Неизвестный Олег Даль. Между жизнью и смертью - Александр Иванов

А пришло всё это в итоге к некоей бессмысленной театральной рутине, когда ему надо было кого-то заменять в спешном порядке. Или, когда работа над ролью в «Фоме Гордееве» в итоге ни во что не вылилась, и было понятно, что «грандиозный спектакль» не уйдёт далеко от того правильного «Фомы Гордеева», который до Даля уже двадцать пять раз видели в Малом театре… Вот тут-то Даля, первая заповедь которого была: «Чтобы не было так, как было!», чтобы было живое, — и прокатили…

После всего этого, приходя на занятия в феврале 1981 года, он начал применять к нам такое сравнение:

— Ну, ребята… Это щас — как в Малом театре…

А Склянский добавлял:

— Нет, это — МХАТ-2!

Ещё, кстати, у Георгия Игоревича были такие определения: «Клуб ватной фабрики или самодеятельность кирпичного завода». А у Даля появилось и такое «ругательство»:

— Это картина больших и малых академических театров!

Так что какая-то досада у него осталась. Но я бы не сказал, что для Даля это было удивлением или потрясением.

Похожая история произошла и в кино. Я, собственно, о том, на что Даля «купил» Леонид Марягин: на диссидентство Свиридова в «Незваном друге». Сказал об этом сам Олег Иванович, и вот в каком контексте. В 1980-м году из СССР уезжал Владимир Войнович. И Даль (по его словам) его провожал. Говорил, что они были давно знакомы.

Итак, в какой-то из предновогодних дней он вскользь нам сказал: «Вот — был в аэропорту… Провожал Войновича… Вот как интересно люди уезжают…»

И рассказал хохму, случившуюся у Войновича на таможне. Не знаю, правда, был ли сам Даль тому свидетелем или рассказал кто-то. В одном из аэропортов снималась одна из сцен «Незваного друга», и это могло случайно совпасть с отъездом Войновича. Но суть не в этом.

Во всяком случае, разговор зашёл о том, что уезжает хороший писатель, и о диссидентах в частности. Тут-то Даль и пошутил:

— Да что там диссиденты!.. Я сам вот диссидента сыграл в «Незваном друге»… Но только это никак не понятно из картины…

Вот так, несколько ёрнически проявилась его обида по отношению к этой роли. И потом уже, в разговоре с нами, открытым текстом сказал, что его «купили» на то, что он играет диссидента, который в финальном эпизоде должен чуть ли не уехать из страны: но это будет не впрямую показано, а просто Виктор Свиридов как бы отстраняется от всего.

Опять же, надо отдать дань интеллигентности Даля. В лоб он таких вещей никогда не говорил. О том, что он в обиде на это. Тем более, Марягин у нас преподавал. Но в этой его шутке было много подтекста, и мы это усекли. Ведь мы видели картину: Марягин показывал нам на просмотре, на «Мосфильме». И разговор совпал со свежими впечатлениями.

3 марта я узнал о смерти Олега Ивановича. Тут же позвонил Андрею Добровольскому, нашим москвичам. Потом мы узнали от Склянского, что за Далем в Киев поехал Валентин Никулин, и что повезут его в микроавтобусе студии им. А. Довженко.

Тут надо вспомнить о том, что Даль неоднократно возвращался к своим замыслам, например, когда рассказывал какие-то эпизоды из того, что он хотел бы снять. Вообще, иногда его «сценарии» больше походили на сны. Он, по-моему, даже говорил, что кино — это сон. Собственно, мысль эта не его — она витает в воздухе.

Несколько раз Олег Иванович нам рассказывал эпизоды с эстафетой под названием «Как везли покойника». И очень смешно он рассказывал, как почти гротесковый, эпизод со шлагбаумом, возле которого собрались люди с повозкой и какая-то машина с покойником. И когда лошадь, почуяв покойника, рванула с места и задела эту машину, начался какой-то скандал: кто-то кому-то давал по морде, и была целая жанровая сценка вокруг закрытого шлагбаума.

Причём он рассказывал, как хохму такую, что собирался в объединении «Дебют» на «Мосфильме» всё это снимать.

Когда же мы узнали, что везут его на автобусе, для нас это стало неким странным знаком.

Его привезли. Мы Даля увидели в Малом театре. Там были все наши ребята. Помню большую толпу людей. В какой-то момент мы даже несли его гроб… Все похороны — страшная штука, а эти были, как какой-то страшный сон. Помню Татьяну Лаврову, как она плакала. Лиза стояла совершенно отрешённо.

На Ваганьковском запомнил ограду с могилой балерины, где его хоронили, потому что неудобно Даля было класть — там всё мешало. Надо было его тащить почти на поднятых руках. Могила была какая-то странная — в виде сапога — как будто его туда закладывали, под её склеп. Было холодно.

Теперь меня с этим кладбищем связывает ещё и Александр Алов — он там же. Честно говоря, я только однажды ходил к Далю. Был очень удивлён этой стрелкой, прибитой к дереву, с надписью: «К Олегу Далю». Однажды мы хорошо подвыпили и пошли на Ваганьково. Ну, и зашли к Далю. Это было лет 10–12 спустя после его смерти…

А тогда… Было непонятно, кто будет преподавать актёрское мастерство. Пришёл к нам Игорь Ясулович, до него некоторое время преподавал Склянский, который иногда помогал Далю в плане актёрской «кухни». Есть такие упражнения на физическое действие — внимание, движение, способность развить своё «я» на площадке или в предлагаемых обстоятельствах. Переход от «я» к предлагаемым обстоятельствам и вёл Георгий Игоревич.

Что мы чувствовали весной 81-го после Олега Даля?

Во-первых, было какое-то странное ощущение от далевского задания по Гоголю: вроде как не состоялось. Как будто свалился груз, что взвалил на нас Олег Иванович! Было очень странное чувство — не потери, нет. С нами стали говорить на другом языке. Сначала было облегчение: вот то, что мы хотели! Теперь уже хором стали нас учить «держать в руках зубило и молоток». Мы стали заниматься отрывками из классики и ушли от глобальных проблем, которыми занимался Даль. В сущности, на полгода мы ушли в ремесло.

А на втором курсе, работая над «Мастером и Маргаритой», мы стали возвращаться к каким-то вещам Даля, и они сами стали к нам возвращаться. И волей-неволей мы вновь стали говорить далевским языком. Вновь возникло понятие парадокса…

Но по-настоящему мы прочувствовали то, о чём говорил Даль, когда мы стали выходить один на один с чиновниками от кино. Когда встал вопрос, что же делать, — вот тут-то вот, неким мистическим образом вся история с Далем и возвернулась. А как жить в этом мире? Ведь мы с ним вместе много об этом говорили, а круг проблем — всё тот же. Творческий конфликт — с самим собой, с коллегами, с властью — абсолютно непреложная истина и жутко жестокая штука! Каждый рано или поздно сталкивается с этим. Каждый, конечно, по-своему приспособился: кто-то лучше, кто-то хуже. И вот тут припомнился, «нахлынул девятым валом» опыт общения с Олегом Далем.