Тайны Беларуской Истории. - Вадим Деружинский

Но Алексей Лобин не считает такое изменение настроений порабощенного народа справедливым, он приходит к иным выводам:

«Карательные походы 1659—1660-х гг. Лобанова - Ростовского (Мстиславль, Старый Быхов), А. Барятинского (Рославль) и И. Хованского (Брест) были проведены с целью вернуть «под государеву руку» изменившие города. Нарушение крестоцелования и клятвы на Евангелии в те времена было одним из самых тяжких грехов. Тому, кто «великому государю крест целовал, а потом изменил», полагалась смертная казнь.

Однако снова лукавит Лобин, оправдывая геноцид тем, что наши города «изменили» московскому царю-людоеду. Они ему присягали не добровольно, а под угрозой смерти, присяга эта заключалась в отказе от своей веры и в принятии московской. Тех беларусов, кто отказывался так поступать, ждала смерть — сжигали всех, согнав в католический или униатский храм. И уничтожали не за то, что «государю изменили», а за то, что были верны своей вере, римско-католической либо греко-католической. Ведь царь еще до начала войны приказал истреблять всех иноверцев.

Ибо для тогдашних московитов иноверец — это одновременно враг царя, так как, повторяю, они возводили любого своего царя в ранг богочеловека — даже такого душегуба, как Иван IV. Поэтому отказ от московской веры автоматически являлся отказом от признания царя Москвы своим богом — отсюда и репрессии.

Российские историки намеренно всегда обходят стороной этот вопрос, хотя без его понимания ничего нельзя понять в той войне и в том геноциде. Беларусы потому и пострадали, что были исконно толерантны, благожелательно относились к другим этносам и религиям, а в Московии царил ордынский фундаментализм, не было ни одного еврея (их там убивали за отказ предать иудаизм).

Столкнулись две разные идеологии, одна из которых, московская, была радикальной, формулировалась ясно и просто:

«Латинству не быть, униатам не быть, жидам не быть».

Та война потому и повлекла столь огромные жертвы, что она была тотальной и идеологической, а вовсе не «феодальной».

Напрашивается аналогия установки царя Алексея обращению Гитлера 22 июня 1941 года к своим войскам перед вторжением в СССР: коммунистам не быть, комиссарам не быть, евреям не быть.

«Научная методология» или разная реальность?

Свою статью российский историк кончает так:

«Хаотичный набор отрывочных знаний, отсутствие методологии исторического исследования, доминирование субъективности над объективностью в угоду политическим амбициям, — это, пожалуй, основной набор инструментов националистически озабоченных «историков» Белоруссии. О таких можно сказать радищевскими словами: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». Особенно «лаяй»».

Мол, лает Моська на слона. И в то же время она — «чудище», в смысле — «чудовище».

Давайте предположим, что мы согласились с российскими историками насчет «чудища», — и предложили им написать свой учебник истории для беларусов. Раз уж мы ошибаемся, а они лучше нас нашу историю знают. Что же они напишут?

А вот что. Что Беларусь должна во всех вопросах своей внешней и внутренней политики подчиняться России (то есть ныне — концерну «Газпрому» и петербургскому клану), быть ее вассалом[54]. А еще лучше — если она откажется даже от формального суверенитета и войдет в состав России своими шестью областями. Что беларуская нация — это выдумка националистов типа Ермоловича, Грицкевича и Сагановича, других наших историков (равно журналистов, филологов и «агентов влияния, действующих на деньги западных спецслужб»). То есть они со стопроцентной вероятностью на разные лады будут повторять лживые мифы царизма, разве что в более современной упаковке. Вот и выходит, что российская историография никак не соответствует нуждам Беларуского государства, ибо она его вообще отрицает.

Остается лишь удивляться явному противоречию: беларускую нацию российские политики, журналисты, историки обычно называют «братским народом», но как только эта нация родила своих историков, пишущих беларускую историю, — как их за это «дерзкое поползновение» сразу назвали «лающим чудовищем». Однако ни одной нации без своих историков не бывает — хотя москвичи пытаются это оспорить (разумеется, только в отношении соседей, не себя самих).

