Куб со стертыми гранями - Владимир Ильин

Кин тронул меня за плечо и сказал:

— Пора, Теодор.

— А? Что — пора? — недоуменно спросил я, еще не избавившись от психологического шока.

Изгаршев кивнул на приборы:

— Насколько я успел изучить эту вашу дьявольскую штуку, всё уже готово, — сказал он. — И я готов…

На моем лице, наверное, отразилась самая крайняя степень недоверия, потому что он вдруг ухмыльнулся так мерзко, как умел ухмыляться только он, и заверил:

— Не бойся, Теодор, я тебя не подведу. Обещаю!..

Осторожно, словно опасаясь, что кнопка регрессии окажется детонатором чудовищной бомбы, я вдавил ее в панель и невольно прикрыл глаза.

Взвыли, раскручиваясь, гипертемпоральные центрифуги, и кресло, на котором корчилось от боли окровавленное, жалкое подобие человека, задрожало противной мелкой дрожью, от которой даже у меня заныли зубы.

А потом раздался зуммер сигнала об окончании работы Установки, и я открыл глаза…

В голове моей бесшумной быстрой тенью еще успело пронестись неописуемое удивление, потому что оказалось, что я совершенно забыл имя и фамилию того человека, которого только что отправил в прошлое, но я потер свой лоб, чтобы избавиться от странного чувства и вернуться к действительности.

Действительность же заключалась в том, что передо мной в кресле Установки сутулился восемнадцатилетний любитель убивать полицейских при исполнении служебных обязанностей Орнел Скорцезин, и нужно было работать с ним, а не витать в облаках псевдоамнезии…

Глава 4

Он смотрел на меня, а я — на него. Потом он отвел свой взгляд в сторону, а я откашлялся.

Нет, здесь что-то было не так.

Не мог же этот невзрачный паренек упорно совершать преступление всякий раз, когда я отправлял его в прошлое, только из упрямой прихоти!

Подумать только, я выпросил у Бурбеля карт-бланш на то, чтобы катапультировать этого осла с помощью Установки не три раза, как всех нормальных преступников, а целых пять — а он и в ус не дует!.. Кстати, он у него еще даже не обозначился над пухлой верхней губой.

Ну и что прикажете с ним делать? Запустить на Установку в шестой раз, а потом отправить в операционную, под скальпель?..

Что ж, никто во всем мире не будет сожалеть о его так бездарно загубленной жизни, ни одна живая душа… Потому что братьев и сестер у Орнела нет, мать скончалась три года назад от лейкоза, родной отец канул в пучину забвения еще до его рождения, о других родственниках парень не ведал, как и они — о нем, а последнюю родственную душу в лице своего отчима он своими руками ухлопал три месяца назад, за что и попал в Пенитенциарий…

Так что никто за этого Скорцезина не будет ходатайствовать, обивая пороги начальства и названивая Бурбелю, никому он не нужен… Очень удобный расклад для того, чтобы лишить его разума, а значит — права именоваться человеком.

Выходит так, что судьба этого ершистого доходяги зависит только от меня, и судя по всему, мне очень не нравится тот закономерный исход, который ожидает моего подопечного уже сегодня. И вовсе не потому, что меня могут лишить из-за этого упрямца квартальной премии …

Обидно терпеть поражение тогда, когда ты этого вовсе не ожидал. В данном случае мне, за семнадцать лет имевшему так мало неудач в своей работе, что их перечень можно уместить на одной странице, обвести рамочкой и повесить на стену под стекло, обидно обломать зубы о несмышленого, не видевшего настоящей жизни юнца. Это все равно что ты мчался, набирая скорость, в гору, и вдруг перед тобой выросла непробиваемая стена, в которую ты бьешься со всего маха лбом и сразу откатываешься назад, к подножию горы…

Но еще обиднее терпеть такое поражение, которое влечет за собой чью-то гибель.

А обиднее всего то, что ты всем своим нутром чуешь, что для победы тебе не хватило всего лишь какой-то малости, что успех мелькнул рядом с тобой, но ты смотрел в другую сторону и бездарно прошляпил его…

— Послушай, Орнел, — устало сказал я. — Давай-ка мы с тобой еще раз прокрутим всю твою историю…

— Зачем? — осведомился он. — Не теряйте времени, господин эдукатор. Делайте то, что вы обязаны делать — и всё!..

— Нет, так не пойдет. Ты не бойся, время у нас пока еще есть… Все-таки мне хотелось бы понять…

— Ну что тут понимать, что? — перебил он меня. — Что вам неясно со мной? Или есть что-то такое, что вы обо мне не знаете?

— Да, — сказал я, — наверное, есть…

А действительно, давай мысленно прогоним его комп-досье еще раз. Если уж он не желает обсуждать свою биографию, это сделаешь ты один, а он пусть помаринуется в ожидании в кресле Установки. Иногда это тоже полезно…

Итак, родился Орнел Скорцезин без отца, но от живой матери. И то хорошо, потому что в последнее время пошла странная мода не рожать, а приобретать искусственно зачатого ребенка, “изготовленного” в соответствии с пожеланиями клиентов. До пятнадцати лет жизнь у него была ничуть не хуже, чем у его сверстников. Судя по рассказам соседей и собственным воспоминаниям юноши, мать любила его, одевала, кормила, воспитывала, учила и растила без особых изъянов. Когда ее не стало, мальчик испытал первое в жизни горе. Быть бы ему в интернате, если бы не отчим, с которым мать сошлась за год до своей преждевременной кончины.

Отчим Скорцезина, Хен Вольд, был человеком правильным и надежным, если судить по отзывам сослуживцев и всё тех же соседей. Он служил в полиции патрульным, и за пятнадцать лет этой службы у него не было ни одного выговора и даже ни одного замечания. “Это был настоящий мужик”, — так говорили о Вольде полицейские, которым приходилось работать с ним в паре. Честный, справедливый, мужественный. Иногда, правда, чересчур грубоват, но, скорее всего, это от того, что он со всеми сразу чувствовал себя на короткой ноге… Как относился к пасынку? Нормально. Вовсе не так, как другие отчимы к приемным детям. Во всяком случае, и до, и после смерти жены он содержал Орнела на полном обеспечении, и не в последнюю очередь благодаря ему юноша удовлетворительно окончил лицей и поступил в Университет на отделение креативной нанотехнологии.

Однако овладение профессией нанокреатора явно не входило в жизненные планы Скорцезина. Он начинает пропускать занятия, связывается с компанией каких-то уличных юнцов, где-то шатается допоздна… Естественно, такой образ жизни пасынка не нравится Хену, и он принимает кое-какие меры. В частности, лишает юношу денег на карманные расходы, пару раз запирает его дома, уходя на ночное дежурство; может быть, и подзатыльник при случае отвешивает — кто знает (правда, и на суде, и в беседах со мной Орнел категорически отрицал, что отчим его бил — хотя ему явно было бы выгодно утверждать обратное)…