Византия. Христианская империя. Жизнь после смерти - Игорь Павлович Петровский

византийским миром прекратились. Совсем наоборот. Теперь Москва прекрасно осознавала свою новую роль и старалась соответствовать высокому статусу главного оплота православного мира. В этой связи в XVII веке при патриархе Никоне решили произвести крупную книжную справу, то есть все богослужебные книги проверяли и исправляли по греческим оригиналам, причем устранялись не только ошибки, накопленные за столетия переписывания переводной литературы от руки, но и сами эти переводы перепроверялись. К великому сожалению, очень важная научно-практическая работа привела к крупнейшему в истории Русской Церкви старообрядческому расколу, но сама идея была в том, чтобы Русь и Византия молились одинаково, чтобы внешняя сторона веры, некогда полученная от греков, и теперь соответствовала своему греческому оригиналу.

И даже сегодня эти греческие византийские элементы мы можем видеть в нашем богослужении. Лучше всего они сохранились в архиерейской литургии.

Огромное влияние на формирование литургии оказал византийский императорский церемониал. Например, до сих пор классическая архиерейская литургия начинается с торжественной встречи архиерея. Это есть не что иное, как остаток от торжественной встречи императора. После торжественной встречи архиерея начинается его облачение на кафедре – тоже один из древних элементов. На архиерея возлагаются литургические одежды, многие из которых тоже являются наследием византийской эпохи. К примеру, самая яркая – это архиерейский саккос, или далматик. Это часть торжественных одежд императора, которая со временем была дарована византийскими императорами патриарху, а впоследствии от патриарха перешла и ко всем архиереям. Очень часто во время архиерейского богослужения епископ стоит на специальном коврике, который называется орлец. Эти орлецы постилаются на архиерейской кафедре, а также на всех тех точках в храме, где архиерей продолжительное время стоит и совершает молитву. И орлец – это тоже византийский элемент, который в древности был свойствен императору – на императорской обуви, на сапожках, были вышиты орлецы.

Серафим, епископ Истринский, председатель Синодального отдела по делам молодежи

У Московского царства, а вместе с ним и у Русской Церкви была одна существенная проблема – это отсутствие собственной системы образования. До конца XVII века ничего похожего на европейские университеты или хотя бы на константинопольскую школу так и не было создано, поэтому русские книжники были вынуждены учиться либо у греческих монахов, которые оказывались в России, либо в южнославянских учебных заведениях, которые нередко были под властью католиков. Такой интеллектуальный плен и такая зависимость не соответствовали высокому положению Русской Церкви.

Никольская улица Москвы – это улица русского просвещения. С середины XVII века ставится задача вывести русскую цивилизацию и Русскую Церковь на верхнюю позицию во всей православной цивилизации. Первых крупных школ было три: в Богоявленском монастыре, в Заиконоспасском монастыре, но самая большая и серьезная школа, с которой очень хорошо постарались и государство, и Церковь, и царь Феодор Алексеевич, и патриарх Иоаким, располагалась за фасадом одного из зданий на Никольской улице – Синодальной типографии. Именно здесь в 1681 году, при царе Феодоре Алексеевиче, была открыта самая крупная школа – школа иеромонаха Тимофея.

Дмитрий Володихин, доктор исторических наук, профессор

Иеромонах Тимофей много лет провел на православном Востоке, учился у знаменитых греческих интеллектуалов и привез с собой на Русь несколько опытных преподавателей. Кроме того, он собрал при типографии большую библиотеку на греческом языке. Но почти одновременно возникла и другая школа, по соседству, только уже не в греческом, а в латинском духе. Ее основателем стал ученик царского воспитателя Симеона Полоцкого Сильвестр Медведев.

Настроениям царя Феодора Алексеевича она соответствовала, может быть, даже в большей степени. Речь Посполитая и специалисты из Речи Посполитой – это то, что было модно в России в те годы.

Дмитрий Володихин, доктор исторических наук, профессор

Однако для Церкви эта западная линия в образовании была неприемлема, и в 1685 году в Москву пригласили еще двух ученых греков: братьев Софрония и Иоанникия Лихудов, которые основали третью школу в Богоявленском монастыре. Уже в 1687 году их учебное заведение было преобразовано в Славяно-греко-латинскую академию, куда были переведены ученики из обеих русских школ. Но если на Руси так или иначе были какие-то школы и свои книжники, почему понадобилось призывать братьев Лихудов из Греции?

Лихуды были «генералами от образования». Через них Россия получила опыт Магнавра и опыт школ, которые существовали тогда в греко-православном мире. Ведь это же огромное количество вещей теоретических и практических: программа предметов, методика преподавания, объемы тех знаний, которые даются, акценты, сделанные внутри образования. Конечно, Лихуды это умели, и они, что называется, показали класс.

Дмитрий Володихин, доктор исторических наук, профессор

Реформы Петра Великого повернули всю государственную систему образования в сторону Западной Европы, поэтому Славяно-греко-латинская академия постепенно превращалась в духовную школу для нужд Церкви, а главную роль в светском образовании стал играть Санкт-Петербургский университет в только что основанной северной столице, так что церковно-византийская ученость в Москве не успела прижиться. В самом начале процесс был прерван. Кто знает, проживи Феодор Алексеевич чуть-чуть дольше, может быть, и мы бы жили в совсем другой стране. Кстати, следы этой гипотетической страны и ее героев оказались вполне реальными даже в наше время.

Дело в том, что в середине XX века в Санкт-Петербурге (тогда – Ленинграде) сотрудники Института русской литературы, который еще иначе именуют Пушкинским домом, сделали открытие. Оказалось, в некоторых деревнях живут люди, для которых древняя русская литература – это не артефакт истории, а живая реальность. Они могли не знать Толстого, Пушкина, Достоевского, Чехова, но зато всю жизнь росли с произведениями Василия Великого, Иоанна Златоуста, поучениями Владимира Мономаха или со «Словом о законе и благодати». Но самое удивительное, что они не просто читали эти книги, они нечто подобное писали сами. Представьте себе удивление ученых, когда однажды на заседание Отдела древнерусской литературы пришли люди, которые сами, собственно говоря, и были этой древнерусской литературой.

Это подозревали и раньше, но только в советское время нужный человек оказался в нужном месте – им был Владимир Иванович Малышев. В середине XX века он стал ездить в те места, где жили старообрядцы, потом его последователи, ученики поехали в Карелию, на Пинегу, на Мезень, и теперь в Пушкинском доме представлены те литературные традиции, которые были живыми. В XX веке люди продолжали переписывать книги, здесь есть рукописи Нового времени, XVIII, XIX, XX веков – это традиция, которая когда-то пришла к нам из Византии и оставалась живой и действующей. Была ли древнерусская литература наследием византийской? Безусловно. Мы получили фактически византийские