"Говорящие с...-2" Последствия больших разговоров - Мария Барышева

   - Мой дом?!.. - пискнул наследник. - Да я его... да он... - он зачем-то добавил: - Говорили, бабка была сильно того... не знаю, к чему это я... но куда теперь...

   Эша внезапно поняла сразу две вещи, но к сожалению, похоже, сделала это слишком поздно, и рассказать кому-либо у нее, вероятней всего, уже не получится. На нее накатила слепая, животная паника, и она бестолково задергалась из стороны в стороны, волоча за собой невидимый источник запаха копчености, повисшего на ее руке испуганной, тяжеленной гирей. Выхода не было. Не было!

   - Ч-ч-ч-ч-ч-ч...

   - Хха-хха-хха-хха...

   - Ч-ч-ч-ч-ч-ч...

   Казалось, изловивший их дряхлый домишко

  хотя, как выяснилось, не такой уж он и дряхлый

  потешается над ними, словно маньяк, наблюдающий за своими жертвами из укромного уголка. В зловещих шуршащих звуках, пронзающих темноту все чаще и чаще, было что-то живое и, в то же время странно отстраненное, монотонное. Нет, это не было смехом, не было способом передать какие-то чувства. Это больше было похоже на дыхание, единственное предназначение которого - поддерживать жизнь организма. Эша попыталась почувствовать дом, но не ощутила ничего, что ей доводилось ощущать раньше, - никаких эмоций, никаких попыток донести какую-то информацию. Зато ощутило нечто другое, что напугало ее еще больше. То, что окружало ее, не было домом. Оно было лишено памяти и каких-то желаний, но у него были вполне определенные потребности, которые оно стремилось удовлетворить.

   Оно было голодным.

   Первое ощущение не подвело Шталь. Они действительно оказались в чьем-то желудке. В желудке кого-то совершенно безмозглого. В желудке... э-э... огромной амебы, которой обернулся старый одноэтажный домик.

   Хотя, у амебы, кажется, нет желудка... Кажется, она обволакивает подвернувшуюся пищу.

   Эша, как и всякое живое существо, была категорически против того, чтобы ее обволакивали с гастрономическими целями, поэтому в качестве первого оборонительного действия испустила еще один истошный вопль. Но подействовал он, в первую очередь, не на дом, а на наследника, который, видимо решив, что нечто уже схватило и начало пережевывать его спутницу, отпустил шталевскую руку и прыгнул было к ближайшей стене. Эша едва успела вцепиться ему в рубашку и дернуть обратно под аккомпанемент громкого треска рвущейся материи. Она очень хорошо помнила, что стена сделала с прочным металлическим топором. А они-то с наследником, господа, помягче будут.

   - Пусти! - верещал насквозь мокрый от пота наследник, который в прыгающем телефонном свете блестел так интенсивно, что походил на диковинную елочную игрушку. - Должен быть выход! Там же окна... Это не по-настоящему!..

   - Смотри! - Эша ткнула лучом света в стену, и наследник, поперхнувшись криком, немедленно замолчал. Стена шла рябью и легкими волнами, словно чуть побеспокоенная водная поверхность. Эша повернула телефон в другую сторону - там было то же самое. Календарь с выцветшим лицом святого едва слышно хрустнул, сминаясь, и вдруг исчез в глубинах обшарпанной кладки.

   - Ой, - сказал мужичок из темноты, - мама!

   Ну, происходящее не имело никакого отношения к его матери.

   Хотя нет, простите, имело. Еще какое! И к его матери, и к нему самому, и к прочим родственникам. Ни один любящий человек никогда не входил в этот домишко. Долгие годы никто не стучал в его дверь. Никто не обнимал и не целовал его хозяйку, никто не вел с ней разговоров, и до самой своей смерти она бродила по этой комнате, крошечной прихожей и кухоньке, словно попавший в плен призрак - бродила в одиночестве, лелея свою ненависть к этому дому, сваливая на него все свои несчастья, словно дом сам построился вокруг нее и запер от окружающего мира. Неудавшаяся жизнь и одиночество порождают невероятно причудливые формы ненависти.

