Спасти шпиона - Данил Корецкий

А тогда, в восемьдесят пятом, Лернер использовал освободившееся время для неспешных прогулок по Старому городу, посетил несколько театров, попал в ресторан «Арагви» – словом, вел себя, как обычный беззаботный отпускник. Может быть, поэтому бедная, аскетичная, строгая и чопорная Москва-85 ему понравилась. Теперь русская столица совсем другая, и Витторио Джотти, побывавший в ней три недели назад, в этом убедился. Москва не по средствам разнарядилась, до неприличия раскрутила яркое колесо развлечений и до абсурда взвинтила цены.

Например, гостиничный номер Витторио Джотти стоил в два-три раза дороже, чем аналогичный в Риме, Париже, Барселоне или Вашингтоне. Правда, за окнами видны заснеженная Манежная площадь, Кремлевская стена и знаменитые башни с рубиновыми звездами. Однако, стоит ли замечательный вид трехсот евро, прибавляемых к среднеевропейской цене, – большой вопрос. Но сейчас Лернера эти вопросы не интересовали. Сейчас он не отдыхал, а работал. Ему оплачивались все расходы плюс очень приличный гонорар за работу «на холоде».

В Москве действительно настоящий русский мороз, пятнадцать ниже нуля. Выходя на улицу, Грант чувствовал себя здоровым, хрустящим и чистым, как та снежная баба, что стоит у входа рядом с украшенной гирляндами елкой. Зато сопровождающие его «топтуны» сильно мерзли, сморкались и вид имели далеко не геройский. Немудрено: они не могли заходить за ним в рестораны и постоянно находились на морозе. Грант их жалел, временами ему хотелось пригласить своих соглядатаев в бар и угостить коньяком для согрева и поднятия настроения. Но Витторио Джотти сделать этого не мог.

Джотти прилетел вчера в сопровождении стройной брюнетки с быстрыми глазами, типичной искательницы приключений. Этот тип туристки хорошо известен консьержам, барменам и жиголо всех стран. Состоятельные, пресыщенные, не обремененные заботами, без семьи и детей, они кочуют по свету в поисках самого аутентичного «мохито» на Кубе, самого исконного русского «ерша» в Москве или какой-нибудь волшебной травы, которой торгуют черные старушки на проселках под Кейптауном… Ну а попутно пополняют свои личные коллекции любовных побед и укрепляют давно сформулированное убеждение: «Мужики Везде Одинаковы».

По паспорту подружку Джотти зовут Анна Халева, она поселилась в одном из соседних номеров, где дрыхнет, наверное, после вчерашнего ужина, сдобренного аутентичными русскими напитками. Но коридорный на третьем этаже «Националя», в чью обязанность, кроме прочего, входит ежедневный рапорт об этих двух постояльцах, наверняка отметил, что к себе Халева вернулась только в восемь утра, а ночь провела в номере Витторио Джотти. Что правда, то правда. Если бы даже Лернеру и ей не приходилось в интересах дела изображать из себя обычную парочку в «отпускном» настроении, они все равно провели бы эту ночь вместе. Иногда перед важным заданием бывает необходимо снять напряжение, и сотрудники Фирмы по-товарищески помогают в этом друг другу. Хотя в данном конкретном случае в основе их отношений лежало нечто большее, чем товарищеская помощь, и оба они это чувствовали.

Анна Халева тоже слышала мелодию курантов. На самом деле она, конечно, не спала. Выпитые за ужином четыре рюмки «Кремлевской», которые наблюдателю показались доброй дюжиной, не нанесли ее организму ощутимого урона, равно как и занятия полуночной тантра-йогой с Лернером. Миловидная тридцатилетняя женщина в пижаме свободного подросткового покроя, она уже больше получаса сидит на полу в неподвижно-покойной позе лотоса, закрыв глаза и скрестив ноги подошвами вверх. Замедленно дыша животом, Анна медитировала, подготавливая свое хрупкое тело и трепетную душу к большим испытаниям – ведь в случае провала операции они с Лернером не могли рассчитывать на дипломатический иммунитет.

Но ее хрупкость и трепетность были только кажущимися. Анна Халева владела азами китайского ушу, в совершенстве знала «Камасутру» и освоила тантрический секс. Она умела держать удар и относила себя к касте кшатриев, воинов суровых и решительных, а если надо, то и беспощадных. Очень милая эклектика, правда? Но в этой ее самоидентификации не было никакого преувеличения, а уж тем более – ни капли кокетства. Впрочем, вопросы духовной практики Анна Халева ни с кем из сотрудников не обсуждала… Даже с теми, с которыми спала. Даже с Лернером.

С последним ударом курантов она открыла глаза, тут же встала и отправилась в ванную. Ей не надо было объяснять, что такое сегодняшний полдень.

