Мы потребуем крови - Девин Мэдсон

с таким же успехом могли быть и заперты – между нами и свободой стояла стена людей. А перед толпой, в самом центре собственной армии, сидели верхом на лошадях братья Коали. Выглядели они крайне довольными. Хотелось содрать с их лиц эти омерзительные самодовольные ухмылки.

– Расступитесь перед своей императрицей! – потребовал министр Мансин, не обращая внимания на сумятицу, когда стражники перед нами засуетились, а их лошади попятились.

– Мы не уйдем, пока ваша императрица не ответит за свои преступления!

Толпа притихла, лишь злобный шепот впивался в мою кожу, отвлекая внимание.

– Императрица и есть закон.

– У вашей императрицы здесь нет власти. Она не коронована. Не принесла присягу. И пока на троне нет императора, мы верны только нашему господину, светлейшему Бахайну, и его благородной семье. Тому самому господину, которого ваша императрица убила этой ночью, совершив преступление против власти последнего истинного императора Кина Ц'ая.

– Господину, который заключил союз с варварами, разорвавшими наши земли надвое?

– А ваша императрица разве не заключила? – Он указал за наши спины. – Кто скачет вместе с вами? Чьи сабли сразили нашего господина?

Толпа одобрительно загудела, напирая на мою охрану. Что-то пролетело мимо меня и шлепнулось на поднятую руку Рёдзи.

– Императрица Мико Ц'ай – законная наследница императора Кина Ц'ая! – прокричал министр Мансин. – Отрицать это – измена. Посторонитесь.

– Мы посторонимся, только когда сгинет ваша фальшивая императрица.

Толпа начала скандировать: «Измена! Измена! Измена!», и моя лошадь попятилась. Никто в толпе не был вооружен, но люди напирали и оттесняли мою гвардию.

– Измена! Измена!

Они смыкались вокруг нас как стая голодных волков. Напрыгивали. Рычали. От моего плеча отскочил очередной фрукт. Что-то ударилось в затылок, и по голове разлилась боль.

Я крепче сжала поводья, понимая, что не должна, но не могла иначе. Как заставить их понять, что я сражаюсь за них? Что, если они не дадут мне пройти, то получат императора-левантийца?

– Мой народ! – выкрикнула я, подняв руку в надежде, что меня увидят и услышат, несмотря на шум. – Мой народ! Выслушайте меня! Я иду сражаться за вас. За Кисию. Против фальшивого императора-чужестранца, отобравшего наши земли.

Не знаю, услышали ли меня, но толпа продолжала напирать и кричать, а лица были искажены яростью и жаждой мести, и меня это пугало.

– Узурпатор Мико Отако! – прокричал губернатор Коали на фоне нарастающего шума. – Вы арестованы за государственную измену!

– Узурпатор?

Это слово меня ужалило. Северяне настолько часто называли так императора Кина, что, прозвучав из уст моего народа, оно словно прорезало в земле трещину, разделив нас еще сильнее. Как я могу объединить Кисию, когда существует такая глубокая, иррациональная ненависть? Какие швы способны стянуть разрыв, который другая сторона решительно намерена углубить еще больше? Эти люди с радостью уничтожали мечты о будущем Кисии, потому что думали только о себе. Как и светлейший Батита.

Я как будто снова стояла в тронном зале с Хацукоем в руке, за секунду до того, как оттянула тетиву, приставив к ней стрелу. Тогда в Мейляне мною двигала ярость, но сейчас меня переполняла праведная решимость. Служить Кисии – значит быть способной на многое.

– Нет! – вскричал Мансин, но стрела уже вылетела.

Еще до того, как она вонзилась в горло губернатора Коали, я выпустила вторую. Его отбросило назад, и он скрылся из вида в волнах толпы. За ним упал и его брат со стрелой в шее, но торчащей чуть сбоку – он успел повернуться.

Я ликовала. Крики стали громче. Толпа толкнула лошадь генерала Рёдзи ко мне, и теперь слышалось уже не ритмичное пение, а резкие крики невпопад. Что-то стукнуло в спину. Очередная хурма шлепнулась на лошадиную шею, и гниль растеклась по гриве.

И бурная радость от того, что Кисия избавилась от еще одной опасности, разбилась о камни. Конечно, эти люди не видели того, что видела я, только убийство своих правителей, и они наседали, крича, вопя и требуя нашей крови. Городская стража уже не стояла на месте, а выхватила оружие и перекрыла дорогу, теперь не было ни выхода, ни пути назад.

Одного из моих гвардейцев с криками стащили из седла. Другой выхватил меч. И как только клинок взметнулся над толпой, я поняла, что это мои руки разорвут израненную империю, и возможно, я уже никогда не сумею залечить эту рану.

– Нет! – воскликнула я, когда пал первый горожанин, но, как и предыдущие мои слова, их никто не услышал. Среди всеобщей сумятицы они привлекли внимание только министра Мансина.

– Ваше величество, – рявкнул он. – Надо прорываться, иначе нас растерзают. Теперь другого пути нет.

Он был прав, но я ненавидела его за то, что пришлось с ним согласиться. За то, что взвалил на меня бремя всей этой крови, даже если я это заслужила.

– Расчистить дорогу императрице! – гаркнул он, и хотя в таком шуме я не слышала, как солдаты обнажили клинки, в душе я это почувствовала. Клинки вынимают из ножен одним мягким движением, это как вздох, последнее мгновение спокойствия перед бурей.

До криков.

И крови.

И смерти.

19

Кассандра

Я до тошноты устала быть связанной, надоело, что меня таскают с места на место, противно было сидеть в экипажах вместе с людьми, которых я ненавижу. Моя жизнь теперь стала тряской по ухабам в дребезжащей карете, и радовало лишь то, что Лео – неважно, который из них – не проявлял интереса к беседе. В собственном теле, я, пожалуй, и уснуть не смогла бы, но тело императрицы Ханы к бодрствованию не располагало.

Не знаю, сколько дней мы были в пути. Все слилось в одно расплывающееся пятно, в ночной кошмар из разбитых дорог, бликов света, мелькающих сквозь деревья, и неотступных воспоминаний о широко открытых мертвых глазах капитана Энеаса.

Но мы собирались снова увидеть Мико.

Несмотря на отсутствие интереса к общению, Лео каждую ночь посылал за лекарями и рассказывал им разные истории о том, кто я, а они осматривали меня и давали ему советы. Один доктор пустил мне кровь. Другой дал тонизирующий гвоздичный настой, который обжег язык. Третий посоветовал поддерживать нас пищей, вином и отдыхом. Он казался самым разумным из всех, но Лео продолжал гнать вперед, вместо того чтобы провести спокойную ночь в гостинице. И я понемногу впадала в изнеможение. Я уже не желала даже набраться сил, чтобы убить его, мне теперь хотелось лишь умереть.

Я начала сомневаться в том, что это путешествие когда-нибудь кончится. Может, я уже умерла, и все это – моя кара, бесконечная загробная жизнь, проходящая в тряске по дорожным ухабам в обществе Лео. Но пришел день, когда мы остановились. И не просто ради того, чтобы сменить лошадей и поесть. Нет, там был большой дом, суетливые слуги провели – почти внесли – нас внутрь. Дом казался смутно знакомым,