Человек для особых поручений - Антон Демченко

Очевидно, мои непочтительные мысли таки отразились на лице, потому как Телепнев тут же сделал большие и очень грозные глаза. Пришлось загонять ухмылку куда подальше и с постным лицом становиться в самом конце ряда, начавшего выстраиваться от стены до стены при появлении в дверях голосистого дядьки с посохом. Сейчас он как раз отошел в сторону, и в дверях появился, собственно, сам хозяин кремля.

Моложавый, чуть полноватый, скорее даже массивный мужчина, высоколобый, с крючковатым носом и густыми бровями, из-под которых смотрят ясные, но чуть усталые глаза, одетый в полковничий мундир… ну конечно, шеф Плесковского полка… и никаких наград. Логично, если ты можешь раздавать любые награды, то, увешав ими себя самого, чем будешь принципиально отличаться от новогодней елки… имени Леонида Ильича?

Ну вот, за рассуждениями я прослушал короткую речь правителя. А он что-то интересное говорил, судя по тому, как зашевелились окружающие… А! Так вот чего они лапками-то засучили! Награждение непричастных началось.

Выскочивший с небольшим подносом субчик в свитском мундире семенил за правителем, а тот только что не автоматически брал с этого подноса небольшие коробочки и вручал каждому стоящему в шеренге, иногда что-то тихо говоря награждаемым. Стоп. По логике, я ведь тоже среди этих… «орденопросцев» стою. Это что же, и меня тоже посчитают? Однако.

Стоявший рядом со мной Телепнев получил вместо коробочки с наградой какой-то свиток, а вот напротив моей бравой фигуры правитель задержался. Глянул исподлобья и, чему-то усмехнувшись, вручил алую коробочку и уже знакомый бювар. После чего кивнул и, резко развернувшись на каблуках, окинул взглядом вытянувшийся перед ним строй. Хм. М-да, им бы не черту на полу проводить надо было, а ленточку от стены до стены натянуть, чтоб по животам равнялись. Глядишь, и строй бы более или менее нормально выглядел.

— Благодарю за службу, господа. А сейчас прошу извинить, дела государственные ждать не могут. Вы свободны, господа. Эдмунд Станиславич, вы знаете, что делать, будьте любезны, распорядитесь.

— Разумеется, государь. — Возникший за плечом правителя Рейн-Виленский коротко кивнул, и тут же Телепнев потянул меня куда-то в сторону от толпы, в которую за считанные мгновения успела превратиться компания награжденных. А едва государь покинул приемную, как все они ломанулись мимо нас на выход, причем с такой скоростью, словно за ними черти гнались. Нормально…

Через минуту зал опустел.

— Идемте, Владимир Стоянович, Виталий Родионович… государь ждет, — тихо проговорил Рейн-Виленский, отворяя неприметную дверь и первым шагая в узкий, но хорошо освещенный коридор. Несколько переходов, небольшая лестница, и мы оказались в кабинете. Обычном, по здешним меркам, а не ожидаемо помпезном. Массивная мебель строгих очертаний, несколько книжных шкафов, содержимым которых явно пользовались по назначению, а не держат ради антуража, широкий рабочий стол… пустой, в том смысле, что никаких бумаг на нем нет, а вот разложенные мелочи и письменные принадлежности ясно говорят о том, что за ним не чаи распивают, а работают. И работают много. А собственно, где же его хозяин, который, как сказал Железный Феликс, нас ждет?

— Вот теперь здравствуйте, господа, — правитель шагнул в комнату, отодвигая портьеру, за которой виднелась остекленная дверь, ведущая то ли на балкон, то ли на террасу. — Владимир Стоянович?

— Позвольте представить, государь. Это и есть тот самый Виталий Родионович Старицкий, — тут же подтянулся князь.

— Старицкий… наслышан, как же, — кивнул мне Ингварь Святославич, — что ж… позвольте мне поблагодарить вас, Виталий Родионович. Судя по рассказам Владимира Стояновича, ваше участие в деле Ловчина было весьма и весьма заметным…

— Я сделал все, что было в моих силах, ваше величество. — Я склонил голову и постарался как можно более незаметно облизнуть сухие губы. Можно сколько угодно ерничать, но вот в такой ситуации я оказался впервые. И это… нервировало.

— Не прибедняйтесь, ваше высокоблагородие, — выделив последнее слово, ответил государь и, задумчиво побарабанив по столу длинными пальцами, осведомился: — Идея с даром казне трофейного самобеглого экипажа — ваша идея?

— Его сиятельство князь Телепнев объяснил мне, чем чревато распространение трофейного закона на действия правоохранительных органов. И я посчитал…

— Да-да. Замечательно, — чуть скучающим тоном перебил меня Ингварь Святославич. — Скажите, к роду князей Старицких вы не относитесь?

— Ваше величество? — Кажется, теперь я знаю, у кого Телепнев подцепил свою манеру общения, так бесившую меня в начале нашего с ним знакомства. Вот только что имеет в виду правитель? — Честно говоря, я того не ведаю, государь.

— Как так? — не понял Ингварь Станиславич. — Разве там… на вашей родине…

— Государь, «там» в двадцатом веке происходили такие события, что половина Руси своих родичей дальше прадедов забыла. Перевороты, революции, войны… Рукописи, может, и не горят, а вот приходские и архивные книги пылают весело, ваши величество.

— Да уж. Жаль, времени у нас маловато. Хотелось бы мне послушать, что же у вас там происходило… — проговорил правитель, но тут же резко тряхнул головой, словно отгоняя несвоевременные мысли. — Впрочем, об этом можно будет потолковать и в иной раз. А сейчас откройте бювар и просмотрите документы.

Выполнив приказ, я начал перелистывать лежащие внутри бумаги, в то время как Ингварь Святославич продолжил речь.

— Итак. По размышлении мы решили принять вашу идею при наложении ограничения на трофейный закон. Но, дабы не возникало лишних вопросов и в качестве награды за скорые и верные действия, вам отдаются все права на конфискованную по делу Ловчина паровую яхту «Варяг» и выделяется денежная премия в размере восьмидесяти тысяч рублей ассигнациями. Постарайтесь распорядиться этой наградой с толком. Ну а настоящей наградой вам будет знак ордена Двух Заступников с лентой. А как вы пребываете в чине, не дозволяющем по статуту такого награждения, то… поздравляю вас надворным советником, господин Старицкий.

— Благодарю, ваше величество, — проговорил я, склоняя голову. Пусть кто-то говорит, что награды ничего не значат… Но не для меня. Что свои, что чужие. Я помню, как у деда дрожали руки, когда он брал у меня, тогда еще ребенка, из рук свой китель и после недолгих уговоров начинал рассказывать, какую награду и за что получил. Может, он и привил мне это уважение? Не знаю…

— Ну а коли с награждениями мы разобрались, поведайте мне всю эту историю. О вашем появлении в наших пенатах дозволяю умолчать, равно как и об исследовательских ваших мучениях… Только уж будьте любезны, защиту вашу снимите… — усаживаясь за стол и кивая присутствующим на кресла, потребовал государь. Ну что ж, можно и рассказать…