Человек без души - Игорь Борисенко

Через некоторое время Хак выглянул наружу. Двор старосты был заполнен суматохой, в доме разом ругались не меньше, чем десяток человек. Трое грабителей, изрыгая проклятия, пытались вытащить через ворота Красавчика и кобылу. Пригибаясь как можно ниже, Хак пробрался обратно к дому, к тому самому окну, из которого недавно выпрыгнул. Все в комнате было перевернуто вверх дном, и сумки с золотом, конечно же, пропали. Осталась только торба самого дуралея, порванная и выпотрошенная, да еще арбалет, так и валявшийся под кроватью. Хак заполз внутрь и подобрал тот скудный скарб, что пережил мародеров. Он очень разозлился на грабителей, главным образом за испорченную сумку. Даже в его простой и бесхитростный мозг пришла идея отомстить. Не долго думая, он схватился за кремни и быстренько подпалил постель. Покинув дом, Хак перебрался в соседний двор и спрятался за углом, чтобы понаблюдать за пожаром. Первыми, как ни странно, всполошились те злодеи, что боролись на улице с непокорным Красавчиком. Они увидали дым, валящий из разбитого окна, и с криками прибежали обратно во двор. С крыльца посыпались люди, среди которых метался староста с выпученными от ужаса глазами. Вопя и толкаясь, он мешал тем немногим, которые не потеряли голову и пытались тушить огонь водой из колодца. Крики становились все более громкими и беспорядочными – будто на базаре, когда там всем миром ловят воришку. Весь большой двор старосты был забит народом, а улица на какое-то мгновение оказалась пустынной. Красавчик, не желая дожидаться «новых хозяев», потрусил как раз мимо того дома, за которым прятался Хак, и тот не раздумывая выбрался из своего убежища и запрыгнул в седло. По дороге через двор соседа старосты дурень мимоходом захватил старую деревянную мотыгу. Стоило ему взгромоздиться на Красавчика, улицу им перегородил невесть откуда взявшийся мужичина весьма дикого вида: до глаз заросший бородой, с длинными костлявыми руками и в разорванной до пупа рубахе. От испуга Хак зажмурил глаза и не глядя отмахнулся от жуткого врага. Одновременно он сдавил пятками бока коня, и тот послушно понес его прочь отсюда, от всех этих злых людей, по переулку, через чахлый плетень и луг к лесу. Что случилось со звероватым мужиком, Хак посмотреть не отважился, но среди деревьев он обнаружил у себя в руках только черенок с разбитым в щепки концом. Послушная кобыла, даже не будучи привязанной к седлу, следовала за Красавчиком неотступно. В заросшем орешником и терновником овраге, полном жухлой листвы и гнилых палок, Хак провел ночь. Никто его не искал. Сам дуралей осмелился выползти из своего убежища только под вечер. Издалека, с опушки леса, он внимательно осмотрел деревню, но, несмотря на ее запустение, приближаться забоялся. Даже в сумерках ему был прекрасно виден дом старосты, вернее, то, что от него осталось. Среди черных стен до сих пор продолжал гореть огонь, словно под жилищем старого грабителя в земле прятались еще несколько этажей. Хаку пришлось еще раз заночевать в лесу. Ужином ему послужили несколько грибов и ягод костяники, костер он разжигать побоялся. К несчастью (или к счастью, смотря с чьей стороны к этому подходить), в седельных сумках Хак обнаружил только золото и ни крошки еды… Рано утром голод разбудил его, и – о чудо! – едва глянув из-за деревьев на далекое пепелище, дурень увидал рядом с ним любимого хозяина, узнать которого ему не могли помешать ни расстояние, ни сумерки.

Так за рассказом слуги, сбивчивым, долгим, местами малопонятным, пришел весь день. Несчастному Хаку после двух ночей, проведенных в страхе и одиночестве, в голоде и на жесткой постели, пришлось несладко. Дальвиг категорически отказывался остановиться на обед и давал передышку только тогда, когда кони начинали спотыкаться. Тогда они расседлывали их ненадолго, быстро грызли сухари и вяленое мясо, потом садились на заводных, отдохнувших лошадей и про должали путь. Только под вечер Дальвиг, сам проведший две последние ночи очень бурно и почти без сна, почувствовал что скоро он свалится под копыта сивого жеребца, на котором ехал в тот момент. Теперь волей-неволей им пришлось остановиться, стреножить коней и рухнуть спать.

На следующий день, такие же злые, голодные и толком не отдохнувшие, путники достигли Нолана и спустились вдоль берега вниз по течению до того места, где неделю назад произошла битва с тарпалусом. Тела погибших привлекли падальщиков. При виде всадников в небо взлетели десятки отяжелевших ворон, а лисицы и хорьки, облизываясь, отбежали на безопасное расстояние по направлению к ближайшей роще. Тело покойного графа Гердоманна было объедено уже почти до самых костей. Остался лишь панцирь – да и то лишь до той поры, пока какой-нибудь догадливый зверь не разгрызет ремни на боках. Поножи, наручи и прочая мелочь уже были разбросаны вокруг трупа. Из-под выпуклой грудной пластины брони торчали бело-желтые кости с остатками жил.

Кишки чудовища исчезли, а глаза его были выклеваны. Одолеть же крепкое тело тарпалуса не мог ни один зуб, ни один клюв, и оно лежало раздутое, как напитавшееся водой огромное бревно. На многие шаги вокруг расползалось удушающее облако смрада, густого и тошнотворного. Объезжая его на большом расстоянии, но все же чувствуя, Дальвиг с грустной усмешкой подумал, что «ароматы» двух врагов смешиваются, и уже не разберешь, кто сильнее и противнее воняет – жуткое чудовище или благородный рыцарь.

Под берегом, где зловония не ощущалось, Эт Кобос быстро выкопал клад и выбрал из него самые ценные вещи. Десяток золотых цепей и диадем, дюжина перстней с большими и красивыми камнями, сотня серебряных монет должны были покрыть издержки, связанные с покупкой у Толохи «армии мертвецов».

После маленький отряд продолжил двигаться вниз по течению реки до тех пор, пока через два облачных и холодных дня не достиг переправы. К тому времени от голода и непрерывного недосыпания оба едва держались в седлах. Это было так обидно – иметь несколько сумок, набитых золотом, но не иметь возможности потратить их на еду и новые одеяла!

В том месте Нолан уже долгое время тек по плоской равнине почти не петляя, и берега с обеих сторон были пологими. На большом лугу располагался деревянный форт паромщиков, почерневший от времени, поднятый на мощные сваи. Рядом с ним, у реки, торчали крепкие столбы: один у самой воды, а другие, в ряд, все дальше и дальше в глубь берега. От них к дороге вела насыпь, очевидно, служащая для подъезда к парому во время половодья. К ближайшему к воде столбу был привязан толстый канат, который проходил над палубой парома, обматывался пару раз вокруг блока, похожего на гигантскую катушку для ниток, и тянулся к другому берегу. Блок проматывал трос, заставляя плавучую махину двигаться от берега к берегу, а сам вращался между двух стояков на скрипучей, несмотря на обильную смазку, деревянной оси. Справа и слева к оси крепились рукояти, каждая на два-три человека. В тот момент, когда Дальвиг подъехал к форту, пустой паром как раз причаливал к правому берегу Нолана. Неимоверно мускулистые молодые парни шутя вращали рукояти блока, двое мужчин постарше, но тоже очень крепких на вид, рулевыми веслами не давали парому поворачиваться под напором течения.