Поиск-82: Приключения. Фантастика - Владимир Печенкин

Старший не знает усталости, он самый выносливый...

Окольцовывая в саванне страусов, Олле надевал на левую руку десяток звенящих браслетов, велел псу лежать и смотреть. Старший двигался малым ходом в открытую, а страусы спокойно поглядывали на него свысока, ковыряясь в песке. Ход кольцевания Олле комментировал так:

— Птица высокомерная. Уверена в своей быстроногости. Полагает, что всегда сбежать успеет. Еще бы, семьдесят километров в, час, почти двадцать метров в секунду! Куда там прочим двуногим — это она так обо мне думает. И тут я кидаюсь с места. Маленькая суматоха, заминка, птица — от меня, но я уже — за ногу и за вторую. Секунда — кольцо защелкнуто. Рывок в сторону, а то пнет... Вообще, скажу вам, если бы страус умел пинаться с разбегу, весь ход эволюции мог бы стать иным. К счастью — не умеет...

Старший самый быстрый, от него не убежишь, за ним не угонишься...

Однажды Гром, насмотревшись, как это делается, вылез из-за невысокого бархана и фланирующей походкой направился к одинокому страусу. До лихого прыжка пара мгновений, но тут страус шагнул навстречу, пнул пса в бок, клюнул в лоб. Пес скорчился на песке, а страус — налево кругом — ушел, самоуверенно подрагивая перьями.

На визг прибежал Олле. Он сорвал с куста лист, поплевал на него и пришлепнул на лоб. Голове стало легче. Он отнес пса в палатку и дал воды. Еще полегчало. Положил Грома на здоровый бок и долго гладил ушибленный, приговаривая:

— Дите малое, неразумное...

Стало совсем хорошо. Так бы лежать и лежать...

Олле испугался. Он смотрел в замутненные болью щенячьи глаза и винил себя за недосмотр. Удар был страшен. Олле осторожно трогал отеки, принимая боль на себя. Он умел это делать. Если очень захочешь, можно уменьшить чужую боль, разделив ее.

Остаток дня и всю ночь просидел Олле рядом со своей собакой. Утром Гром пришел в себя, лизнул руку, напился и заснул спокойно, успев подумать: «Старший — он самый добрый, добрее быть не может».

Пес выжил, и это хорошо. Ибо какой может быть охотник без собаки? А заводить другую собаку Олле не стал бы, это уж точно.

У догорающего костра, недалеко от овального входа в пещеру, скрестив ноги, одиноко сидел бородатый нечесаный вождь и кормил из рук бананом крупную обезьяну. Вождь был гол по пояс, и только короткое, до колен, кожаное исподнее, мехом внутрь, прикрывало его массивную фигуру. Он без интереса, скорее с досадой, взглянул на пленников — их бросили рядом — и осмотрел вспухшие лбы и носы.

— Ох! — говорил потерпевший, тыча перстом в синяк.

— Ах! — добавлял другой.

— Эх! — подытожил укоризненно вождь.

Обезьяна незаметно исчезла.

— Что-то они сегодня разговорились, — не выдержал Нури. — Что-то разболтались. Ты можешь лежать, если тебе так удобнее, а у меня руки-ноги затекли.

— Ух! — крякнул по-питекантропски Олле, разорвав веревки и вскакивая. Нури, уже стоял рядом. Питекантропы мгновенно охватили их кольцом, ощетинились копьями. Сверху, со скалы, донеслось тревожное рычание Грома.

— Дикие люди. — Нури сел на землю, демонстрируя готовность претерпеть. — Сейчас нас съедят. А я уже привык жить.

— Начальство на это не пойдет. — Олле проводил взглядом двух питекантропов, которые подхватили и унесли в пещеру свободные теперь бамбуковые стволы. Вождь, действительно, пробормотал что-то успокаивающее, и копья опустились. На пленников еще поглядывали настороженно, но никто не препятствовал, когда они подошли к костру.

Просторная, ровная, очищенная от камней площадка у входа в пещеру раскинулась, возвышаясь над лесом, окаймленная слоистыми скалами. В стороне небольшой водопад вливался в прозрачное озерцо, и цвели нарциссы, удивительные на этой каменистой почве. Раннее солнце освещало вершины скал, уже светлела зелень леса внизу и стала видна выложенная цветной галькой дорожка от пещеры к водопаду. В противоположной стороне у покрытого цветами разлапистого дерева высился штабель ломаного сушняка, прикрытый сверху пальмовыми листьями, лежала солидная горка кокосовых орехов, кучка орехов кола, а на нижних сучьях висели длинные гроздья бананов.

Откуда-то возник питекантропий мальчишка с большой раковиной в руке. Он поднес раковину к губам и затрубил, надувая щеки. Из темного входа один за другим побежали питекантропы, с жизнерадостным уханием кидаясь в озерцо.

— Семнадцать особей в возрасте от трех лет и более, — подытожил Олле. — Да десять человек, которые нас захватили.

— Итого с вождем двадцать восемь.

Вождь встал, протянул снятый с Олле нож в ножнах. Олле с сомнением оглядел кряжистую фигуру, нечесаную бороду, растущую прямо от глаз, повесил на пояс нож и медленно проговорил:

— Нет. Его либо вообще считать не следует, либо сразу за четверых.

— Как это? — удивился Нури.

Глаза вождя спрятались под кустистыми бровями. Он жестом пригласил пленников в пещеру, и Олле, пожав плечами, молча шагнул вперед.

Первое, что поражало в пещере, — свет. Он мерцал белыми пятнами на стенах, ровные участки которых были разрисованы бегущими человечками, оленями, слонами и полосатыми черно-желтыми тиграми. На душе Нури сразу потеплело — эта живопись почти не отличалась от рисунков его воспитанников из младшей группы. Та же непосредственность, тот же размах и гордое пренебрежение к деталям.

И второе — запах. Сложный терпкий запах сухих трав. Пучки их висели на лианах, растянутых между редкими сталагмитами, лежали у стен. Наметанным глазом и по запаху Олле различал дудник лесной, пион уклоняющийся, очиток пурпуровый, зверобой продырявленный, лапчатку прямостоячую, козлобродник луговой, вороний глаз, василистник малый, горец почечуйный, проломник нитевидный, синеголовик плосколистныи, череду трехраздельную и даже крапиву двудомную. Были там и мало известные людям травы, которыми лечатся кошки, собаки и другие приболевшие животные. Целая лесная аптека разместилась в пещере.

Два питекантропа плоскими острыми камнями соскабливали со стены слабо светящийся налет. Потом долго размазывали на освободившемся месте принесенную в раковине смолу дикой вишни. Вытащив из бамбукового ствола лыковую затычку, они доставали из него светящихся жуков и быстро приклеивали к смоле. Работа спорилась, и вскоре этот участок стены засветился настолько ярко, что на гладкий глиняный пол легли тени. Светящееся пятнышко придвинулось к ногам Олле, он наклонился, поднял.

— Жук какуюс! — Жук суетился на ладони, то затухая, то снова разгораясь переменчивым огоньком. Олле стряхнул его. — Снимаю шляпу, если они сами это придумали. Но, с другой стороны, у них не было иного выхода. При свете коптящего факела не очень-то порисуешь, а рисовать, видимо, хочется... Вот и разгадка, зачем они тащили на светлячковую поляну бамбуковые стволы.