   На мгновение Эше даже показалось, что она видит ее - сухонькую старушку со схваченными розовой газовой косынкой тощими седыми кудряшками, тусклыми водянистыми глазами и запавшим, искривленным с правой стороны ртом - она прошла вдоль стены в пятне телефонного света, опираясь на трость, и исчезла бесследно. И вместе с этим словно исчезло то последнее, что еще делало дом домом, словно последняя искорка разума, тлевшая в мозгу обезумевшего существа. Он отдал остатки памяти - и перевоплотился окончательно. Теперь от него исходил только животный голод - причем, похоже, сосредоточенный большей частью на шталевской персоне.

   - Ч-ч-ч-ч-ч-ч...

   - Хха-хха-хха-хха...

   Верхняя губа стала мокрой от пота, Шталь мазнула по ней ладонью, на пальцы упал свет, и она вздрогнула. Пальцы были влажно-красными. Эша снова замахала телефоном по сторонам, чувствуя, как в голове начинается зловещее кружение. Показалось ей или стены стали ближе. В этот момент злополучный наследник из темноты подтвердил ее наблюдение.

   - Стены сжимаются!

   - Я люблю тебя, - пробормотала Эша, шатаясь среди бархатных, шепчущих, хищных голосов. - Ладно они - они идиоты, но при чем тут я? Я никогда тебя не ненавидела. Я не была к тебе равнодушна. Я люблю тебя. Поверь мне, я люблю тебя...

   - Мы даже не знакомы, - испуганно заметил наследник.

   - Идиот! - взревела Эша, ощущая, что кровь из носа начинает течь с пугающей интенсивностью. - Это все из-за тебя! Ты не любил этот дом! Ты приехал - и сразу же отнесся к нему с презрением! Никто его не любил! Вот почему он стал так уязвим!

   - Ч-ч-ч-ч-ч-ч...

   - Хха-хха-хха-хха...

   Исходящие рябью стены были все ближе, пол начал ходить ходуном. Эша пошатнулась, чувствуя, что начинает терять сознание, во тьме вокруг протянулся белесый звенящий туман, и тут дом, вернее, то, что раньше было домом, издало новый звук. В отличие от прочих, мягких, почти чарующих, этот звук был насквозь грубым, прозаичным и даже, отчего-то, оптимистичным - это был громкий удар, от которого дом слегка подпрыгнул на своем основании.

   - Ч-ч-ч-ч-ч-ч...

   - Хха-хха-хха-хха...

   В бархатном шепоте появилась атональная злость, будто дом почуял, что кто-то посягнул на его добычу. Наступила тишина, во время которой Шталь и наследник, вцепившись друг в друга, испуганно смотрели в направлении источника звука, а потом удар повторился. На этот раз он был намного громче и намного мощнее, в следующее мгновение раздался оглушительный треск, что-то обвалилось, и в нутро дома вместе с потоком солнечного света и облаком пыли ворвался ярко-желтый ковш бульдозера. Эша, невольно прикрывшая глаза ладонью, успела рассмотреть поверх ковша, в кабинке, напряженное лицо своего сопровождения, после чего бульдозер, деловито урча, попятился. Наследник, прокричав что-то неразборчивое, отпустил Эшу, рванулся вперед и выкатился через образовавшуюся дыру. Шталь, шатаясь, кинулась следом, но у самой кромки пролома споткнулась и уже в полете исхитрилась ухватиться за край отъезжающего грунтозацепа. Бульдозер прибавил скорости, и Шталь покинула обезумевший дом, влачась по бурьяну и кочкам. Лишь оказавшись в нескольких метрах от дома, она разжала пальцы и облегченно уткнулась лицом в сухие колючки. Двигатель бульдозера заглох, хлопнула дверца, и голос Орловой откуда-то издалека спросил: