Сумеречный клинок - Макс Мах

— Его отец Захария Фокко был сыном Надин Риддер и императора Якова.

И в этот момент кто-то вошел в гостиную через дверь за спиной Виктора. Он оглянулся. В дверях стоял офицер в цветах герцога Гарраха, а в соседнем помещении видны были солдаты с алебардами.

— Прошу прощения, господа! — уважительно склонил голову офицер. — Господин граф, можно вас на два слова!

«Кто-то узнал… Как жаль, но видно, от судьбы не уйдешь».

— К вашим услугам, — сказали они с Ремтом едва ли не хором, одновременно вставая из-за стола.

— Я имел в виду лишь одного из вас, — смутился офицер. — Господин ди Рёйтер, на пару слов…

Потом она захотела есть и, хотя со съестным дела в городе обстояли неважно, достала себе пирог с картошкой. Стоил он как три пирога с мясом, но, с другой стороны, картошка — картошка и есть, а с мясом никогда не знаешь, как оно выглядело при жизни. Пирог был маленький — бескормица явно заставляла уменьшать порции, — но зато горячий, с аппетитной золотисто-коричневой корочкой. Его оказалось мало, чтобы наесться, но аппетит он перебил, доставил удовольствие, да и согрел нечаянно. Пара глотков тутовой водки завершила чудесное превращение замерзшей растерянной девицы в полную сил и уверенную в себе молодую женщину. Сейчас она была способна на многое: возникало даже подозрение, что она и сама не представляет, на что именно.

«Занятное ощущение… — подумала Тина, проходя вдоль медного ряда. — Занятное и пугающее. А что, если я на таком кураже глупостей наделаю?»

Вокруг стоял звон и грохот — чеканщики и медники стучали по металлу деревянными молотками и стальными чеканами, — раздавались призывные крики, кто-то истерически орал, а кто-то другой рыдал навзрыд. Толкалась говорливая и вонючая толпа. Но Тину не раздражали ни шум, ни запахи, ни теснота, она была занята своими мыслями и, ловко проскальзывая среди суетящихся вокруг людей, продвигалась по направлению к маленькой площади с колодцем, увенчанным статуей какой-то местной святой. Бронзовая, хорошего литья фигура женщины в длинном плаще с капюшоном, наброшенным на склоненную в молитве голову, привлекла было внимание Тины, но еще через пару шагов, когда девушка сдвинулась несколько вправо, за статуей, на противоположном конце площади, открылся вид на лавку, вывеской которой служили пучки сушеной травы.

«Лавка травницы… Занятно, уместно, вовремя…» Тина ускорила шаг и буквально в несколько ударов сердца — во всяком случае, показалось, что очень быстро, — оказалась прямо перед входом в лавку.

Три ступеньки вниз — сложенный из камня домишко заметно врос в землю, — скрипучая дверь с вырезанным в ней глазком в форме перевернутого треугольника, надтреснутое и глухое, какое-то старческое по ощущениям, бренчание колокольчика, и волна невероятных и невозможных запахов, ударившая в лицо.

— Добрый день, — произнесла Тина машинально. Она не знала, с кем здоровается. Еще не успела увидеть или угадать: хозяин лавки должен был быть где-то рядом, но был ли он там и где именно, если все-таки был?

— И тебе, славная, доброго дня! Проходи, не стесняйся. — Старушка-травница обнаружилась в самом темном углу просторной комнаты со сводчатым потолком, с которого свисали низки сушеных листьев табака и чая, вязки лука и чеснока, пучки трав.

— Спасибо, — улыбнулась Тина. — Я и не стесняюсь, я рассматриваю.

Она огляделась. Полки вдоль стен, заставленные деревянными и лубяными коробами и коробочками, глиняными кувшинами и бутылями мутного стекла, штофиками из камня и медными кунганами,[30] кипами и связками сушеных папоротников, трав и цветов. Прилавок и стол. Аптекарские весы, и еще одни, и каменные ступы с каменными же терками, фарфоровые ступки и агатовые пестики, мельничка из дерева и бронзы, плошки да миски, серебряная чаша, стеклянный кубок, разделочные доски, деревянные и мраморные, ножи…

— Красиво у вас, — сказала наконец, удовлетворив первое любопытство. — И пахнет замечательно.

— Но ты же, девонька, не нюхать сюда пришла? — Старушка встала с трехногого табурета и шагнула на свет. Она была маленькая, иссохшая, почти утратившая вещественность.

— Как знать, — пожала плечами Тина, «вслушиваясь» в свои ощущения. — Может быть, и нюхать.

Тина и сама не знала, как это случилось, что сделала она и что сделало с ней это место, но ощутила вдруг, что «открывается», а дальше все пошло словно по писаному: одно за другим.

— Кунжут, — сказала она, моментально выделив эту «ниточку» из перепутанного клубка сотен и сотен запахов и ароматов. — Розовые лепестки, черный перец, камфорный кардамон, ладанник…

Все это было ясно, как день. Понятно и знакомо. И все это было не то.

— У вас есть лист красного терна? — спросила она, оборачиваясь к старушке. — Не бойтесь, я не причиню вам вреда.

На травнице не было лица — одна лишь белая, словно гипсовый слепок, маска страха.

— По вашему слову, Госпожа! — Старушка все-таки нашла в себе силы преодолеть сковавший ее ужас. — По вашему желанию, Сильная! — И травница склонилась в глубоком поклоне.

Но Тине сейчас было не до церемоний.

— Красный терн! — повторила она в раздражении. — Ну же, женщина! Скорей!

— Да! Да! — засуетилась старушка, поспешно разгибаясь. — У меня есть тернец! Есть! — И она метнулась к полкам. — Не гневайтесь, Властная! Я всего лишь травница, простая знахарка…

— Поторопись! — Тину охватило страшное нетерпение, она просто не могла больше ждать. — Ну!

— Вот, он, Указующая! Вот!

— Дай сюда! — Тина выхватила из рук травницы кедровую шкатулку и, поставив ее на прилавок, подняла крышку. Разумеется, это был всего лишь «саркофаг».

«Покровы, — Тина быстро, но осторожно развернула шелковый плат. — Власяница, убор…»

Батистовая пелена, бархатный мешок.

«Саван, ковчежец…» Распустив узлы на кожаном шнурке, она достала из лайкового кисета плоский сосуд, выточенный из черного агата. Крышка была плотно притерта, а едва видимая ниточка соединения покрыта толстым слоем застывшей сосновой смолы, янтарно-красной, прозрачной, но твердой как сталь.

— Принеси слезы черного камня! — потребовала Тина.

— Справа от вас, Величавая!

Тина посмотрела в указанном направлении и сразу же выхватила взглядом крошечный пузырек, затерянный в хаосе разнообразных предметов, сваленных, казалось, без всякого смысла и порядка на прилавок.

— Так. — Тина вытащила двумя пальцами деревянную пробку и сразу же почувствовала приятный сладковатый запах.