Пятый арлекин - Владимир Тодоров

— Чего изволите, сударь?— потешно спросил Петр Николаевич Рожнов, входя в свою обычную роль шута и конферансье,— мы сегодня ничего не...— он хотел добавить, что сегодня здесь не пода­ют, но получил неожиданно толчок от Чурикова, невзлюбившего этого шута, и тут же замолчал. Чуриков же давно взял за правило понапрасну людей не обижать, а если наказывать, то за дело, чтобы те знали за что, и впредь «ничего такого» себе не позволяли.

— Что вы хотели?— серьезно и строго спросил Иван Никола­евич, оглядывая посетителя с головы до ног, подразумевая возмож­ную провокацию со стороны следственных органов.

— Я бы хотел повидать генерала Неживлева Александра Фи­липповича,— почти шепотом ответил человечек, заробев при виде такой шикарной компании, а пуще всего от ослепительной прихо­жей, открывшейся перед ним, хотя там и стояло всего лишь несколь­ко бронзовых и мраморных скульптур, как при входе в Эрмитаж или Русский музей, освещенных двумя хрустальными люстрами с фарфоровыми свечами, имитирующими настоящие стеариновые, оп­лывшие от нагара.

— Неживлева?— переспросил Семен Михайлович, принимая по праву хозяина управление разговором на себя. Напряжение прошло и он снова чувствовал себя раскованно, в голосе появилась обычная почти неуловимая пренебрежительность, подчеркиваемая лишь рас­тягиванием гласных. Где-то подслушал Семен Михайлович подоб­ную манеру разговаривать и с удовольствием принял ее.— Что же вам надо, уважаемый, от Александра Филипповича?

— Да ничего, собственно говоря, не надо, и если его нет, то я как-нибудь в другой раз. А то и вовсе не зайду. Я проездом здесь, из Астрахани. Горин я, Вячеслав Андронович Горин, агроном в сельхозобъединении «Заря». Мы списались два года назад с вашим отцом,— робко продолжал Горин,— и он пригласил меня заглянуть к нему в гости при случае. Да я так и не собрался. Я ведь его через газету отыскал. Мы воевали вместе в одном полку, только он войну закончил майором и дальше по военной части пошел при штабе, а я демобилизовался лейтенантом. А потом в агрономы подался.

— Александра Филипповича, моего тестя, нет дома, в отъезде он,— ответил Неживлев, смеясь в душе над своим недавним стра­хом, относя его за счет уставшей нервной системы, потому что, если разобраться серьезно, без излишних отрицательных эмоций, то чего бояться, когда Олег Михайлович здесь, не говоря уже о защите, которую способен обеспечить собственный тесть. Поистине — у стра­ха глаза велики!— заключил про себя Семен Михайлович, добро­желательно глядя Горину в глаза. Да и почему не посмотреть на человека по-доброму, если он от тебя ничего не требует и абсолютно тебе не опасен? Тут бы самый раз и закрыть перед Гориным мас­сивную дверь, ведь дальнейший разговор обе стороны ни к чему не обязывал, да вот подвело чутье всех, в том числе и Краснова, хотя он неоднократно подчеркивал свой собачий нюх. И даже Игина и Чурикова подвело, хотя и те чуяли любую ревизию или проверку, да и вообще обладали нюхом на официальных людей, призванных контролировать деятельность торговых и обслуживающих заведений. Больно уж ничтожным показался им Горин в своих стоптанных ботинках, а причина такой промашки заключалась в следующем: захотелось посмотреть поближе на человека «с другой планеты», может для собственного утверждения. Глядите, вот какие еще черви по земле ползают, раскройте глаза пошире наши дорогие, сладко кормленные жены. Не были б мы рядом с вами, может и вам приш­лось бы ползать по полю, выкапывать ручками сахарную свеклу или другой нужный сельскохозяйственный продукт, получая при этом сотню—полторы в месяц. А мы вам создали условия, в которых вы живете и холите свою изнеженную ангельскую плоть, поднимаясь с мягкой постели в двенадцать часов, попадая к четырем к маникюр­ше, адальше по усмотрению: то ли на премьеру зарубежных гаст­ролеров, то ли в загородный ресторан, то ли еще неизвестно куда и с кем, пока-мы вершим свои нелегкие дела. И никаких тебе забот в вашей жизни, никакой ответственности, разве что перед богом, которого никто не видел. Да, в эту минуту легче легкого было спровадить Вячеслава Андроновича Горина, потому что сам он ни на что не претендовал, в дом войти не стремился. Но все-таки настояли, потому что желание завести его в квартиру охватило неожиданно всех, включая даже осторожного и нелюбящего дешевых цирковых эффектов дядю Васю «Грума». Любопытство одолело, а действительно, что скажет серый навозный жук Горин, увидев, как живут на свете другие люди, имеющие право на такую жизнь в силу своих деловых качеств и исключительности.