– Начните с самого начала, Людмила Геннадьевна, – сказал подполковник Чикин и обвел добродушным взглядом сидящих вокруг приставного стола пятерых экспертов. – Надо ввести всех в курс дела.

Его небольшой кабинет был мало приспособлен для совещаний, поэтому такие заседания проводились здесь редко и только по очень важным делам. В последний раз речь шла о голосовой идентификации организаторов террористических взрывов в Москве.

– Хорошо, Иван Михайлович, – кивнула старший лингвоэксперт Людмила Дратько, утратившая за последние двое суток изрядную часть своего демонстративного обаяния и приобретшая темные круги под глазами. Только лак на длинных ногтях сохранил яркость и блеск.

– Мне было поручено сравнить лингвистические характеристики двух дикторов: молодого человека, предположительно двадцати лет, и пятидесятилетнего мужчины, полковника, занимающего ответственную должность в…

Людмила осеклась.

– В одной из специальных служб. Цель исследования: индексация параметров совпадения характеристик, которая позволит подтвердить или опровергнуть предположение о том, что оба диктора – суть один и тот же человек… ну, только в разные периоды своей жизни. С интервалом в тридцать лет…

Кто-то из экспертов вздохнул. Все уже знали, что Дратько два дня не уходит из лаборатории и почти не спит. И понимали, что речь идет о деле, из-за которого и подготовка к Новому году, и сам Новый год могут быть пущены псу под хвост.

– Положение усугублялось тем, что по данной теме нами уже давалось одно заключение, которое оказалось ошибочным и повлекло арест непричастного человека…

Все невольно посмотрели на Леню Лимановского – главного специалиста лаборатории фонографических экспертиз. Он раздраженно скривился.

– По действующим методикам выходило, что вероятность идентичности очень высока – девяносто целых и ноль-ноль-ноль десятых!…

– Тысячных, – тихо поправил Чикин. – Три нуля после запятой – это уже тысячные.

– Вот за это, наверное, мне и объявили выговор, – огрызнулся Леня.

– В моем распоряжении были две фонограммы общей длительностью семьдесят восемь минут, – продолжила Дратько. – Три тысячи двести одна лексическая единица на фонограмме семьдесят второго года и тысяча восемьсот тридцать шесть единиц на записях различного характера, сделанных в наши дни. Это и фонограмма допроса, и негласные аудиозаписи, и перехват телефонных переговоров… Лингвистический анализ положительных результатов не дал. Я могу доложить подробный разбор каждого из двадцати параметров, что займет определенное время…

Людмила Геннадьевна посмотрела на своего начальника. Тот покачал головой.

– Но суть везде одинакова – совпадений нет. Сами посудите – зеленый мальчишка, перепуганный, комплексующий… Синтаксический разброд, глагольные формы, сплошные «вроде» и «наверное»… да он не говорит, а, простите, мычит, как теленок!… И – полковник, спокойный, уверенный в себе, снисходительный, который вещает, будто озвучивает отредактированный текст! Ну, какое здесь может быть…

– Спасибо, Людмила Геннадьевна, – деликатно перебил ее Чикин, снимая очки и растирая покрасневшую переносицу. – Доложите об отмеченном вами парадоксальном совпадении. Не о нулевых индексах – о совпадении. Что это за совпадение, и чем оно способно нам помочь…

– Да ничем! – отрезала Людмила Геннадьевна. – Весь парадокс состоит в том, что индекс совпадений лингвопризнаков отклоняется от нуля только при сравнении речи полковника с речью третьего диктора – «дяди Курта», того, который был собеседником молодого человека в семьдесят втором году…

– Кого? – переспросил Лимановский.

– Неважно, – ответил Чикин, не отрывая взгляда от Дратько. – Продолжайте.

– Иногда индекс приближается к единице – ноль восемьдесят пять, ноль девяносто. В общем, индекс очень высок, как если бы мальчишка в семьдесят втором году разговаривал сам с собой, повзрослевшим на тридцать лет…

Лицо Чикина как-то заметно обвисло. Он стал похож на печального бульдога, которому вместо обещанной кости подсунули пластиковый муляж. Он явно ожидал чего-то другого.

Зато оживился Лимановский.

– Интересно! А?… – Леня весело осмотрелся, как бы приглашая коллег поудивляться вместе с ним. – Может, мальчишка… полковник то есть, всю сознательную жизнь старался быть похожим на этого дядю… Хотя сам себе не отдавал в этом отчета. Каково?… Кто-то под Брюса Уиллиса косит, кто-то под Гагарина, кто-то под Элвиса Пресли, а этот – под «дядю Курта»… Кто он, кстати, такой, этот дядя?