Поющие в терновнике - Колин Маккалоу

О Дрохеде кто же не слышал, но Люк навострил уши, прослышав, что там имеется единственная дочка. Всему имению она, конечно, не наследница, но можно надеяться, что ей дадут в приданое скромную сотню тысяч акров где-нибудь около Кайнуны или Уинтона. В джиленбоунской округе места хорошие, но, на вкус Люка, уж слишком лесистые, простора маловато. Его манили необъятные дали Западного Квинсленда, там, сколько хватает глаз, колышется море трав, и про деревья только смутно вспоминаешь – есть что-то такое где-то на востоке. А тут трава, трава, куда ни глянь, без конца и края, и, если повезет, можно прокормить по овце на каждые десять акров своей земли. Ведь бывает порой и так, что нигде ни травинки, просто голая ровная пустыня, черная, иссохшая, потрескавшаяся от жажды земля. У каждого свой рай; трава, солнце, зной и мухи – вот рай, о каком мечтал Люк О’Нил.

Он подробно расспросил про Дрохеду Джимми Стронга, агента по продаже движимого и недвижимого имущества, который подвез его сюда в первый день, и тот нанес ему тяжкий удар, объяснив, что настоящий владелец Дрохеды – католическая церковь. Но теперь Люк уже знал, что женщины – наследницы богатых имений встречаются не часто; и когда Джимми Стронг прибавил, что у единственной дочки имеется кругленькая сумма на счету в банке и несколько любящих братьев, он решил действовать, как задумано.

Однако хотя Люк давно поставил себе цель – заполучить сто тысяч акров где-нибудь около Кайнуны или Уинтона и упорно к этому стремился, в глубине души он любил звонкую монету куда нежнее, чем все, что в конце концов можно купить за деньги; всего неодолимее влекла его не земля и не скрытые в ней силы, но будущий собственный счет в банке, аккуратные ряды цифр, что станут расти и множиться, означая сумму, положенную на его, Люка, имя. Не земель Гнарлунги или Бингелли он жаждал всем своим существом, но их стоимости в звонкой монете. Человек, который и вправду жаждет заделаться важной шишкой, хозяином и землевладельцем, не стал бы добиваться Мэгги Клири, у которой ни акра земли за душой. И такой человек не ощутит каждой жилкой, каждой мышцей наслаждения от тяжелой работы, как ощущал Люк О’Нил.

Вечер танцев в Джилли был тринадцатым, на который Люк повез Мэгги за тринадцать недель. Как он разузнавал, где они состоятся, и как умудрялся добыть иные приглашения, Мэгги по своей наивности не догадывалась, но аккуратно каждую субботу он просил у Боба ключи от «роллс-ройса» и вез ее иной раз за полтораста миль.

Этот вечер был холодным, Мэгги стояла у ограды, глядя на сумрачные под безлунным небом дали, и чувствовала, как похрустывает под ногами схваченная морозцем земля. Надвигалась зима. Люк взял ее одной рукой за плечи, притянул к себе.

– Вы замерзли, – сказал он. – Сейчас я отвезу вас домой.

– Нет, ничего, теперь мне теплее, – чуть задохнувшись, ответила Мэгги.

И ощутила в нем какую-то перемену, что-то новое в руке, которая легко, равнодушно придерживала ее за плечи. Но так приятно было прислониться к его боку, ощущать тепло, идущее от его тела, скроенного по-другому, чем ее тело. Даже сквозь толстый шерстяной джемпер она чувствовала – его ладонь принялась ласково, осторожно и словно испытующе неширокими кругами поглаживать ей спину. Скажи она в эту минуту, что замерзла, он бы тотчас перестал; промолчи она, он бы понял это как молчаливое поощрение. Она была молода, ей так хотелось по-настоящему изведать, что такое любовь! Вот он, единственный привлекательный для нее мужчина, кроме отца Ральфа, почему же не попробовать и его поцелуи? Только пусть они будут другие! Пусть не напомнят поцелуев отца Ральфа!

Люк счел молчание знаком согласия, взял Мэгги свободной рукой за плечо, повернул лицом к себе, наклонил голову. Так вот как на самом деле чувствуешь чужие губы? Они давят на твои, только и всего! А как полагается показать, что тебе это приятно? Мэгги слегка шевельнула губами и тотчас об этом пожалела. Люк сильнее надавил на них своими, раскрыл рот, зубами и языком раздвинул ее губы, она ощутила во рту его язык. Отвратительно. Почему чувство было совсем иное, когда ее целовал Ральф? Тогда поцелуи ничуть не казались мокрыми и даже противными, тогда у нее вовсе не было никаких мыслей, она открывалась ему навстречу, словно шкатулка с секретом, когда умелая рука нажала потайную пружинку… Да что же он делает? Почему все ее тело встрепенулось и льнет к нему, хотя умом она отчаянно хочет вырваться?

Люк нащупал у нее на боку чувствительное местечко и уже не отнимал руки, стараясь ее растормошить; до сих пор она отвечала не слишком восторженно. Он прервал поцелуй и прижался губами к ее шее под ухом. Это ей, видно, понравилось больше, она ахнула, обхватила его обеими руками, но, когда губы его скользнули ниже, а рука попыталась стянуть платье с плеча, Мэгги резко оттолкнула его и отступила на шаг.

– Довольно, Люк!

В ней поднялось разочарование, почти отвращение. Люк прекрасно это понял; он отвел ее к машине и с жадностью закурил. Он считал себя неотразимым любовником, еще ни одна девчонка на него не обижалась… но те ведь были не из благородных, как Мэгги. Даже Дот Макферсон, наследница Бингелли, хоть и куда богаче, сама была неотесанная, не обучалась в сиднейских шикарных пансионах, никакой такой чепухи за ней не водилось. Несмотря на свою наружность, Люк по части сексуального опыта недалеко ушел от простого работника с фермы, понимал в этой технике только то, что нравилось ему самому, и ничего не смыслил в теории. Многочисленные его возлюбленные охотно уверяли, что им с ним хорошо и прекрасно, но тем самым ему оставалось верить им на слово, а слово не всегда было искренним. С таким красивым и трудолюбивым парнем, как Люк О’Нил, любая девушка сходится в надежде выйти за него замуж – и, понятно, будет врать напропалую, лишь бы ему угодить. А для мужчины самое приятное – слышать, что он лучше всех. Люк и не подозревал, сколько мужчин, кроме него, попадались на эту удочку.

Все еще вспоминая старушку Дот, которая покорилась и вышла за соседа, после того как отец неделю продержал ее под замком в сарае для стрижки наедине с облепленной мухами дохлой овцой, Люк мысленно только пожал плечами. Мэгги – твердый орешек, нелегко будет ее одолеть и опасно напугать или вызвать у нее отвращение. Что ж, игры и забавы придется отложить, только и всего. Будем за ней ухаживать, как ей того хочется, побольше цветов и любезностей, поменьше воли рукам.

Долгие минуты длилось неловкое молчание, потом Мэгги со вздохом откинулась на спинку сиденья.

– Извините, Люк.

– И вы меня извините. Я не хотел вас обидеть.

– Нет-нет, я совсем не обиделась! Просто, наверное, я не привыкла… Я не обиделась, а испугалась.