В общем, чуть ли не насильно втащили в квартиру окончательно растерявшегося Вячеслава Андроновича и захлопнули за ним дверь. Вот тут-то и вправду потерял Горин присутствие духа, потом что ударило ему в глаза из комнат таким богатством и роскошью, что у него даже рот приоткрылся, а ведь был Вячеслав Андронович человеком немолодым и прошедшим Великую Отечественную до самой Рейхсканцелярии, на которой железной расческой и выскреб около центрального входа «ГОРИН В. А. Пулеметчик». На память, чтоб помнили.

— Что, божий человек,— почти ласково сказал ему Чуриков, когда-то сам знавший худшие времена,— не видел такого? Ты не подумай чего лишнего,— включил тормозную систему Иван Нико­лаевич,— на то твой бывший сослуживец генерал, а мы всего подчиненные в разных чинах и званиях, но каждый в своей области тоже не меньше генерала. Ты сымай ботинки, да прямиком в покои. Коньячку дерябнешь!— перешел Чуриков на обычный свой манер.

Горин молча, не выражая никаких внешних эмоций, стянул сначала с правой ноги, затем с левой вытертые до рыжин ботинки, при этом некоторые новоиспеченные аристократы нервно помор­щились, предполагая запах навоза или прелости, но ничего подоб­ного не случилось. Чуриков помог Вячеславу Андроновичу снять пиджак, под которым оказался вязаный домашний свитер, всунул Горина в тапочки и препроводил в гостиную, площадью в сорок три квадратных метра, сотворенную из двух комнат.

Горин бочком прошел в комнату, но глаз почти не поднимал и жадно выпил полный фужер ереванского коньяка, не ощутив его божественно тонкого аромата. Потом сел рядом с Натальей, сообра­жая, наверное, не снится ли ему эта воздушная неземная женщина, да и вообще, где же это он очутился, а может просто-напросто умер и находится на небесах, а эта женщина — ангел, который начнет волшебным голосом спрашивать анкетные данные на предмет офор­мления в ад или райские кущи. Но все кругом было предельно реальным: носились как заведенные между кухней и гостиной два молодых длинноногих официанта в фирменных полуфраках. Перед Вячеславом Андроновичем поставили два прибора с горячей и хо­лодной закуской на тонких мейсенских тарелках, которые  своей воздушности и прозрачности только что не взлетали в воздух, на­резали дольки лимона и вообще уделяли всяческое внимание, как это случалось иногда в старорежимные времена, когда богатые де­ти, справляя рождественские праздники, неожиданно видели в окно оборвыша, голодного и охолодевшего, у них на какое-то время про­буждалось чувство сострадания, и они соревновались друг перед другом, кто окажется внимательнее и щедрее. Так, для забавы, для собственного развлечения и самоутверждения. Вот подобный момент и переживали присутствующие, за исключением Сашеньки и Мар­гариты Михайловны, по-прежнему брезгливо смотревшей вокруг, и не в силах понять, для чего появился этот мужик в вязаной кофте, у которой пуговицы застегиваются на левую сторону, как это приня­то у женщин. А может это и была женская кофта, заботливо данная Вячеславу Андроновичу в дорогу супругой.

Выпив коньяк и будто очнувшись, Горин затуманенно посмотрел на присутствующих. Увидел Краснова, подливающего в рюмку Са­шеньке шампанское напополам с коньяком для дурмана, лисью фи­зиономию Игина и снова опустил голову, переваривая зрительную информацию. Караваева тем временем где-то уже теряла контроль над собой, да и как не потерять, когда Краснов эту механику довел за свою жизнь до полного совершенства. «Выпейте, Сашенька, только одну рюмочку, но обязательно до дна, потому что нельзя не выпить за такого очаровательного хозяина и прелестную хозяйку. Вот так, а теперь запейте глотком шампанского, сразу протрезвеете». Разве могла предполагать Сашенька Караваева, что после рюмки коньяка с шампанским поплывет у нее все перед глазами, безумно раздваива­ясь и складываясь в фантастические фигуры, станет неожиданно весело и хорошо, и не так уж страшен навязчивый Краснов. А она всю дорогу шла и мучилась, правильно ли сделала, что согласилась принять приглашение от незнакомого человека через Николая Андреевича, балетмейстера, который не только упросил Сашеньку, но и упорно твердил, что от «того» человека может зависеть судьба Ка­раваевой, ее карьера, да и не только ее, но и его, балетмейстера, потому что «те люди все могут!» Ей и в голову не могло прийти, что по замыслу Краснова она должна будет наутро проснуться в его квартире и не помнить, что с ней произошло, осмыслив только «пост­фактум», когда уже ничего не изменишь, и придется принять все дальнейшие условия. Не раз практиковал Краснов такое и не было сбоя, правда за исключением двух или трех случаев, когда возмущенные грозили ему судом и следствием. Приходилось Александру Григорьевичу немало заплатить за молчание.