Утешительная партия игры в петанк - Анна Гавальда

Повернулся и обнаружил еще один гроб на треножнике перед могилой семьи Вантон-Маршанбёф, снова вздрогнул и заметил улыбку на лице своего приятеля:

— А… Это кто?

— Ну… Пораскинь мозгами… Ты что не видишь боа и розовые оборки на ручках?

Алексис сорвался, расплакался, и Шарлю пришлось долго его успокаивать.

— Как… как ты это сделал? — запинаясь, бормотал он, пока гробовых дел мастера складывали свои инструменты.

— Я его купил.

— То есть?

— Во-первых, я прекрасно помнил, как его зовут. Ну и, признаться, поразмышлял тут немного в последние месяцы… А потом поехал к его племяннику и решил дело по-простому.

— Не понимаю.

— Тут и понимать нечего. Мы сидели, выпивали, обсуждали, нормандец никак не соглашался, немыслимо, мол, на такое пойти, а мне было смешно: эти люди, которые так глумились над ним живым, теперь так дрожат над ним, мертвым… тогда я решил перестать миндальничать и грубо достал чековую книжку.

Это было потрясающе, Алекс… Грандиозно. Как в какой-нибудь новелле Мопассана… Этот кретин начал было нести какую-то околесицу о чести и достоинстве, но очень скоро встряла жена: «Знаешь, Жанно… Бойлер давно пора менять… Да и какая тебе разница, где Морису лежать, там или здесь, а? Отпеть его отпели… Нет?» Ты такое слышал, а? Его отпели… Как точно… Ну тут я спросил, сколько стоит новый бойлер. Мне назвали сумму и я, не моргнув глазом, вписал ее в чек. За такую цену, думаю, весь Кальвадос можно обогреть!

Алексис упивался.

— Подожди, самое интересное впереди… Я все аккуратно заполнил, вписал дату, место, но в тот момент, когда должен был поставить свою подпись, ручка моя повисла в воздухе:

«Знаете что… раз уж я выкладываю такие деньги, то хочу по крайней мере… Долгое молчание… шесть фотографий» — «То есть?» — «Хочу шесть фотографий. Ну… Мориса, — повторил я, — иначе никак».

Ты бы видел, как они всполошились… Нашлось только три! Звоним тетушке! У нее только одна! Авось, у Бернадетт найдется? Сынок помчался к Бернадетт! Они тем временем потрошили подряд все фотоальбомы, чуть не раздирая кальку. О! Это было нечто! В кои-то веки не он для нас, а я для него устроил спектакль… Ну, короче… Достал из кармана конверт:

— Вот они… Посмотри, какой милый… Конечно, самая удачная, где он младенец, нагишом, на звериной шкуре… Тут да, чувствуется, что он в своей стихии!

Алексис, перебирая их, улыбался:

— Возьмешь себе хоть одну?

— Нет… Оставь себе…

— Почему?

— Он же член твоей семьи…

— …

— И Анук, кстати, тоже… Поэтому я и поехал за ним…

— Я… — заговорил он, потирая нос, — не знаю, что тебе сказать, Шарль…

— Не говори ничего. Я сделал это для себя.

Потом вдруг резко наклонился вперед и сделал вид, что завязывает шнурок на ботинке.

Алексис обнял его за плечи, «по-братски», и это ему не понравилось.

То, что он сделал, он сделал для себя. Все остальное, их дружба — это было в другой жизни.

Удивившись, что Шарль идет к катафалку, окликнул его:

— Ты куда?

— Я уезжаю с ними.

— Но… А как же…

Шарль сбежал, не дослушав до конца. Завтра в семь утра у него производственное совещание, надо подготовиться, а осталась только ночь.

Уселся между двумя гробокопателями, и когда перечеркнутая табличка «Ле Марзере» осталась позади, наконец-то почувствовал, осознал, что именно так расстроило сегодня его самого.

Быть так близко к ней и не целовать… это убивало его.

К счастью, его попутчики оказались большими шутниками.

Их скорбные физиономии мгновенно преобразились, они ослабили галстуки, скинули пиджаки, и дали себе волю. Понарассказывали своему пассажиру массу баек, одна похабнее другой.

Про пукающих мертвецов, про мобильники, трезвонящие из гроба, про спрятавшихся любовниц, которые обнаруживаются во время отпевания, а некоторые покойники — такие шутники в жизни были, и такие распоряжения оставили, что «хоть стой, хоть падай», а уж чего их психи-родственники вытворяют, обхохочешься, историй до гроба хватит, в общем тот еще кладбищенский юмор.

Анекдоты смолкли, им на смену пришли «Радио-умники».

Плоско. Глупо. Пошло.

Шарль не отказался от предложенной ему сигареты, выкурил и, выбрасывая окурок в окно, выкинул заодно и траурную повязку.