Создается впечатление, что «братскими народами» российские авторы считают народы республик бывшего СССР только до тех пор, пока они не воссоздают свою Государственность и свою собственную Историю Отечества. С этого рубежа они кажутся россиянам уже совсем не «братскими», хотя все нации без исключения имеют равное право на свою Страну и свою Историю.

Вот вокруг этого права, осуществленного в форме нынешней государственной независимости республик бывшего СССР, идет вся полемика. Независимо от конкретного содержания разных концепций российских историков, все они едины в отрицании права наций на самоопределение в форме суверенных государств. Точнее, с их позиций «правильным» является только такое «самоопределение», когда нация добровольно отказывается от независимости и просит принять ее в состав России. Если же им говорят, что подобный подход — это в «чистом виде» российский империализм, они начинают беситься от возмущения.

Ни одна из 14 республик бывшего СССР не оспаривает право на государственность другой такой же республики. Соответственно, с уважением и пониманием относятся к изучению их учеными своего прошлого, к поискам своих истоков. И только в нынешней Российской Федерации такие поиски называют «националистическими» и «лаем чудовищ». Как им кажется в Москве, они ныне окружены «лаем стаи чудовищ» из 14 республик. Но, полагаю, дело не в соседях. Просто мы и московиты живем теперь в разных плоскостях реальности.

Цена войны 1654—1667годов.

Царский указ ревностно осуществлялся: были сожжены тысячи беларуских деревень, сотни городов, местечек и замков. До сих пор археологи находят среди обрушенных стен католических и униатских храмов груды обугленных человеческих костей (типичная картина — скелет матери, обнимающий скелет ребенка).

Например, царь сам написал гетману Богдану Хмельницкому о том, что при захвате Мстиславля было убито более десяти тысяч человек! В городе Друя погибло все его население, около двух тысяч жителей. В Чечерске московиты убили свыше половины жителей. После сдачи Могилева на милость победителя «милостивые захватчики» вывели из города и зарезали как скот всех местных евреев, от младенцев до седых стариков — свыше двух тысяч человек. В Смоленске евреев не резали, их заперли в деревянных домах и сожгли живьем. Очевидец тех страшных событий, беларуский шляхтич Ян Красинский так описал действия московских войск:

«Сносили, как наводнение, всё перед собой, грабя, сжигая, уничтожая всё, что им попадалось, разграбляя крепости и города, не оставляя в Литве ни одного угла не обобранным. Никогда прежде не чинилось в этих краях большего тиранства… Люд посполитый /простых жителей/ вырезали сразу, а шляхту и магнатов уводили прочь и, подумав, либо вешали, либо сжигали живьем. Из каждого уголка, полного резней, кровь бежала потоками по улицам местечек и городов»…

А всего в этой войне от рук захватчиков, от принесенной ими эпидемии чумы, от голода и холода погибла почти половина населения страны — около 1 млн 200 тысяч (41, 3%). Еще 300 тысяч человек (10, 3%) московиты вывели в свои земли и превратили в рабов.

В результате от довоенных 2, 9 миллионов жителей остался примерно 1 млн 400 тыс. (48, 4%).

Поэтому циничной ложью являются заявления российских историков о том, что будто бы Московия, затевая войны со своим западным соседом, «тянула руку помощи братским и единоверным православным народам беларусов и украинцев, изнывавшим от ига католичества». Во многих документах той поры, а также в записках современников засвидетельствована особая ненависть московитов к униатам. Так, в ходе Виленских переговоров, состоявшихся на втором году войны (в 1655 году), московские послы настойчиво требовали: «уния должна быть уничтожена, ибо она Богу всемогущему грубна». В 1658 году царь приказал Михаилу Шаховскому, своему воеводе в захваченной Вильне:

«Из города Вильны и из иных городов и мест, которые к Вильне близко, униятов всех, кто где живет… высылать вон тотчас, и заказ учинить крепкий, чтобы впредь униятов нигде не приймовали и высылали их вон, чтобы от них в вере каких расколов не было».Одной из самых больших потерь униатской церкви стало разрушение Жировичского униатского монастыря возле Слонима. При этом сгорело много уникальных рукописных и печатных книг, церковных реликвий. Всех монахов, не успевших бежать, московиты убили.