Пером и шпагой - Валентин Пикуль

Кавалер слева – здоровой ладонью – закатил принцу оплеуху. Вырвал из руки обломок клинка.

Песок арены забрызгало кровью… Он сказал принцу:

– Будь я моложе, я бы сделал из вас решето…

Несколько месяцев провел в постели. Годы уже не те – почти семьдесят лет. Не заживает все так, как раньше. Когда шевалье оправился, рука его (правая, боевая, кормящая!) не действовала.

Он лишился заработка.

Его подобрала добрая француженка, мадам Колль, на квартиру которой он вскоре переехал. Жизнь де Еона, начатая столь блестяще, теперь замкнулась стенами кухни и швейцарской.

Нацепив очки, старенький де Еон читал возле кухонной плиты газеты – выискивал сведения с берегов родины.

Наконец он дожил и до коронации Наполеона.

«Мадемуазель де Еон, – сказал старик себе, – знаете ли вы, при каком моменте истории присутствуете? Сейчас произошло отпевание гражданки Республики, которая умерла от родов императора, вследствие неудачного цесарского сечения… Что-то будет с тобой, несчастная Франция?»

Наполеон начал дразнить Россию штыками своей гвардии.

– О легкомыслие гения! – говорил де Еон. – Император заблуждается в этой великой стране, как заблуждался в дни моей молодости и великий Фридрих…

Молотили по крыше дожди, и плыли над ними туманы.

Де Еон втыкал нитку в иглу, чистил на кухне картофель. И теперь бывал рад, если загулявший швейцар подносил ему стаканчик с ромом:

– Выпей, старушка…

Выпив, старик оживал. Он снимал со стены свою шпагу, глаза его блестели, как в юности. Часами рассказывал де Еон о стране Севера, что лежит в искристых снегах; встают из метельных сугробов уютные деревенские города; народ там добр и приветлив, а женщины милы и нарядны…

Мадам Колль отбирала шпагу из рук своей постоялицы:

– Идите, Женевьева, прилягте. И зачем вы пьете вино? Опять ночью будет плохо с сердцем… Ай, какая вы непослушная!

И наступила смерть. На восемьдесят втором году.

Из них сорок восемь лет де Еон прожил мужчиной.

А тридцать четыре года его считали женщиной.

Смерть пришла, и, наверное, он даже хотел ее. Но для этого надо вернуться к первым страницам нашей книги.

Там рассказано, что, не дав опозорить себя при жизни, он был опозорен после смерти.

Мы же, читатель, пойдем с тобой далее.

Ибо в 1810 году де Еон совсем и не думал умирать.

Хотя его похоронили у церкви святого Патрикия.

Нет, именно с его смертью и началась новая жизнь.

И не менее удивительная, нежели до гроба.

Итак – год 1810-й.

Париж – столица империи Наполеона.

Дипломат де Еон, лежащий в земле, вдруг снова понадобился для авантюр императоров.

Опять «секреты короля»!

Конец книги – конец «секретов»

Де Еон умер в то время, когда

…гроза двенадцатого годаЕще спала. Еще НаполеонНе испытал великого народа —Еще грозил и колебался он.

Так писал об этом времени Пушкин. Именно в год смерти кавалера де Еона Наполеон стал активно готовить агрессию против великого соперника на востоке.

Тайные типографии в Саксонии уже нашлепывали миллион за миллионом фальшивые ассигнации, чтобы подорвать экономику России изнутри. В преисподней империи началась обработка общественного мнения Европы; испокон веков агрессоры вроде Наполеона любят прикидываться только обороняющимися, только предупреждающими занесенный якобы над ними удар! Наполеон развивал свою мысль примерно так:

– Русские верны своей излюбленной политике, завещанной им Петром Первым: держать Европу в постоянном страхе перед мощью своей армии. Есть только одна сила, способная противостоять набегу ее варварских орд, это – моя армия!

Предлог для войны следовало оформить литературно и подкрепить фактами из истории. Чтобы сомнений уже не оставалось; чтобы не было разногласий в походе «двунадесяти языков»; чтобы Европа, дружно встав под знамена Наполеона, смело двинулась на Россию – покончить с ней и с ее мощью одним ударом.

И вот на сцене тайной дипломатии появляется новое лицо – историк Лезюр, состоявший на службе министерства иностранных дел Франции. Задание написать политический памфлет против России – дело нелегкое, но Лезюр охотно взялся за приготовление фальшивки. Результатом его труда явилась книга в пятьсот страниц под названием «О возрастании русского могущества с самого начала до XIX столетия».

