы именно такова, что, как мне кажется, обедняет анализ и оставляет за его рамками ряд писателей, в схему не вписывающихся. Более того, те интересные наблюдения, которые содержатся в статье, вызваны иным принципом систематики — типологическим. А наложение двух методов неминуемо приводит к противоречиям. В «этиках» оказываются люди, принадлежащие к трем (!) литературным поколениям, чего по теории «волн» быть просто не может. Евгений Лукин, который исследует прежде всего социальную психологию персонажей, вынужденно — по теории — приписан к «этикам». Сюда же по принадлежности определен и Эдуард Геворкян, хотя по своему литературному методу он может претендовать на лидерство среди «логиков».

Боюсь, что данная систематика рождена одной целью: поднять повыше знамена группы авторов, которым симпатизирует критик. Но, во-первых, сами они под этими стягами не ходят, поскольку представителями одного литературного направления себя не ощущают. А во-вторых, новая генерация представлена существенно большим числом молодых писателей, и говорить о том, что у нее есть какое-то объединяющее начало, пока рановато. И наконец: в понятие «литературная мода», которое неназвано присутствует в статье, неизбежно в качестве основной составляющей входит популярность, и здесь большинство писателей, которые по мысли критика представляют новую «волну», пока явно уступают тем, кого автор назвал «этиками».