Уго Чавес - Константин Сапожников

Одновременно возникли перебои с подвозом продуктов первой необходимости. Закрылись магазины (если кто из их хозяев медлил, их заставляли), и не важно, что запасы продуктовых товаров обрекались на заведомую порчу. Некоторые предприниматели-монополисты в молочной промышленности закрыли свои фабрики. Перестали функционировать комбинаты, перерабатывающие кукурузу на муку. Прекратили работу бойни. Развязать голод — в этом заключался план заговорщиков. Остановили работу предприятия и стройки частного сектора.

Замерла деятельность учреждений культуры: никаких тебе кинофильмов, выставок, спектаклей или концертов! Зарубежным исполнителям было рекомендовано объезжать Венесуэлу стороной — в ней опасно! Венесуэла была блокирована: не входило и не выходило ни одного судна — ни с бензином, ни с продуктами питания, ни с чем. Венесуэльцы должны были почувствовать себя мировыми изгоями.

Невольно возникали ассоциации с тем, что происходило в Чили накануне военного путча в сентябре 1973 года.

Совсем не преувеличением будет сказать, что все протестные выступления в Каракасе «шли с востока», где, как уже говорилось, преобладает зажиточная часть среднего класса, который стал главным носителем недовольства «р-р-режимом», противником любых политических экспериментов, отдающих «кастрокоммунизмом». О специфике среднего класса Венесуэлы уже говорилось выше. Здесь же хотелось бы процитировать видного латиноамериканиста, ныне покойного K. Л. Майданника: «Пока цены на нефть стояли относительно высоко, поддерживалось, расширялось, дико росло паразитическое потребление среднего класса Венесуэлы. Образовался большой (20–25 %), страшно потребительский, с одной стороны, и очень сильный профессионально, с другой стороны, класс, что в условиях крайней слабости венесуэльской буржуазии и аристократии фактически делало его главным имущим классом страны».

Добровольно от привилегий не отказываются. Противники Чавеса на «востоке» едва ли не ежедневно выходили на марши, которые проводились под лозунгом отставки президента. Роль «коллективного лидера» декабрьских протестов фактически взяла на себя нефтяная элита — «меритократы» PDVSA. (В дни апрельских событий они в общем-то держались в тени, хотя видеохроника зафиксировала бывшего президента компании Гуайкайпуро Ламеду среди тех подстрекателей Координационного центра, которые «перенацеливали» манифестацию на Мирафлорес.) Лидеры оппозиции предсказывали неизбежное падение Чавеса на Рождество 2002 года. Всеобщая уверенность escualidos в том, что боливарианское правительство вот-вот рухнет, заметно изменила характер маршей и манифестаций. Они приобрели карнавальную праздничность и декоративность. Бейсбольные кепи, яркие спортивные костюмы, специальные пояса с «обязательным набором демонстранта» — термосом, фонариком, складным зонтиком, сухим пайком — всё это можно было в изобилии увидеть на акциях протеста. Непременным атрибутом таких маршей были национальные флаги. Излюбленный момент оппозиционных телерепортажей — колышущееся море жёлто-сине-красных флагов. После таких манифестаций деятели ДКЦ уверенно заявляли: «Улица — наша, нас — большинство!» Но это было не совсем точно. Большинство — да, но только на «востоке» Каракаса.

Подогреваемые телевидением, которое в дни забастовки отменило все фильмы и развлекательные передачи, отдав всё телевизионное время античавистской пропаганде, забастовщики не гнушались «целевого преследования» деятелей чавистского руководства и их родственников по месту жительства и в общественных местах. В ход шли словесные оскорбления, «касероласо», плевки и рукоприкладство. Левый депутат Ирис Варела подверглась агрессии на борту самолёта, министра информации Нору Урибе из парикмахерской спасал отряд вооружённой полиции, генералу Акосте Карлесу из-за «касероласо», организованного активистами ДКЦ у его дома, пришлось устроить семейный праздник с музыкой и танцами, чтобы успокоить своих маленьких детей. Даже кладбищенский траур не стал препятствием для группы escualidos, которые, забыв о своём покойнике, набросились с оскорблениями на министра иностранных дел Роя Чадертона, пришедшего поддержать друга, хоронившего мать.

«Нам противостоят фашисты, — убеждённо говорили сторонники Чавеса. — Они пытаются скрывать свой звериный оскал, но, если дорвутся до власти, здесь будет страшнее, чем в Чили во времена Пиночета».

Не случайно тема гражданской войны часто всплывала в те дни в выступлениях политиков, журналистов, высказываниях рядовых граждан. Иногда применялся термин «колумбизация внутреннего конфликта». Венесуэльцы хорошо знают, что происходит в соседней Колумбии, где вот уже пол века продолжается вооружённая конфронтация, выхода из которой не видно.

Во дворце Мирафлорес создали «командный пункт борьбы за нефть», который возглавил Чавес. Президент был собран и решителен, не проявлял ни малейшего признака уныния или растерянности. Чавес снова подтвердил, что в «ситуации конфронтации» он не теряется, а — напротив — более собран и принимает чёткие и смелые решения. Оппозиция в слепой ненависти к нему и Боливарианской революции сделала иррационально-ошибочный шаг — тем хуже для оппозиции: «Думаю, что нам был нужен такой конфликт, чтобы навести порядок в PDVSA, чтобы, как говорит народ на улицах и чего просит народ на улицах, вычистить PDVSA. Всему своё время, как говорится в Библии, а Библия — слово Божие: “Всему, что должно произойти под солнцем, имеется своё время”».

У нефтяных «меритократов» были веские причины для борьбы с Чавесом до «победного конца». Президент выражал недовольство низкой рентабельностью PDVSA, продвигал в компанию своих сторонников, стремился «захватить» её изнутри, отстранив тех, кто привык считать её своей вотчиной. Приход чавистов в PDVSA грозил серьёзными проблемами: Чавес получит правдивые данные об эффективности компании, выплывет наружу факт присвоения «меритократами» значительной части доходов компании. Пока что заправилам в PDVSA удавалось отбиваться от требования Чавеса провести генеральную ревизию, но бесконечно это продолжаться не могло. Правда была в том, что PDVSA отчисляла в казну всего лишь 20 процентов своих доходов! Было бы достаточно сравнить эту цифру с показателем мексиканской государственной компании РЕМЕХ — 60 процентов отчислений, чтобы забить тревогу на всю страну. Понятно, что скажет Чавес народу: я хочу направить нефтяные доходы на ваши социальные нужды, но зажиревшие «меритократы» сопротивляются, потому что привыкли всё тратить на себя! Именно для прикрытия корыстных интересов «нефтяная элита» прибегла к политическому словоблудию, чтобы вывести на протестные марши и побудить к саботажу всех сотрудников компании — «людей нефти» — и сочувствующих им. Иного выхода «меритократы» не имели. Чавес понимал это и делал всё для того, чтобы разоблачить «бесстрашных борцов за свободу и демократию»: «Нефтяная отрасль — это как сердце и кровеносные сосуды нашего государства. Нанести удар в самое сердце нашей экономики — равносильно предательству, более того, государственной измене».