Однако Лезюр хотя и был жуликом, но жуликом от истории. А история – это такое горячее блюдо, что без приправы документов можно только обжечься. Лезюр долго копался в архивах Парижа, выискивая бумаги, обличающие коварство России, пока в его руках не оказалось…

– «Завещание Петра Великого…» – прочитал он. – Что это?

Старый архивариус (помнивший еще графов Брольи) пояснил:

– Сударь, этот документ был вывезен де Еоном якобы из секретных архивов в Петергофе; но никто до сих пор не придавал ему значения, ибо слишком попахивает подделкой…

Лезюр наспех листанул это «завещание» и был удивлен:

– Это как раз то, что требуется нам сейчас…

Подложное «завещание» Петра I было напечатано; оно-то и сделало книгу Лезюра главным идеологическим оружием Наполеона в его походе против России. Французская армия шагнула за Неман, а тираж книги Лезюра догонял штабы Наполеона, подстегивая отстающих, воодушевляя сомневающихся…

В «завещании» всего 14 пунктов (составленных, кстати, весьма умно и толково, со знанием русской истории, которой де Еон усердно занимался в свое время). Возьмем наугад несколько параграфов, чтобы читатель мог составить об этом «завещании» свое собственное мнение:

«§ 2. Поддерживать государство России в системе непрерывной войны, дабы закалить солдата в боях и не давать русскому народу отдыха, удерживая его в постоянной готовности к выступлению по первому сигналу…

§ 6. Поддерживать безначалие в Польше, влиять на ее сеймы, и особенно на выборы королей, раздроблять ее при каждом удобном случае и, наконец, полностью покорить…

§ 9. Вмешиваться, невзирая ни на что, силою или хитростью во все европейские распри, и особенно – Германии…

§ 11. В супруги русским великим князьям избирать только германских принцесс и, путем родственных отношений и выгод, умножать союзы для увеличения русского влияния в этой империи…»

Сила документа заключалась в том, что некоторые пункты этого подложного завещания были подтверждены царской политикой на практике. Волею исторических судеб Россия находилась в постоянном напряжении войн, солдат ее закалился, а народ втянулся в войну, как в обычное занятие. Россия действительно влияла на Польшу своим авторитетом великого соседа, Польша была раздроблена, а потом и вовсе покорена. И, наконец, начиная с Петра I, ни один великий князь не женился на русской девушке, ни одна великая княжна не вышла замуж за русского, – браки с принцами и принцессами (исключительно германского происхождения) опутали Россию с Германией столь плотной сеткой, что вскоре Романовы стали родственны почти всем домам немецкого происхождения.

Тираж книги Лезюра разошелся по миру. Остатки тиража хранились на квартире министра де Бассано, где огромный завал этих фальшивок в декабре 1812 года видел известный шпион при русской армии – сэр Роберт Вильсон; Вильсон называет издание этой книги «последним проявлением русских заблуждений Наполеона». Таким образом, де Еон невольно подложил хорошую свинью под круглый стол европейской дипломатии. «Завещание Петра I»[21] вдруг сделалось документом огромной важности.

Плагиатор Лезюр был хитер: нигде и никогда не упомянул он имени де Еона. Игривая дымка таинственности, окружавшая де Еона еще при жизни, после смерти заволокла его личность непробиваемым туманом. А потом повалил такой густой дым, что многие открещивались при одном имени кавалера.

В это время бродили по кабакам Парижа два талантливых шалопая; одного звали Дюма, другого Гайлярде.

Автор «Монте-Кристо», уже тогда имевший соавторов гораздо больше, чем было генералов у Наполеона, усадил за стол и своего собутыльника. Результатом была знаменитая драма «Несльская башня». Дюма-отец, человек нравственности сомнительной, вытряхнул из рукописи песок и поставил на титуле книги свое имя.

Гайлярде был возмущен такой наглостью, и на скамье подсудимых Дюма впервые узнал содержание своего произведения. Гайлярде – вне всякого сомнения! – процесс выигрывал. Но тут появился в суде некий Жанен, и со всем пылом отощавшей юности он затряс кулаками:

– Эту драму написал я, только я! Правосудия, правосудия…

Кто написал эту драму (ныне включенную в собрание сочинений Дюма-отца) – так и не выяснилось. Но Гайлярде, несолоно хлебавши, посторонился дружбы с великим романистом и завел для себя собственный стол. За этим столом появилась книга: