Созвездие Козлотура - Фазиль Искандер

Может быть, это был инстинкт сохранения личности, но Сергей так далеко не заглядывал. Он просто чувствовал это, иногда огорчаясь за свою неспособность полностью слиться с толпой, иногда радуясь этому, но чувствовал всегда.

Сейчас он проходил сквозь праздничную толпу, глазея на нее и получая от этого истинное удовольствие. Несмотря на терпеливое ожидание девушки, которую он должен встретить раз и навсегда, а может быть, отчасти благодаря терпеливости своего ожидания, он замечал и многих других девушек, и любоваться ими тоже было приятно.

Большинство из них, по его представлениям, не тянули на исполнительницу Главной роли его мечты, но вполне могли быть рядом с ней на каких-то второстепенных, но милых ролях, хотя бы радуя глаз, как они радовали его сейчас.

Иные из них замечали Сергея, и по чуть задержавшемуся взгляду, по едва заметному замедлению походки он понимал, что тут есть какой-то шанс познакомиться с девушкой, но он не делал попытки, хотя и чувствовал благодарность за это мимолетное внимание. Нет, нет, я, к сожалению, занят ожиданием Той, как бы говорил он им вслед, с нежной жадностью замечая в каждой из них то лучшее, что он успевал уловить: быстрые стройные ноги, живые глаза или потрясающую своей незащищенностью шею, тянущуюся из-под легкого газового шарфика.

Иногда навстречу ему шли парочки хорошо одетых, красивых молодых людей. Иные из них были ненамного старше Сергея, а то и не старше его. Но как они были одеты, как держались, какое выражение хозяйской чувственной успокоенности было на лицах этих молодых людей! С какой трогательной покорностью прижимались к ним их очаровательные девушки!

И тем более ошарашивало Сергея, когда иная из этих газелей, проходя мимо него и, как он потом осознавал, точно рассчитав расстояние, когда его, Сергея, остолбенение не может быть замечено ее молодым человеком, скашивала на Сергея глаза, обдавая его жаром такой чувственной откровенности, что Сергей, сделав еще несколько шагов, невольно останавливался.

Ух ты! Сергей выдыхал из себя застрявший в легких воздух и, оглянувшись, видел уже теряющуюся в толпе высокую породистую фигуру молодого человека и застенчиво прижавшуюся к нему хрупкую девушку и на миг приходил в смятение — да она ли это только что взглянула на него?!

Приходилось признать, что она, и Сергей с некоторой долей жалости провожал глазами гордую спину ее уверенного в себе спутника.

Так развиваются мускулы иронии.

Однажды Сергею показалось, что он нашел именно ту девушку, которую искал всю жизнь. Она сидела в кафе с подругой и со своим молодым человеком, которого Сергей не сразу заметил, потому что тот надолго отходил к столику своих приятелей.

Сергею очень понравилась вялая яркость этой девушки, ее порывистая живость и бессильные угасания, переходящие в согбенность под тяжестью собственной грации.

Она склоняла свою скандинавскую головку с васильковыми цветками глаз то на плечо, то на руку, и когда Сергей ее пригласил потанцевать, она встала и, как бы боясь переломиться, почти прислонилась к нему.

Трудно даже представить, до чего Сергею понравилось быть ее подпоркой! Они некоторое время танцевали, как это принято было тогда, не сходя с места. Она покачивалась возле него с выражением некоторой слабогрудой согбенности, а потом подняла на него свои уже и вовсе согбенные цветки глаз и, согбенно улыбаясь, кивнула на одного из танцующих парней:

— Правда, красивый?

Сергей посмотрел и ничего особенного не заметил: парень как парень. Улыбаясь, она дала знать Сергею, что этот молодой человек ее хороший приятель.

Она еще несколько раз танцевала с Сергеем, а парень этот довольно добродушно поглядывал на них, а потом нашел какого-то своего приятеля, и тот купил две бутылки шампанского, коробку конфет, и они, подхватив обеих девушек, покинули кафе. В дверях она улыбнулась и послала Сергею ободряющую улыбку, насколько ободряющей может быть улыбка Девушки, уходящей с другим.

Недели две Сергей не мог забыть этой девушки, и она ему всюду мерещилась, и он наконец ее встретил на одной из центральных улиц не очень далеко от того кафе, где встретил ее в первый раз. Она шла с подружкой, уже другой, и, оживленно склоняясь в ее сторону, что-то рассказывала ей. Сергей догнал их и осмелился подойти.

Увидев его, она обрадовалась, опять же насколько позволяла ей вернувшаяся к ней согбенность, и опять смотрела на Сергея согбенными цветками глаз, опять улыбалась ему своей слабогрудой улыбкой, и Сергей, ликуя, шел рядом, и ликование его было так велико, что он даже не заметил, как подруга ее куда-то исчезла, а они, взяв билеты, вошли в «Стереокино».

Стереокино — не знаем, как в нынешние времена, — а в те годы надо было смотреть, поймав некую точку, наиболее благоприятную для наиболее ясного и выпуклого видения того, что происходит на экране.

Если не поймать этой точки, изображение бывало хуже, то есть гораздо хуже, чем в обычном кино. Поэтому, как только зажигался экран, все начинали искать свою точку наиболее выпуклого изображения. Некоторые — по-видимому, это зависело от характера человека — довольно быстро находили ее и, найдя, уже до конца фильма замирали на месте, чтобы не упустить ее.

Другие, наоборот, до конца фильма вертели головой, никак не находя своей точки, то есть, конечно, они находили ее, но их угнетало отсутствие доказательства, что та точка, которая ими найдена, и есть самая лучшая их точка. По-видимому, им казалось, что существует целое созвездие фокусных точек для каждого зрителя, и они сомневались, что поймали самую яркую звезду этого созвездия. Думая, что другим больше повезло, они нервно озирались присматривались к позам более удачливых, как они думали, соседей и тяжкими вздохами, ерзаньем, шорохом одежды отчасти намекали на свое более бедственное по сравнению с соседями положение, отчасти протестовали против такого возмутительного распределения фокусирующих точек.

Сергей не уловил мгновения, когда, может быть в поисках лучшим образом фокусирующей точки, он склонился к ней, возможно, тут имела место очаровательная провокация ее согбенной в его сторону головки, но он сначала сладко ожегся щекой о ее щеку, а потом, чувствуя, что она не выпрямляет свою согбенную головку, словно боясь потерять найденную точку, словно углубившись в происходящее на экране, он полуцеловал, полуприжимался губами к ее щеке, и ощущение было изумительное и тянулось долго-долго, и вдруг она жарко шепнула ему в щеку:

— Давайте уйдем отсюда…

Они молча встали и начали выходить из ряда, а зрители, стараясь не потерять найденные точки, деревянно сопротивлялись их продвижению и упорно следили за экраном, где проплывали выпуклые, самоварные отражения плодов, цветущих ветвей, человеческих лиц.

Как только они вышли из кинотеатра, она вошла в ближайшую телефонную будку и стала звонить домой или подруге, как думал Сергей, стоя рядом с будкой, счастливый уже достигнутой близостью и полный предчувствия еще более волнующих минут.

Потом Сергей провожал ее, и они шли патриархальными переулками Арбата, и Сергей пользовался каждой возможностью, чтобы поцеловать ее, а эти старинные изогнутые переулки таили в себе множество таких возможностей, и Сергей, целуя ее, испытывал благодарность и к этим переулкам, и она не сопротивлялась его поцелуям, а, наоборот, с какой-то особенной слабогрудой покорностью прижималась к нему и пахла шерстью своей кофточки, зябким теплокровием своего слабого тела и еще чем-то, что Сергей мог определить как вечную женственность и что было на самом деле запахом чистого белья и чистой молодой кожи.

Наконец они вошли в какой-то двор, где стоял очень обшарпанный трехэтажный дом, и когда они вошли в подъезд этого дома, восторг Сергея разразился золотым дождем самых разнообразных поцелуев, среди которых не будет лишним отметить томно-медлительные, мимолетно-дружеские, когда она слегка отстранялась, риторически-пылкие, если она начинала сердиться, и тогда они, эти риторически-пылкие, пытались отрицать слишком чувственный смысл рассердивших ее поцелуев и намекали на какой-то другой, чуть ли не гражданственный смысл этих прикосновений, а потом снова прорывались слишком горячие, а за ними следовали тихие, просящие прощения за более грубые и жаркие, а на самом деле эти тихие и были самые нескромные, ибо несли в себе коварную сладость обольщения.

Так простояли они с полчаса, вернее, не стояли, а постепенно двигались наверх, на третий этаж, и она уже у самых дверей умоляла его уйти, а он все не уходил, и она наконец нажала кнопку звонка, чего он не ожидал, и, когда за дверью в конце коридора раздались шаги, она его оттолкнула, чего он уже и вовсе не ожидал, с непонятной, учитывая ее согбенный образ, силой.

Он понял, что надо уходить, и в самом деле начал спускаться, но, оглянувшись с лестницы, увидел, что она проскользнула в дверь как-то боком, но не придал этому никакого значения. Он был полон ошеломляющего чуда этого вечера и, добравшись до общежития, уснул как убитый.