Усмехнулся, попросил Жан-Клода сделать погромче, вернулся к жизни и сосредоточился над вопросом какой-то мадам Попе.

Из города Жопе.

Середина сентября. В прошлые выходные он собрал два килограмма ежевики, обернул двадцать четыре учебника (двадцать четыре!) и помог Кейт подточить козе копыта. Клер приехала с ним, заняла место Dad у медных тазов с вареньем и часами болтала с Ясином.

Накануне на нее сильное впечатление произвел кузнец, и она уже собиралась переквалифицироваться и заделаться Леди Чаттерли.

— Вы видели, какой у него торс под кожаным фартуком? — томно восклицала она весь день.

— А Кейт? Ты видела?

— Брось. Да он чокнутый…

— Откуда ты знаешь? Ты что, его тестировала? Подождала, пока ее брат вышел в соседнюю комнату, и подмигнула ей, что, да, однажды этот молоточек ударил по ее наковальне…

— И все же, все же, — вздыхала адвокатша, — такой торс…

Через несколько часов, блаженствуя на подушках, Кейт спросит у Шарля, выдержит ли он зиму.

— Я не понимаю, о чем ты спрашиваешь…

— Тогда забудь, — шепнула она, поворачиваясь и отстраняя его руку, чтобы улечься на живот.

— Кейт?

—Да?

— Твой вопрос можно понимать по-разному…

— …

— Чего ты боишься, любимая? Меня? Холода? Или что зима будет слишком долгой?

Всего.

Вместо ответа долго ласкал ее.

Волосы, спину, bottom.

Перестал сражаться со словами.

Они больше не нужны.

Снова услышать ее стоны.

И пусть спит.

Сейчас он сидит в кабинете и пытается разобраться в результатах испытаний арок на сопротивление неравномерным нагрузкам…

— Это что за бредятина? — Филипп выскочил из своего кабинета, потрясая пачкой бумаг.

— Не знаю, — ответил Шарль, не отрывая глаз от монитора, — а в чем дело…

— Подтверждение участия в каком-то дурацком тендере на строительство идиотского банкетного зала в Петаушноке-Мухосранском! Вот что!

— Вовсе он не идиотский, этот мой банкетный зал, — спокойно ответил Шарль, склоняясь над графическим планшетом.

— Шарль… Что это за бред? Я узнаю, что на проошлой неделе ты летал в Данию, что ты собрался снова работать на старика Сизу, а теперь этот…

Поняв, что за монитором не отсидишься, он выключил компьютер, откатился назад, схватил пиджак и спросил:

— У тебя есть минутка выпить со мной чашечку кофе?

—Нет.

— Придется найти.

Тот пошел было в их офисную кухонку:

— Нет, не здесь. Давай спустимся. Мне надо сказать тебе пару слов…

— И о чем же ты хочешь со мной поговорить? — вздохнул партнер, уже на лестнице.

— О нашем с тобой брачном контракте.

***

Между ними стояло уже пять пустых чашек.

Конечно, Шарль не стал с ним делиться, как трудно удержать за рога напуганную козу, когда ей делают педикюр, но все же рассказал достаточно для того, чтобы напарник понял, на каком ковчеге он отправился в плавание.

Молчание.

— Но… Как это… Кой черт понес тебя на эту галеру?[355]

— Чтобы пристать к берегу, — засмеялся Шарль.

Молчание.

— Знаешь поговорку про деревню?

— Валяй…

— «Днем скучно, ночью страшно».

Улыбался. Решительно не понимал, как в этом доме может быть хоть мгновение скучно и чего можно бояться, если тебе повезло спать в объятиях такой героической женщины…

Да еще с такой красивой грудью…

— Что ты все молчишь да улыбаешься, как идиот… — продолжал он удрученно.

— …

— Тебе очень скоро все это осточертеет.

— Нет.

— А я уверен… Это сейчас ты в облаках витаешь, влюблен, но… черт! Мы ведь уже с тобой знаем, что такое жизнь, разве нет?

(Филипп как раз находился в процессе развода с третьей женой).

— Да нет… Я-то как раз не знаю…

Молчание.

— Эй! — продолжал Шарль, хлопая его по плечу, — я не собираюсь оставлять дело, я просто хотел тебя предупредить, что теперь буду работать по-другому…

Молчание.

— И такая заварушка из-за женщины, с которой ты едва знаком, которая живет в пятистах километрах отсюда, у которой уже пятеро своих шалопаев и которая носит носки из козьей шерсти?

— Именно…

Опять молчание, очень долгое.

— Знаешь, что я тебе скажу, Баланда…

(Ох уж этот снисходительно-благожелательный тон знатока мух и колбасных обрезков… Тьфу!)